Колхоз: Назад в СССР 5 (СИ) - Барчук Павел - Страница 18

Остались только самые стойкие. Я, Андрюха, маман, дед Мотя. Наташка задержалась с нами из-за отца. Она по-тихоньку, мелкими шажочками, не привлекая внимания, приблизилась ко мне, а затем присела рядом на чемодан братца. Я покосился на нее, потом молча протянул руку и подвинул чемодан вместе с девчонкой еще ближе. Так и сидели, почти прижимаясь друг к другу.

Ну, и естественно, неподалеку продолжала кружить Зинаида Стефановна.

— Как ворон, ей-богу… — Прокомментировал Матвей Егорыч. — Эй! Крови моей, поди, ждешь? А вот хрен дождешься!

Крикнул он бабе Зине. Хотя, в общем и целом, все равно продолжал делать вид, будто супруги тут нет. Видимо, сильно его зацепило то, что родная, законная жена отказывалась верить в его добропорядочность и самостоятельность.

Соответственно, все мы теперь наблюдали приступ бешенства председателя.

Оказалось, Лиходеев после футбольного матча один черт затаил обиду. Отомстил он Николаичу, конечно, знатно. Уж не знаю, как, но Дмитрий Алексеевич ухитрился провернуть хитрый план, и в Москву делегация уехала, но не из Зеленух, а из Воробьевки.

Для председателя это был настоящий удар. Потеря потерь. Тем более, когда он примчался в райцентр, Лиходеев уже спокойно струячил в сторону Москвы со своей командой футболистов.

— Аферист! Сволочь! Скотины кусок! — Николаича просто разрывало от злости на части.

— Это что ж… — Матвей Егорыч почесал указательным пальцем одну бровь, — Не видать нам Москвы и Олимпиады, как кобелю своей задницы?

— Ага… Бог не Тимошка… — Многозначительно прокомментировала Зинаида Стефановна.

Она, в отличие от мужа, была ужасно счастлива, что все сложилось именно так. Раз никто не едет, то и дед Мотя остается дома. Раз дед Мотя остается дома, то и ей нет нужды переться в эту "чертову Москву".

Пожалуй, маман тоже выглядела бы довольной, если бы не ее состояние. Поэтому с одной стороны Светланочка Сергеевна была рада, а с другой — по-прежнему хотела сдохнуть. И эта борьба двух радикально противоположных состояний весьма заметно отражалась на ее лице.

— Ну, уж нет! — Председатель резко остановился и повернулся к нам. — Хрен ему! Вот такую дулю с маслом!

Николаич сложил свои пальцы в упомянутую фигуру и показал ее нам же. Теоретически она предназначалась Лиходееву, но за неимением последнего, радость лицезреть столь выразительный жест выпала тем, кто вообще, если что, не виноват.

В общем, по итогу, было решено следующее. Председатель клялся и божился, что в Москву мы все равно попадем. Чего бы это не стоило. Еще неделя в запасе.

Я так понимаю, люди, рожденные в Зеленухах, любые превратности судьбы воспринимают, как личный вызов.

Ну, а пока Николай Николаич занялся воплощением своей угрозы, потому что формулировка "чего бы это не стоило", звучит весьма пугающе, мы со чемоданами потопали домой.

— О-о-о-о-о… А что, Олимпиада уже закончилась? Нет! Погодите… Дайте угадаю… Вас не пустили в столицу. Рожи увидели и сказали, спасибо, нам таких дураков тут не надо.

Ольга Ивановна, которая вместе с Семеном отиралась во дворе, естественно, не могла промолчать. Она тут же начала блистать своим остроумием, о чем ее, как бы, никто не просил, но когда соседку это останавливало.

Маман молча пожала плечами и потащилась в дом. Думаю, она, пользуясь случаем, решила все же отлежаться. Кстати, с кем Светланочка Сергеевна провела предыдущий день, я все равно выясню.

Дед Мотя продолжал игнорировать бабу Зину, так как, несмотря на сорвавшуюся поездку, вина ее в глазах супруга меньше не стала. Зинаида Стефановна, в свою очередь, поняв, что дальше родного села дед никуда не денется, успокоилась, махнула на него рукой и ушла к себе домой. Тем более, там без присмотра остался ненаглядный Борис.

Андрюха пытался сообразить вслух, что делать: распаковывать вещи или нет. Потому что он вообще не нанимался собирать и разбирать чемодан туда-сюда.

А я задумался вот о чем.

Как говорится, ничего не происходит просто так. Если уж отъезд откладывается, надо заняться остальными вопросами. В первую очередь, зарождающейся любовью Сереги и Аллочки. Потому что пока она, их любовь, даже не в зачаточном состоянии. Скорее, вообще в проекции. В моем воображении.

Я уселся на табуретку, стоявшую возле летней кухни, и начал усиленно думать.

Братец докопался в этот момент к Матвею Егорычу, требуя у того совета, как же ему, все-таки, быть с чемоданом.

— Слушай, да иди ты к черту! Одна мегера нервы с самого утра трепала. Сколопендра, чтоб ее… Теперь ты. Займись, вон, делом! Почем я знаю, разбирать тебе вещи или нет?! — Возмущался дед Мотя, отбиваясь от настойчивого Переростка.

Наверное, именно их спор натолкнул меня на очень продуктивную мысль.

Конечно! Надо чтоб Андрюха занялся чем-то полезным. А именно — помог мне свести мать и отца вместе.

— Эй, братец мой любимый. — Я махнул Переростку рукой.

Мол, иди сюда есть просто мандец, какое важное дело.

Он сразу с заметным облегчением бросил свой чемодан, причём, Матвею Егорычу на ногу. За что был моментально возведен из ранга криворукой бестолочи в звание полного дебила. А дед еще минут пять прыгал на месте, обзывая братца разными неприличными словами. Однако, в свою очередь, Матвей Егорыч тут же получил строгий выговор от маменьки. От моей, естественно.

Госпожа Милославская, привлеченная трехэтажным матом, выглянула в окно и велела Матвею Егорычу не выражаться при детях. Так как ни я, ни Андрюха на детей не тянули при всем желании, речь, похоже, шла о Семене.

Младшенький наоборот, решил, что он — достаточно взрослый парень. Поэтому с искренним, чистым, невинным выражением лица заверил маман, его подобным уже не удивишь, а затем четко, громко, как стихи на новогодней елке, повторил все слова, сказанные дедом Мотей. Во дворе повисла тяжелая пауза. Ольга Ивановна, как раз, собиравшаяся уйти к себе во двор, оглянулась на Сеньку с уважением. Она оценила исполнение в полной мере.

— Семен… — Светланочка Сергеевна, наконец, обрела дар речи. Она возмущенно погрозила сыну пальцем. — Быстро в дом! Бери книгу Льва Николаевича, например, "Войну и мир". Вон, у Виктора в серванте стит. И читай. Пока эти плохие выражения не испарятся из твоей головы. Нахватался от всяких...

Сенька, конечно, пытался объяснить Милославской, что народный фольклор — дело, в общем-то, житейское. Однако, в ответ, получил от матери обещание, если сейчас же он не пойдет и не искупит вину кровью, а именно, чтением романа Толстого, то она возьмет мыло, намылит ему рот, а потом один черт заставит читать.

Короче, пришлось Младшенькому, топать в дом. При этом он выглядел совершенно несчастным.

Сенька бросал в нашу сторону выразительные взгляды и чуть не плакал. Еще он с тоской смотрел на сарай, где стоял сельскохозяйственный инвентарь. Так понимаю, Младшенький планировал, пользуясь нашим неожиданным и вынужденным возвращением, заняться дальнейшими поисками клада.

— Вечером поговорим об этом…— Шепнул дед Мотя Семену.

Меня аж передернуло. Ну, все ясно. Можно ждать очередных ночных походов. Я так понимаю, Матвей Егорыч тоже, как и Сенька, думает теперь постоянно о кладе, который, возможно, лежит в земле бесхозный и ждет, когда же его откопают.

— Чего ты хотел, Жорик?

Андрюха приковылял ко мне и уселся на второй табурет, стоявший рядом. Вообще, гипс братцу уже больше мешал, чем помогал. К тому же, внешний вид у него, у гипса имею в виду, стал в разы хуже. Возникало ощущение, будто Андрюхиной ногой месили грязь, коровье дерьмо, гнилую траву и еще какую-то ерунду, непередаваемого цвета.

— Короче… Скажи мне, у тебя осталось хоть что-то к Аллочке?

Братец сморщил лоб. Судя по всему, он пытался осмыслить, осталось или нет.

— Да вроде отпустило давно. А что? — Выдал, наконец, Переросток после нескольких минут размышления.

Я с облегчением выдохнул. Уже радует. Не хватало в этой ситуации разбить сердце Андрюхе. Нет, я догадывался, что скорее всего там разбивать нечего, но мало ли.