Великая мать любви - Лимонов Эдуард Вениаминович - Страница 19

• Предыдущая
• 19/154
• Следующая

Мы извлекли первую бочку из-под потолка сантиметр за сантиметром, выталкивая ее двумя ломами себе на головы. "Иди сюда, маленькая, иди, не бойся... - приговаривал Денис и "маленькая", ржавая обручами, склизкая и вонючая, наконец свалилась на нас шестерых. И мы сумели удержать ее. Кряхтя и ругаясь, в двенадцать рук мы вынесли ее и сложили на эстакаду. Все повеселели. На место бочки влез Денис, сложившийся в обезьянку, и они еще раз осмотрели доски и покрышки.

"Левани "Минск", дед Тимофей!" - крикнул он. Дед проворно подвинул покрышку.

Система оказалась простой. Бочка осторожно ронялась с третьего ряда на покрышку, лежавшую на досках втиснутых между первым и вторым рядом, подпрыгивала, и резво катилась под уклон на эстакаду. Там, где доски кончались, она ударялась о массивную покрышку минского самосвала, и замирала на ней, и ее выкатывали и убирали с глаз долой в склад холодильные бугаи или... подскочив на покрышке, она выскакивала на эстакаду сама и катилась, куда глаза глядят, с большей или меньшей скоростью. Весь фокус состоял в том, чтобы сообщить бочке нужную скорость и нужное направление, дабы она не раскололась вдребезги при неудачном падении как спелый арбуз, вывалившийся из рук пьяного на мостовую...

Победоносные, мы настолько устали к вечеру, что не стали пить премиальное вино. На следующий день к моему ужасу, меня с Муха-медом заставили наводить порядок в складе: следовало освободить место для ожидающихся на следующей неделе еще двух вагонов селедки: нужно было закатить третий ряд бочек. Мне все это очень не понравилось. В перерыве я выпил с холодильными грузчиками бутылку вина (Мухамед отказался), и пожаловался им на тяжелую работу.

"Лева жмот и сука, - сказали они лениво. - Вдвоем такую работу не выполняют. Нужны минимум трое. Один катит бочку в центре, а двое с боков. Нашел дураков - пацана и турка. Мы бы его на хуй послали..." - Бугаи были за своим кладовщиком Самсоновым как за каменной стеной и как бы служили в отдельной организации. Самсонов "одалживал" директору своих грузчиков лишь в исключительных слу

52

чаях. Из их холодильного отделения почти каждый день несло жареным мясом: Самсонов и грузчики готовили себе обеды. "Ты потише, пацан, не надрывайся. Денег все равно больше не заплатят", -посоветовали они на прощание и стали напяливать фуфайки.

Я сообщил турку, что отныне мы будем работать потише. Он так плохо понимал русский, что понял меня только после нескольких минут объяснений. Я влез наверх, на бочки и не торопясь возился там, подготовлял территорию для тихой работы. Турок же, не зная что делать, слушаясь моего приказа, стал возиться внизу. Глядя на него сверху я понял, что турок не умеет "сачковать", как тогда говорили, у турка руки чесались и он стеснительно топтался с доской в руках, бедняга. Разговаривать с турком было невозможно, и я себе насвистывал, размышляя о взятии турками Константинополя в 1453 году, и о том откуда вообще взялись турки, вспомнил, что читал о том, как клан Османов из Большой Азии бежал от монголов в Малую Азию... Я ведь был юношей упивавшимся историей. Я покупал себе за рубль сорок три копейки какие-нибудь "Крестовые походы" как сладкоежки покупают килограмм шоколадных конфет и мусолил книгу, копаясь в комментариях, пока не выучивал издание наизусть... Добравшись мысленно до Сулеймана Великолепного, я услышал визг...

"Ты считаешь, что мы тебе за твои турецкие глаза должны деньги платить! Я тебя взял на временную работу по просьбе твоей жены, несмотря на то, что у нас штат укомплектован! Дармоед! Я за вами двумя четверть часа наблюдаю, вы ни за одну бочку не взялись... Дрянь!" - Директор Лева снял шляпу и хлестал ею, соломенной, закрывшегося от хлестания турка по выставленным рукам. И турок, представитель нации, завоевавшей Константинополь, уважаемой мною свирепой мужественной нации, позволял, чтоб его хлестали шляпой!

"Это я виноват, Лев Иосифович! Что вы на него, безответного набросились. Он даже и не понимает, что вы ему кричите. Я ему сказал, чтоб он полегче поворачивался. Вы нам работу дали тяжелую, для такой трое или четверо требуются."

"Я здесь начальник, я! - проревел он, задрав на меня физиономию. Судя по ней он был очень зол. Я уверен, что не мы были первоначальной причиной его злобы, но мы подвернулись ему, уже кипящему, под злую горячую руку. Ты, щенок, здесь у меня не командуй. Спускайтесь, и катайте живо бочки!"

Правильно утверждает марксистская философия - важную роль в жизни человека играет среда. Я был воспитан на улицах Салтовского поселка с возраста семи лет, а директор - нет. Он меня не понимал. Он был мой начальник, но я не был рабом - рабочим, обремененным семьей и детьми, держащимся за свое место. В моей жизни самое важ

вое место занимала моя честь. Я помнил о своей чести днём и ночью и только и думал о возможности защитить свою честь. "Идите вы на хуй, Лев Иосифович, козел!" - сказал я и поднял тяжелую "семерку", брус, которым как рычагом мы двигали бочки.

"Ах ты, щенок! Да я тебя с говном смешаю!" - закричал он, и сжав кулаки, ринулся по доскам вверх ко мне. Дикий кабан, если бы он добрался до меня, он избил бы меня, как пить дать.

Подражая отсутствующему Толмачеву, я сплюнул и легонько двинул "семеркой" как тараном в директора. Брус угодил ему в шею под ухом, свалив его. Упав на первом ряду бочек он беспомощно барахтался. "Бандит... Я тебя уничтожу... - бормотал он, очевидно ошеломленный легкостью с какой я сбил его с ног. - Я уничтожу тебя... - повторял он вставая, но ко мне вверх не полез. Поднял шляпу и заставил себя посмотреть на меня. - Вон! Убирайся вон сию же минуту. Ты больше у меня не работаешь... Тебе место в тюрьме..." Крови на нем не было видно. Напялив шляпу, он вышел.

"Ебал я твою работу! - крикнул я ему вслед. - Была бы шея, хомут всегда найдется." - Я снял рукавицы, и спрыгнув с бочек, содрал с себя халат. Сбросил его на бочки. Турок схватил меня за руку и пожал ее. У него были черные, грустные глаза отца семейства, оседлого бедняги, у которого куча детей, и из-за них он не может позволить себе роскоши быть свободным. С его ростом и широкими, пусть и сгорбленными плечами, он мог убить директора... и меня заодно, столкнув нас лбами. Он меня явно благодарил. За что, подумал я, ведь это я втравил его в историю, обязав работать тише. Вошел кладовщик Ерофеев. "Что тут у вас произошло, хлопцы? Ты что, малолетний бандит, напал на директора?" - Глаза Ерофеева, увеличенные очками глаза старого пройдохи, смеялись. Было такое впечатление, что кладовщику весело от того, что я напал на директора.

• Предыдущая
• 19/154
• Следующая