Счастье в декларацию не вносим (СИ) - Снежинская Катерина - Страница 9

– А меня интересует, кто протащил через наш пост демонами драный артефакт! – рявкнула таможенница.

– Прошу прощения, госпожа Эль, отвлёкся, – без намёка на раскаянье покаялся оборотень. – Впрочем, я так и не уловил, что вы хотите найти в старых декларациях?

– Понятия не имею, – девушка в сердцах швырнула на стол пачку листов, которую в руках держала – бумага разлетелась с тихим шорохом. – «Безопасник» сказал, что контрабанду принесли из Полуночного мира в наш. А таких путешественников не так много. Чаше из Рагоса туда ходят, а не наоборот. Может, вспомним кого-нибудь… подозрительного? Случилось-то это недавно.

– С чего ты взяла?

Аниэра зевнула и развалилась поперёк кресла, закинув ноги на подлокотник. Сапоги с устрашающими каблуками она снять, понятное дело, не удосужилась. Эль покосилась на техника, но говорить ничего не стала – и без того все на взводе.

– Я только тво-о-ой! – взревело за стеной особенно прочувствованно, так, что таможенница вздрогнула.

А с кухни, где страдал запертый на ночь грим, пение поддержал ещё более несчастный собачий вой. Видимо, Джастина окончательно всё допекло: мало того, что под замок посадили, так ещё и уши терзают!

Между прочим, купидонья "а капелла", сопровождаемое песьими страданиями, получило новое, слаженное и по-особенному законченное звучание.

– Так с чего ты взяла? – напомнила вампирша.

– Ну, случись это раньше, так раньше бы и пришли, – отозвалась почти завороженная таможенница. Нет, определённо в этих совместных страданиях было что-то эдакое. – Лучше припомни, какие ваши артефакты могут быть особенно ценны в смысле стоимости, да ещё и опасны для Рагоса.

Аниэра запрокинула голову, разглядывая начальницу. Выражения её лица Эль понять не могла, да и что поймёшь по физиономии, висящей вверх ногами? Или как там надо говорить? Вверх подбородком? Макушкой вниз?

– Дорогая, припомни, какие ваши артефакты могут быть особенно ценны, да ещё и опасны для Полуночья? – наконец, пропела техник, вдоволь начальницей налюбовавшись.

– «Наши» – это какие? – уточнила Эль.

– Вот именно, – кивнула, вернее, голову приподняла вампирша. – Сколько в Рагосе империй-королевств и прочих марок, в них разных герцогств-графств, а там родов-кланов?

– У эльфов нет ни родов, ни кланов. У них ветви, – встрял Рернег, – а у гоблинов, например, семьи. У гномов же…

– Я поняла, – поспешно перебила его Эль – оборотню только дай на любимого конька сесть, так до смерти заговорит, спаси Хранители от всех фанатичных исследователей вообще и от этнографов в частности. – Хоть бы приблизительно представить, как оно выглядеть может.

– Ну, если артефакт на самом деле наш, то, скорее всего, это драгоценность, – задумчиво покусывая губу, предположила Аниэра. – Хотя вот в одном доме есть камень – булыжник булыжником, а для них ценность немереная. А в другом скелет.

– Чей?

– Козлиный.

– Почему козлиный? – опешила Эль.

– Откуда ж мне знать? – пожала плечами вампирша. – Может, у какого-нибудь их предка было особенно трепетное отношение к козам?

– Ну, скелет через пост вряд ли незаметным протащишь, – глубокомысленно заявил Рернег. – И, между прочим, не факт, что артефакт вообще вампирам принадлежит.

– А кому ещё? – ляпнула Эль.

Вот недаром же тётушка Линмари говорила: «Три раза подумай, один скажи, а лучше совсем промолчи!»

– Допустим, оборотням, – предположил секретарь, холодно и слепо блеснув стёклами очков. – Мой народ очень развит, а те, кто утверждают обратное…

– Ты смотри, как заговорил! – фыркнула вампирша. – «Мой народ»!

– Рернег прав, – заторопилась таможенница, – «безопасник» сказал, что его только пронесли через наш пост. Артефакт может быть чей угодно. Может, сначала переправили в Полуночье, а потом уже оттуда перетащили в Рагос?

– Тогда вычислить его без шансов, – подвела итог Аниэра. – Потому дружно расслабляемся и получаем удовольствие.

Оборотень, всё ещё оскорблённый, а потому вытянувшийся струной, едва заметно кивнул, соглашаясь. Обида обидой, но против истины не попрёшь.

– Кстати, об удовольствии, – техник подняла палец, наклонила голову, прислушиваясь, – а наши зайчики-то угомонились, наконец.

Снаружи на самом деле больше не горланили, да и вообще ни звука не доносилось, только на кухне горько вздыхал Джастин и свечи на столе потрескивали. Тут такое облегчение от этой тишины накатило, что Эль в кресло не села, а буквально рухнула, расслабившись разом до обмякших коленок. Оказывается, и в условиях тотальных неприятностей на самом деле можно блаженствовать. Для этого всего-то и надо, чтобы за стеной перестали выть про любовь.

Ну или просто выть.

***

Действительно, случаются в жизни «девизные дни», а бывают ещё и ночи. Или, может, дело не во времени суток, а и вовсе в периоде? Ну, допустим, «девизные недели» или, скажем, месяцы. Или это вся жизнь такая проклятая, девизная? Впрочем, возможно, проблема именно в проклятье была, ведь забыла же Эль у Джастина поинтересоваться, как там с порчей и сглазами для неё лично обстоят дела, и не стоит ли на всякий случай к ведьме обратиться. А, может, грим сам решил всё в собственные лапы-руки взять и стать персональным проклятьем таможенницы?

Так или иначе, а заснуть пёс не давал, поскуливал в кухне жалобно, но требовательно, царапался, будто собираясь ход прорыть, встявкивал эдак осторожно, тихонечко и очень настойчиво. Главное же, до нарушенного покоя опять никому никакого дела не было! Купидоны на улице выводили молодецкие храпливые рулады, Рернег деликатно посапывал за стеной. Даже Аниэра в кой-то веки решила поспать ночью, не по своей воле, но всё же.

В общем, крутилась в постели только Эль.

Джастин снова гавкнул – уже раздражённо. Пришлось таможеннице всё-таки встать, за неимением халата, который в суматохе так в порядок и не привела, набросить простыню, шлёпать босыми пятками на кухню. Вернее, ничем она не шлёпала, кралась на цыпочках, в отличие от других, уважая чужое право на покой.

– Что ты возишься? – зашипела растревоженной змеёй, – Хоть увойся весь, а на улицу я тебя не выпущу. Конечно, кладбище вроде бы тоже территория таможни, вот только Хранители знают, в курсе ли «безопасники». Ничего, пару ночей призраки и без тебя как-нибудь переживут.

Грим, распластавшийся по полу горестной тряпочкой, сел, голову к плечу наклонил, свесив оба острых уха набок.

– Ну что ты к словам придираешься? – шёпотом возмутилась Эль. – Прекрасно же понял, что я имела в виду. Проживут, не проживут, но обойдутся они без тебя. А всяких трупоедов здесь отродясь не водилось. Да и делать им тут нечего. Ни один нормальный гуль на столетние кости не позарится.

Пёс тяжко вздохнул, аккуратно ухватил зубами край ночной сорочки и потянул девушку к выходу.

– Нет, я сказала! – отрезала таможенница.

Джастин отошёл к порогу, толкнул дверь носом, лапой поскрёб, а сам рядышком уселся.

– Мне одной идти? Без тебя? Да что я там забыла?

Пёс наклонил морду, глянул исподлобья и коротко, сердито гавкнул. Перевести это иначе, кроме как: «Хранители! За что ж это мне такая дура досталась!» – у Эль не вышло. Уж больно выразительной собачья физиономия была.

– Ну, ладно, – не слишком уверенно согласилась девушка, заправив волосы за уши, откуда они, естественно, немедленно вывалились. – Но если меня за жабры возьмут, всё свалю на тебя.

Таможенница открыла дверь, заглянула за косяк и ничего, кроме кладбищенских деревьев, темнеющих на фоне звездчатого, но безлунного неба, не увидела.

– Ты уверен? – уточнила на всякий случай.

Джастин в ответ рыкнул, мол: «Иди уже!»

Пришлось идти. Хотя такую прогулку приятной никто, кроме, может, грима, не назвал бы: куда ступаешь толком и не видно, трава сырая, да и весьма прохладный ветерок так и норовит бесцеремонно под простыню залезть. И шорохи всякие, пришёптывания, постукивания непонятные не то чтобы пугали, но настораживали.