Новая Инквизиция 2 (СИ) - Злобин Михаил - Страница 41

— Мая, фу! Мая, прекрати, стой! — безуспешно пыталась осадить питомца девочка, держа натянутый, будто струна, поводок.

— А, выходит, это сучка у тебя, — понятливо протянул я. — Тогда неудивительно, что она так странно себя ведет. Женщины меня терпеть не могут.

Оставив перепуганную парочку на лестничной клетке, мы с Умаром спустились к машине. И только в салоне он вперился в меня осуждающим взглядом, стянув с головы свой шлем.

— Зачем ты это сделал? — требовательно спросил он.

— Чего сделал?

— Собаку напугал. Она ведь на твой некроэфир отреагировала?

— Ты меня совсем больным считаешь?! — возмутился я на его обвинение. — Я не собирался псину пугать, а просто клапаны на ИК-Б открыл. Или ты тьму где-то видел?!

— Ты серьезно? — недоверчиво прищурился Салманов.

— Серьезней не бывает, — утвердительно кивнул я.

— Хм… тогда извини, я просто подумал…

— Замяли.

— Хотя выглядит, конечно, странно. Меня вот животные не боятся, — невзначай подметил напарник. — Да и тебя раньше тоже нормально воспринимали…

— За-мя-ли! — членораздельно повторил я, не желая обсуждать происходящие с моим даром метаморфозы.

— Кстати, а я смотрел документалку, там говорили, что собаки на Аида реагировали точно так же, как и на умертвий. Это немного странно…

— Я тебе сейчас всеку, Умар!

— Не надо, я уже молчу! — примирительно выставил ладони сослуживец, и на этот раз действительно заткнулся.

Правда, долго в тишине он не выдержал. Когда Иволга сообщила нам следующий адрес, где жители заметили нескольких ошалевших мертвецов, новичок заговорил вновь.

— Как думаешь, Юра, почему этот парень повесился? — подал голос Салманов, нервно постукивая по рулю.

— Если верить его предсмертной записке, то он испугался своего дара, — поделился я с ним. — Такое иногда случается даже с опытными инквизиторами.

— А… а со мной тоже может произойти? — с плохо скрытым волнением спросил сослуживец.

— Тебе виднее, — не стал я зазря обнадеживать парня. — Прислушивайся к себе, не позволяй яду тьмы просачиваться в душу. и все будет хорошо.

— Ну а ты сам, Юра? Тебе не кажется, что ты… кхм… в последние недели стал проигрывать свою внутреннюю схватку?

— Ты опять за старое?

— Да, прости… но после дежурства ведь мы обсудим это?

— Если это так тебя волнует, то обязательно, — неохотно пообещал я.

— Хорошо… кстати, мы приехали. Выгружаемся?

Молча кивнув, я выбрался из автомобиля, беря «Косу» наизготовку. Как бы я не старался гнать от себя тяжелые думы, но Умар оказался совершенно прав. Я изменился, и очень сильно. Настолько, что это стало заметно не только мне, но и практически всем окружающим. Сослуживцам, психологам, руководству. Эти перемены не могли меня не настораживать, но и бороться с ними не было никаких сил. Мой понятный и относительно стройный мирок дал трещину в самом фундаменте. Раньше одним из его столпов был надежный и несгибаемый спецназовец, идущий со мной плечом к плечу в эпицентр жаркого пекла. Потом, когда он сбежал, его место заняла Марина. Ее общество оказывало мне величайшую поддержку, пусть и совсем иного плана. Но, как показала жизнь, этому не суждено было продлиться долго.

И вот теперь я, оставшись без них, напряженно пытаюсь удержать расползающиеся куски своей внутренней юдоли и собрать их обратно. Но невзирая на все мои усилия, они продолжают рассыпаться, по лоскуткам раздирая и мою личность. И я чувствую, что долго это не сможет тянуться. Если я не найду способа вернуть себе душевное равновесие, то превращусь в опасного для общества монстра. Остается только надеяться, что служебная рутина сумеет хотя бы ненадолго замедлить этот процесс…

Мэтью уже собирался уходить с работы, но никак не мог позволить себе покинуть лабораторию раньше своего руководителя. А мистер Грейси, похоже, совсем никуда не торопился. Он уже в третий или четвертый раз пересматривал записи с камер, изучая действия сеньора Эрнандеса и то, как он расправился с парой своих соотечественников.

— А как думаете, Мэтью, — вдруг спросил он ассистента, — инфестат заставлял мать истязать собственного ребенка просто из садистских побуждений, продиктованных воспаленным разумом, или в этом кроется какой-то смысл?

Помощник подошел к начальнику, заглянул через его плечо в монитор и поспешно отвернулся. Господи, как профессор так спокойно наблюдает за этими ужасами?! Разве ему не противно?

— Вероятно, он хотел получить как можно больше некроэфира от их гибели, — выдвинул предположение сотрудник. — Мы ведь давно уже установили корреляционное соотношение между размерами исхода энергии смерти и способа умерщвления. Чем болезненней был уход из жизни, тем продуктивней для инфестата.

— Оно, конечно, верно, — согласно кивнул ученый. — Но взгляните вот на этот момент внимательнее, когда умирает ребенок.

— Простите, сэр, но я не могу на это смотреть…

— Мэтью, вы же адепт науки, что за брезгливость?!

Молодой человек хотел было возразить, что тут дело совсем не в брезгливости, но все-таки передумал. Лучше не спорить с боссом, а то так и работы можно лишиться… Поэтому пришлось послушно склониться к экрану и пристально следить за отвратительной по своей жестокости сценой.

— Заметили? — с легкой хитринкой полюбопытствовал профессор, ставя видео на паузу.

— Боюсь, что нет, — сглотнул вязкую слюну парень. От вида того, как рыдающая мать собственноручно калечит свое вырывающееся чадо, у него пересохло во рту.

— Наш сеньор Эрнандес всегда прикрывает глаза, — пояснил мистер Грейси, — когда поглощает некроэфир. После смерти мальчишки он пролежал в таком положении четыре минуты и сорок девять секунд.

— Это… довольно долго, — удивленно признал лаборант. — Раньше он справлялся во сто крат быстрее. Думаете, это какой-то особенный ребенок?

— Подождите, Мэтью, не гоните лошадей. Теперь посмотрите на момент смерти второй жертвы…

Ученый вновь запустил воспроизведение жутких кадров, на которых убитая горем мать баюкает на окровавленных руках обезображенное тело сына. Женщина что-то истерично кричит, рвет на себе волосы, но помощник, не знающий испанского, не мог понять ее речи.

— Она говорит: «Лжец, ты обещал, не забирать его», — подсказал руководитель, уловивший замешательство подчиненного. — Эрнандес в самом деле уверял ее, что оставит мальчика в живых. Поэтому эта несчастная мучила сына, думая, что таким образом спасает его. Но наш подопытный в конце концов просто прикончил мальчишку некроэфиром.

— Мне нечего сказать, — поджал губы Мэтью.

— Это вам лишь для понимания происходящего. Продолжим…

Шумно выдохнув, молодой человек вернулся к просмотру. Убитая горем мать с неясной целью поднимается на ноги, рыдает и пошатывается. Но тут вдруг падает навзничь и замирает. Совершенно очевидно, что инфестат остановил ее сердце импульсом некроэфира…

— А теперь самый главный момент, — воодушевленно воздел палец к потолку ученый, будто его совсем не трогали подобные кадры. — Ваша версия, Мэтью, как долго Эрнандес, упивался энергией смерти после второй жертвы?

— Пять минут? — наугад предположил подчиненный.

— Ха! Мимо! — развеселился мистер Грейси. — Тринадцать с половиной! Ну как вам?

— Мне сложно проводить оценку по таким критериям, — честно признался лаборант. — Если бы мы могли хоть как-то объективизировать измерение выбросов некроэфира…

— Но мы не можем, — твердо перебил его руководитель. — Нам остается только сравнивать. Гляди сюда, мой мальчик, я тут набросал небольшую таблицу…

Профессор ударился в дебри аналитики, которую собирал и дополнял с того самого момента, когда подопытный инфестат убил своего первого соотечественника. Он подробно объяснял каждый показатель и столбец диаграммы, тыкая колпачком шариковой ручки в монитор.

— … таким образом, невзирая на очевидный прогресс Эрнандеса в управлении своим даром, время, которое он затрачивает на поглощение некроэфира, остается практически неизменным. В самом начале он усваивает энергию от одной жертвы, в среднем, за четыре секунды. На двоих ему уже требуется семь целых и шесть десятых секунды… Для простоты восприятия, можно представить, что инфестат есть эластичный сосуд, к которому подведена воронка с неизменяемой пропускной способностью. И если принять это допущение за истину, то выходит, что одни только последние две жертвы для Эрнандеса были эквивалентны убийству около трех сотен человек…