Н 2 (СИ) - Ратманов Денис - Страница 46

— Ты чего тут лазишь? — хлестнул резкий выкрик Витаутовича. — Твой бой будет через пятнадцать минут!

Сосредоточившись на ощущениях, я отрешился от всего, что мешало бы мне почувствовать желания объекта, а сейчас вынырнул в реальность, прислушался к диктору:

— Просьба всех освободить арену для торжественной части турнира в честь дня рождения товарища Горского!

Я окинул взглядом арену, превращенную в мерцающую снегом сказочную поляну, где новогоднее настроение, пахнущее хвоей и свежестью, мешалось с настоявшимся мужским потом. Красиво, конечно, все украсили. Эффектно. И сеть на потолке, рассеивающая свет, переливалась, как подсвеченный лед.

— Куда теперь? — спросил я Витаутовича.

— В комнату ожидания для спортсменов и тренеров. Там есть экран, по которому будут транслировать бои и вызывать нас.

Он кивнул в правый конец зала, куда вела синяя дорожка. В стене была плохо различимая дверь в комнату ожидания для участников, которым уготовано стоять в синем углу. Всего около сотни оставшихся участников, столько же тренеров. Понятное дело, что те, кто бились последними, ушли: кто в столовую, кто в ресторан — не толочься же здесь несколько часов.

Мы вошли внутрь, огляделись. Все три диванчика были заняты, и мы встали у стены, возле автомата с водой — кулером это назвать не поворачивался язык. Лев Витаутович поприветствовал нескольких коллег и уставился на экран, где друг друга сменяли цифры таймера. До начала первого боя официальной части оставалось восемь минут. Этого времени должно хватить, чтобы цвет города расселся по зрительским местам, а первые спортсмены подготовились к выходу.

Я старался не волноваться, просто ждал, глядя на цифры. Когда они показали 12:00, протрубили фанфары, на экране появилась снежнаа арену, где стоял председатель областного спорткомитета, возомнивший себя наместником бога, сука Гришин… в шубе Деда Мороза. Да это не Дед с подарками, это, блин, мой персональный Карачун.

Он говорил, как рад всех видеть, рассыпался в поздравлениях, вокруг него скакали голограммы зайцев, валялись белые медведи — надо сказать, почти как настоящие, аж мысль закралась, что было бы здорово, если бы вот тот, самый крупный, задрал Гришина.

Камера сместилась на зрителей, выхватывая то одно лицо, то другое. Вот хлопает Шуйский, его спутница в тени, ее не видно. Вот генерал Вавилов и целая свита дам, среди которых — Лиза. Какой-то незнакомый мужчина. Пожилая седовласая женщина. Еще несколько незнакомых лиц.

Закончил Гришин так:

— Прежде, чем вас поздравят наши участники зрелищными поединками, для вас споет товарищ Круг Михаил!

Грянули аплодисменты, а я ушам своим не поверил и мысленно перекрестился. Он же умер! Или… Его точно убили намного позже 1991-го, но все же раньше 2023. В этом мире, возможно, его убийц прихлопнули раньше, или они погрохотали на Колыму. Стало жаль, что это не Цой. Но Круг — в СССР? На официальном мероприятий… Да уж.

Михаил Круг выплыл из темноты — в костюме, при галстуке, с микрофоном. Совершенно седой, но — с неизменными усиками, и голос его, узнаваемый:

— Стало грустно так вдруг, лишь снег да луна за окном. Звонят мне, как ты, друг? Приезжай…

Не большой фанат шансона я был в той жизни, но песню узнал. Это ж надо, какую звезду из Твери выписали! Вот так размах! Или в этом мире Михаил — не первой величины звезда? Шокированный, я аж забыл о своей проблеме, досмотрел выступление Круга, спевшего еще одну песню, уже незнакомую мне, прославляющую партию.

Завороженный голографическими дамами, танцующими вальс, я очнулся на середине первого боя, когда тощий боксер отправил неповоротливого здоровяка в нокаут. Бой длился полторы минуты. Второй поединок — женщина против кряжистого борца-азиата — почти три минуты, в конце концов борец придушил женщину.

Ведущий объявил меня, и мое имя высветилось на экране. Сердце заколотилось.

Лев Витаутович похлопал по плечу:

— Удачи, Саня.

Я вышел из комнаты на синюю дорожку, вскинул руки, приветствуя зрителей. Направленные на меня прожекторы слепили, и я не видел ничего, кроме дорожки под ногами. Публика, еще не утомленная боями, ревела и рукоплескала.

Я встал в синий угол, напротив меня свесил руки Васютин, страстно желающий, чтобы это поскорее закончилось, и он наконец набухался. Пока я ломал голову, что значит «это», пробилось еще одно желание: чтобы я его не покалечил, пока он будет исполнять задуманное.

— Третий бой, товарищи! — грянул ведущий. На табло вспыхнули наши карточки с данными по росту, весу и возрасту. — В синем углу — Александр Нерушимый, сокрушивший самого Хадиса Ибрагимова! Он представляет лиловское «Динамо». В красном — Игорь Васютин, представляющий сеть шашлычных «Арцах»!

Рефери, подтянутый черноволосый мужчина со щеточкой усов, встал между нами.

Последовало стандартное приветствие. Я напрягся, но Васютин повел себя дружелюбно, даже улыбнулся мне беззлобно.

Рефери посмотрел на меня:

— Боец, готов?

Я ответил утвердительно. Когда и Васютин прорычал: «Да» — рефери объявил:

— Бой!

Васютин вразвалочку, опустив руки, пошел на меня. Отказываться от такого подарка я не стал — провел пробную двоечку в нос и челюсть, зарядил апперкот, отскочил в ожидании ответки.

Васютин покрутил головой, вправил челюсть, набычился и снова пошел на меня, зажимая в угол клетки. Я нырнул ему под руку и…

— Попался! — взревел пятидесятилетний морпех и вошел в клинч.

Я тут же собрался, протиснул руки так, чтобы разорвать замок, но шею обожгла адская боль, в глазах потемнело. Васютин меня отпустил, торжествующе заревел, и сквозь меркнущее сознание я увидел, как из его разинутого рта выпадает кусок моей плоти, а из моей шеи хлещет кровь.

Визги и панические вопли на трибунах затихли. Под крики рефери о том, что он останавливает поединок, я отключился.

Сознание включилось раньше тела. Я вспомнил бой, попытался вскочить, махнул рукой, чтобы достать Васютина, но не получилось — меня будто что-то держало, прижимало к полу. Понемногу восстановилось зрение. Сперва я увидел темное пятно на белом фоне, смутное, как если смотреть сквозь воду. Постепенно резкость восстановилась, и я увидел склонившегося надо мной Витаутовича. Тренер мягко прижимал меня к кровати.

— Тихо, Саня, тихо. Не волнуйся, все хорошо. Не делай резких движений.

Я вспомнил, как Васютин пытался перегрызть мне горло, ощутил пульсирующую боль на шее слева, вспомнил, сколько было кровищи, и выругался. Движение челюстью спровоцировало резкую боль. Мышцы пострадали, ага. До сосудов, по идее, Васютин не должен был добраться. Вот же урод!

— Мы в больничке, что ли? — спросил я.

Выпростав руку из-под простыни, я наконец огляделся. Палата была на двоих, приличная, с телевизором и шкафом-пеналом, вторая койка пустовала.

— Угу, — буркнул Витаутович. — Раны закрыли в «Скорой», швы накладывать не стали, медицинским клеем заклеили, сказали, лучше пусть само зарастает.

Рука потянулась к ране, коснулась повязки. Шею она не охватывала, крепилась к коже липкими краями.

— Как давно я здесь?

— Да, вот, только привезли, минуты не прошло.

— Меня прямо на ринге вырубило. — Я скрипнул зубами, чувствуя жар, зарождающийся где-то под грудиной. — Повреждения так серьезны?

— Не столько серьезны, сколько вызывают сложности. Повреждена кожа, куска так и вовсе нет, как и куска подкожной мышцы, зубами ж гад вырвал! — Тренер выматерился. — Грудинно-ключично… в общем, вот эта, — он постучал по мышце, выступающей сбоку на шее, — травмирована. Ты не сможешь поворачивать голову. Любое движение левой рукой будет тревожить рану. Малейшее попадание в челюсть вырубит тебя и откроет кровотечение. Они своего добились.

— Какой вердикт вынесли судьи? — поинтересовался я, закрыв глаза и сосредоточившись на ощущениях. Жар представлялся огненным шаром, пускающим лучи-ложноножки в вены и артерии. Негативные мысли сгорали там, как в топке, давали сил. — Меня сняли с соревнований?