Невольница: его проклятие (СИ) - Семенова Лика - Страница 25

Я шумно выдохнул, сжав зубы. Старик переступил все возможные границы. Единственное, что я сейчас могу — тянуть время и попытаться выяснить, где ее держат. К счастью, круг предельно сузился. Но сам по себе этот шантаж — несусветная глупость.

— На что надеется Вирея, если я выполню условия? Что будет после?

Старик повел бровями: кажется, он сам не знал ответа на этот вопрос. Такой поступок слишком глуп для Виреи. Видно, отчаялась. Я вновь посмотрел в лицо Тенала — понял по взгляду: не факт, что они вернут ее, даже если я выполню условия. Или могут возвратить изуродованной — это больше похоже на женскую месть.

— Я могу подумать?

Тенал улыбнулся, блеклые глаза просияли:

— Надеешься на брата? — он кивнул. — Что ж, надейся, твое право. Думай. Даю тебе три дня. Известишь о своем решении. Верни Вирею… и мы поговорим дальше. Кто знает, может я смогу ее в чем-то убедить.

Тенал поднялся, опираясь на трость, выпрямился, оправил серебристую мантию:

— И не тяни слишком долго. Старики — нервные люди. Я могу начать паковать твою красавицу прямо сейчас.

Это переходило всякие границы. Я поднялся, отчаянно желая все вытрясти из стрика, но это было бы непоправимой ошибкой.

— Я дам ответ.

Герцог лишь усмехнулся:

— Не надейся отыскать ее за эти три дня. Только шуму наделаешь. Я умею хорошо прятать.

— Я допускал, что это Тенал. Хоть и поступок для него из ряда вон, — Ларисс небрежно вертел в темных пальцах коробочку с локоном и, кажется, его вся эта ситуация очень даже забавляла.

— Тебя это развлекает?

Он улыбнулся:

— О да. Наблюдать, как такой образчик высокородности пускается во все тяжкие… Если бы этой ситуации не существовало, ее стоило бы выдумать, чтобы насладиться.

Я отхлебнул алисентового вина и сунул в рот сигарету. Казалось, что теперь Ларисс постоянно играл на моих переживаниях. Тонко, едва заметно, что никак не избавляло от отвратительного осадка. Он думает, я этого не вижу, но с того самого раза я стал внимательнее присматриваться к нему. Я видел то, что раньше не замечал: детали, намеки, интонации. Смотрел, будто на черного жука в большую пузатую лупу, как он сам когда-то на Атоле. Но даже в лупу я различал лишь то, что на виду. А сколько еще скрыто под черным лоснящимся хитином… Это неприятно произносить даже в мыслях, но порой мне казалось, что он ненавидит меня. И даже сейчас… скорее злорадствует, чем пытается помочь. Он будто увлеченно расставляет на столе картонные фигурки: одна из них — я, две другие — Вирея и Эмма.

Ларисс вернул коробочку на стол, поближе ко мне:

— Надеюсь, ты не пойдешь у него на поводу.

Я посмотрел снизу вверх:

— А что я должен делать?

Он придвинул стул и сел напротив, подался вперед, будто надеялся, что таким способом его слова вернее достигнут моего понимания:

— Ты должен оставить все, как есть.

— Должен… — я заглянул в его глаза. — Всю жизнь я слышу от тебя, что я что-то должен. Должен! Должен! Должен!

— Но я… — Ларисс, неожиданно, замялся. — Я пытаюсь помочь.

— Он угрожал убить ее. Вернуть по кускам. Если тебе плевать — то мне нет.

— Мне не плевать на тебя.

Или на положение, которое я занимаю… Я не сказал это вслух. Конечно, он станет отрицать. Но, каждое его слово, каждый жест… Как я не видел этого раньше? Я и не хотел видеть: казарма и война — единственное, что меня интересовало.

Ларисс прикрыл глаза, стараясь казаться равнодушным:

— Это твое дело. Но Вирея сядет тебе на шею.

Я кивнул:

— Она попытается это сделать. Как и ее отец. И я позволю. До тех пор, пока не вернут Эмму.

— Конечно… — Ларисс скривился, — только попробуй потом скинь.

Я допил вино до дна и отставил бокал:

— Ты ведь сам понимаешь, что важно расставлять приоритеты. Невозможно одновременно требовать всего. Сейчас самое главное — вернуть ее живой. А остальное — Вирея и ее отец — потом. Я не стану с ней жить — она это понимает, просто не может смириться. А Тенал… он любит дочь и идет на поводу. Если пытаться договориться — то разумнее с ним. И если есть хотя бы шанс — я попробую.

Ларисс повел бровями:

— Как я понимаю, Вирея уже в пути?

Я кивнул. Увы, мчится впереди багажа.

Брат облокотился о столешницу и подпер рукой темную щеку, будто приготовился слушать самые сальные сплетни:

— Значит, и в постель к ней залезешь?

— Этого не будет.

Ларисс вновь покачал головой, прищелкивая языком:

— К счастью, не мне с ней спать… Значит, и не мне зарекаться. Но ты перечеркнул все мои труды — это печалит.

— Ты знаешь, что нужно делать при взятии заложников?

Это удивительно, но Ларисс казался озадаченным. Сегодня многое казалось непривычным. Он молчал, лишь вопросительно смотрел.

— Тянуть время до появления силовых подразделений и выполнять все требования террористов. Так гласят инструкции.

— Значит, инструкции… — Ларисс сально улыбнулся.

— Я тяну время.

Ларисс повел бровями:

— Хорошо, может, это правильно. Но что потом? Почему ты никогда не думаешь о последствиях?

Я вновь закурил: дерьмовый разговор. Теперь он старается меня уколоть. Потому что я начал возражать. Твою мать… я был слеп.

Ларисс снисходительно посмотрел на меня:

— Вирея не дура. Первым делом она покажется при дворе в качестве супруги Великого Сенатора, и потом ты вывезешь ее отсюда только трупом. Все. Иного не дано. Она вцепится мертвой хваткой. Вот она — твоя хваленая военная тактика.

— Я расставил приоритеты.

Он подскочил и начал маячить из стороны в сторону перед столом, заложив руки за спину. Поджимал губы.

— Раньше ты не был жестче.

— Раньше все было иначе.

Он прав, черт возьми. Я сам это отчетливо замечал. Все началось тогда, когда к холодному расчету примешалось нечто иное. Незнакомое. Я просто не понимал, что с этим делать. Это нечто не укладывалось в простую логику солдата, игнорировало приказы и будило сомнения. Это нечто мучило меня, и я думал, что все встанет на свои места, как только я загоню ситуацию в привычные рамки — в рамки казармы, где беспрекословно подчиняются приказам. В рамки черно-белых понятий. Но она не была ни моим солдатом, ни моей наложницей. Она не была черно-белой. Я разъярялся снова и снова, и только вновь потеряв, понял, что жизнь — это не казарма. Я еще не знаю, как поступить, но знаю лишь одно: решение должен принять я сам. Не по указке, не в приступе гнева, не под давлением. Взвешенно и осознанно. Но для этого ее нужно вернуть. Живой и невредимой.

— Что с тобой? Ты, часом, не болен, де Во?

Я постарался принять самый благообразный вид. Я позволил себе отвлечься, потому что могу думать только об одном. Это недопустимо.

Пирам изменился. Я чувствовал это, и теперь все время боялся сделать или сказать что-то не то. Из капризного вздорного мальчишки он вдруг превратился в фигуру, внушающую опасения. Теперь язык не повернется назвать его мальчишкой. И я должен быть начеку. Все время начеку. Я так рвался наверх, а теперь, достигнув самой вершины, не чувствовал долгожданного удовлетворения. Все не то, или я стал другим. Я все время думаю о ней. Засыпаю и просыпаюсь. Даже при обсуждении государственных дел я отвлекаюсь лишь на короткие мгновения.

Я посмотрел на Пирама и выдавил улыбку:

— К счастью, я здоров, ваше величество.

— Тогда отчего такое постное лицо? Из-за возвращения жены? Тогда к чему ее возвращать? Ты в своем праве.

— Обстоятельства изменились, ваше величество.

Пирам не утратил старой привычки — любил обсасывать сальные сплетни. Особенно из личной жизни своих придворных.

Мое решение казалось ему забавным. Жаль, что не могу посмеяться вместе с ним.

— Признаться, я полагал, что ты намереваешься избавиться от нее. Почему ты не просил развода у моего отца — понятно, но что мешает сейчас?