Крепость Серого Льда - Джонс Джулия - Страница 65

• Предыдущая
• 65/137
• Следующая

Делать нечего — придется стрелять. Райф согнул лук и подождал, пока стряпухи не отошли от костра. Свинью повернули боком к лучникам. Животное, хотя и крупное, за зиму сильно отощало. Любопытно знать, откуда оно взялось — Мертворожденный говорил, что Увечные испытывают недостаток в мясе. Может быть, они делают набеги на юг и угоняют скот у клановых издольщиков? Но как же они перебираются через Ров?

Туша висела, задрав кверху все четыре ноги, потому что сухожилия от огня сократились. Хвост так отвердел, что ребенок мог бы покачаться на нем. Рыло потрескалось, и под черной коркой проглядывало розовое мясо. Райф, перебарывая отвращение, сосредоточился на обращенном к нему свином боку.

Смерть. Глубоко внутри Райфа, там, где головной мозг соединяется со спинным, загорелся слабый свет, напоминающий одинокий лунный луч на черной воде, и слюна увлажнила рот. Спекшиеся серые каморки свиного сердца тянули его к себе. Он потерял способность дышать, окруженный смердящей плотью. Здесь не осталось никакой жизни, только губчатая толща лопнувших мышц и артерии, забитые сгустками крови. Смерть. За всем этим, несмотря на жару, таилось что-то холодное, не знающее пощады. Таилось и выжидало.

Райфу сводило нутро от страха. Надо выбираться отсюда, и поскорее. Смерть придвинулась совсем близко, шевеля своими щупальцами, похожими на струйки дыма, протягивая их к его разуму. Врата ада разверзлись, втягивая его в черную, пахнущую смертью болотную воду. У этой трясины не было дна, только безжизненная, бездонная пустота. Стоит ему погрузиться туда, и возврата уже не будет.

Спасения нет. Свиное сердце поймало его, как пружинный капкан. Не надо было ему соваться сюда. Бьющееся сердце олицетворяет собой силу жизни, остановившееся ведет прямиком в смерть. И оно втягивало его в себя, засасывало. В ушах у Райфа стоял рев, мысли начинали путаться, а тяга все усиливалась. Запах жареного мяса уступал место голубому, искрящему запаху льда. Какие-то тени двигались на краю его зрения, слышались чьи-то вздохи, и мягкая разлагающаяся плоть затягивала его все глубже.

Но слюна продолжала увлажнять его рот. В мозгу сработало что-то, и Райф почувствовал, как расширились его зрачки. Эти места знакомы ему, здесь он все равно что дома.

Он не помнил, как отпустил тетиву, — лишь испытал потрясение, внезапно вынырнув из тьмы на солнечный свет. Он дышал тяжело и часто, а ветер леденил его, словно он был наг. Райф поморгал, точно его насильно пробудили от сна, и увидел то, что смог осмыслить лишь несколько мгновений спустя.

Увечные, застыв как статуи, смотрели на свиную тушу. Стрела — его стрела — вонзилась глубоко в сердце свиньи. От удара поджаренная кожица лопнула и мясо разлезлось, обнажив обросшие жиром ребра. В месте попадания их разнесло вдребезги, будто фарфор, и сквозь них проглядывал серый комок сердца, пронзенный точно посередине.

Райф сглотнул, чувствуя во рту скверный вкус. Лук стоял рядом, как посох, но Райф не помнил, как опустил его. Надо что-то делать, сознавал он. Надо сказать Юстафе — пусть признает выстрел удачным, пусть разрядит какой-нибудь шуточкой устрашающую скованность толпы, пусть скажет Танджо, что теперь его черед. Райф сознавал это, но не мог пошевелиться.

Ему почему-то вспомнилась история, рассказанная Ангусом, — о том, как кочевники, живущие в красной пустыне Дальнего Юга, дают имена своим сыновьям. Отец выбирает имя, но не открывает его никому, даже своей жене, и ребенок растет, не зная, как назвал его отец. Мать и другие зовут его разными ласкательными именами, но вот он вырастает, становится взрослым мужчиной, сильным и храбрым, и вызывает на бой своего отца. Бои эти, как правило, жестоки, говорил Ангус. Гордость для жителя пустыни превыше всего, и ни один отец не хочет проиграть своему сыну. Сын, чтобы победить, должен без всякой жалости повалить отца наземь и, стоя над ним, сказать: «Я требую свое имя. Отдай то, что принадлежит мне». Отец называет имя, и сын, оставив его на попечение женщин, уходит в пустыню охотиться. Эта первая ночь, говорил Ангус, обладает волшебной силой: звери сами выходят на его копье, и боги посылают ему вещие видения.

Райф не ждал ни видений, ни дичи, которая волшебным образом явилась бы перед ним, и все же...

Я требую свое имя.

Глядя на торчащую из сердца стрелу, он знал, что оправдал свое имя — Мор Дракка, Свидетель Смерти. Он потерял счет стрелам, которые послал в живые сердца, но сегодня он впервые поразил мертвое.

Он опустил глаза на камень у себя под ногами, не видя его. Откуда-то издалека до него донесся голос Юстафы:

— Ну что ж, выстрел будь здоров, сказать нечего. Меньше работы для старой Бесси, когда она начнет резать мясо. — Толстяк издал странный звук, будто икнул. — Пора заканчивать, пожалуй. Стреляй, Танджо, когда будешь готов.

Толпа ожила, пока Танджо готовился сделать свой выстрел. Увечные перешептывались, разминали затекшие члены, скрипели и бряцали своими латами. Райф услышал, как стрела легла на тетиву, и посмотрел, как Танджо натягивает лук. Утренний свет позолотил обожженное лицо Танджо, и сулльский лук светился, согнутый сильной рукой. Танджо дохнул на тетиву, и рука с яшмовым стрелковым кольцом совершила плавное движение.

Выстрел был хорош. Райф навсегда запомнил стойку Танджо, и то, как он отпустил тетиву, и шорох спорхнувшей с лука стрелы — все это говорило о безупречности выстрела. Стрела взвилась высоко и упала на тушу, как ястреб — совсем близко от стрелы Райфа. С трехсот пятидесяти шагов, сквозь дым и трепещущий воздух, Танджо сумел попасть в луковичную сердечную аорту.

Прежде чем Увечные успели выразить свое отношение к этому, он повернулся к Райфу и поклонился. Выпрямившись, он с непроницаемо гордым лицом протянул Райфу свой лук. Краем глаза Райф видел, как из толпы проталкивается вперед маленький сын Танджо. Какой-то горбун схватил мальчика и удержал, хотя тот брыкался и вырывался. Старуха рядом с ним подала горбуну свою шаль, чтобы он закрыл лицо мальчику.

Танджо, который тоже должен был видеть, что происходит с его сыном, никак не отозвался на это. Глядя только на Райфа, он сказал:

— Возьми. Он хорошо мне послужил в свое время.

Юстафа говорил что-то с драматическими нотами в голосе, но Райф не разбирал слов. Сулльский лук перестал быть для него желанным, однако он протянул руку. Я требую свое имя. Теперь он, кажется, понял, почему сыны пустыни уходят прочь, оставив своих поверженных отцов на земле. Их обоих жжет стыд, и отца и сына, но ни один из них не показывает этого другим. На гордость Танджо Райф ответил такой же гордостью, и руки их соприкоснулись на изгибе лука.

Ты великий стрелок, и я уважаю тебя, хотелось сказать, Райфу. Но он ни за что не произнес бы этого вслух. Он только низко поклонился, держа лук обеими руками, и сделал вид, что не заметил скользнувшей к ним тени Траггиса Крота и страха, мелькнувшего в глазах Танджо.

— Ров! Ров! Ров! — снова завели Увечные, а Траггис достал нож из ножен окаменелого дерева. Танджо, высоко держа голову, повернулся лицом к атаману. Его страх прошел, и женщины в толпе плакали, видя его гордую осанку.

— Откройте лицо моему сыну, — сказал он, и чья-то рука легла на плечо Райфа.

— Пойдем-ка, парень. Пусть они забудут о тебе на время. — Мертворожденный тянул его прочь. Райф воспротивился было, но тут его взгляд упал на сына Танджо. Мальчика отпустили и сняли шаль с его головы. Он дрожал с ног до головы, но старался держаться не менее гордо, чем его отец. Он был младше Эффи, этот мальчик, и Райф позволил Мертворожденному увести себя назад.

— Ров! Ров! Ров! — бушевала толпа. Траггис, действуя с невероятной быстротой, рванул Танджо к себе, сломал ему шею и срезал веки с его глаз. Обмякшее тело лучника дернулось в руках атамана, выкатившиеся наружу белки оросились кровью. Райф шарил у пояса, ища порошок священного камня, которого больше не было там. «Молю вас, боги, возьмите его к себе». Но перелом позвонков только парализовал Танджо, а не убил, и когда вокруг лучника сомкнулась толпа, Райф разглядел его взгляд, устремленный на сына.

• Предыдущая
• 65/137
• Следующая