Корабли Санди - Мухина-Петринская Валентина Михайловна - Страница 27

• Предыдущая
• 27/62
• Следующая

Прощаясь с братом, она вдруг сказала:

— Ермак, я останусь с тобой! Можно? — И бросилась к Виктории Александровне: — Тетя Вика, мне у вас очень хорошо! Не сочтите меня неблагодарной. Но ведь он теперь один?! Почему нам не жить вместе, когда их нет больше?

Ермак грустно и-твердо взглянул на сестру:

— На что же мы будем жить? Тебе нужно хорошее питание… С осени я иду в техническое училище. Летом… сам не знаю, как проживу. Вот когда буду работать на заводе, тогда, если хочешь, будем жить вместе.

— Ты уже все обдумал! — печально удивилась Виктория. О судьбе Ермака задумались многие: соседи, знакомые,

сослуживцы матери, педагоги. Приходил депутат из городского Совета. Ермаку предложили закончить среднюю школу. Его бы поместили в интернат. Но Ермак отказался наотрез.

— Я должен сохранить комнату. Папа поездит и вернется. Где он будет жить? И вообще я хочу работать на судостроительном заводе.

Так и было решено. Он закончит семилетку (осталось два месяца!) и пойдет учиться в техническое училище при судостроительном заводе.

На каникулы Дружниковы пригласили Ермака к себе. У мальчиков были грандиозные планы на лето — туристский поход.

Несколько дней ходил Иван Баблак по городу в поисках работы. И хотя всюду висели огромные плакаты, призывающие сварщиков, арматурщиков, токарей, слесарей, механиков, каменщиков и, конечно же, маляров, Ивану, ознакомившись с его документами, отказывали. Под разными предлогами. Собственно, даже не отказывали, а посылали один к другому, назначали прийти через неделю-две. По выражению Баблака, «тянули резину».

Иван уже десять дней жил у Ермака без прописки, и соседи грозились сообщить «куда следует».

Ермак рассказал об этом Санди.

— Надо пойти к дедушке Саше, он поможет! — воскликнул Санди. — Дедушка теперь секретарь парторганизации. Давайте пойдем завтра утром все трое!

Так и сделали. Ставший еще более угрюмым, Иван не возражал. К дедушке так к дедушке. Чем черт не шутит. Вдруг поможет?

Было утро, воскресенье. Ночью шел дождь, а теперь парило и земля дымилась.

Александр Кириллович Рыбаков жил на Корабельной стороне за морзаводом, в небольшом — три окна на улицу, четыре во двор — доме из желтого ноздреватого камня. При доме был чистенький, усыпанный гравием дворик и сад, в котором росли акации, миндаль, шелковицы, вишни и виноград. Нелегко было вырастить эти деревья. Сначала надо было выдолбить в скалистой земле яму, насыпать в нее землю, привезенную издалека, а уж потом посадить дерево. Александру Кирилловичу не раз предлагали квартиру в новом доме, но он категорически отказывался, опасаясь, что он там «задохнется».

Во дворе сохла вверх дном свежеокрашенная большая лодка с застекленной каюткой, на случай непогоды. На веревке проветривались капроновые сети, которые вязал зимними вечерами сам Рыбаков. Недаром и фамилия такая подходящая — был он заядлый рыбак. -

Ребята застали его во дворе; он красил крыльцо в зеленый цвет. Старый судостроитель весело удивился ребятам, настороженно оглядел Баблака, не внушающего своим видом особого доверия (наложила жизнь свое клеймо). Пригласил в дом.

— Посидим и здесь, на солнышке! — буркнул Иван и сел на скамейке, благо ее не успели покрасить.

— Дедушка, мне нужно с тобой поговорить! — решительно объявил Санди и потянул деда за рукав чиненого-перечиненого кителя, в котором он всегда работал во дворе и в саду.

Пока те двое ожидали во дворе, понимая, для чего Санди надо говорить наедине, он рассказал дедушке всю историю Баблака. В особенности то, что на него произвело впечатление, — про фильм «Баллада о солдате».

— Понимаешь, дедушка, он решил навсегда порвать с преступным миром, а его не принимают на работу. Один посылает к другому. И не отказывают, и не берут. Что же человеку делать? Это его родной город. Иван — сын Героя Советского Союза.

— Какого еще героя?

— Черноморского флота. Может, я плохо понял… Иван никому об этом не расскажет. Стесняется. Не хочет память отца позорить. Ты, наверно, слышал про его отца — Иван Баблак?

— Что ты плетешь, Санька? Ты знаешь, кто такой Иван Баблак? Про него легенды слагали. Памятник ему и его товарищам стоит. Знаю я человека, который его именем карьеру себе сделал. Доберусь я до него. Впрочем, тебе этого не понять — мал еще! Баблака у нас все знают. Так этот сучий сын брешет, что он его родной сын? Может, он сын лейтенанта Шмидта?

— Он не брешет, дедушка. Наоборот, скрывает от всех. Только Ермаку сказал. Ночью. Не велел никому говорить. Ему стыдно, понимаешь?

— Тьфу ты, какая оказия! Но ведь он тогда племянник нашего… Не мог же он пойти на такое: сказать, что мальчишка умер? Все думали, что мальчик умер в детдоме.

— Не умер. Он писал своему дяде из детдома. И воспитательница писала. Но тот не откликнулся.

— Это на него похоже.

— Иван убегал из детдома к этому дяде. Но тот на. третий день отправил его обратно. Это ведь все можно проверить.

— Да, можно. Тащи их сюда!

Александр Кириллович рысцой выбежал во двор и властно позвал нежданных гостей в дом. Он провел их в «зал» — лучшую комнату в доме, где стоял телевизор. Два окна были распахнуты настежь. В палисаднике перед окнами цвел миндаль, омытый ночью дождем.

Иван сел на стул возле двери, нагнув голову и облокотившись на колени. Он был в своем новом плаще. Кепку держал в руках. Русые густые волосы вились надо лбом. Весь вид его говорил красноречиво, что не ждал он особого добра и от Сандиного дедушки.

Ермак и Санди сели на подоконник и затаили дыхание, боясь проронить хоть слово.

— Слышал твою историю, — начал без подходов Александр Кириллович, присаживаясь возле парня. — Одного не понял: чей ты, говоришь, сын?

Баблак густо покраснел. Он растерялся и не знал что сказать. Стыдно ему было… Санди правильно понял, почему он скрывал это от всех. Только и сказал, что малым ребятам. Он никак не ожидал, что Санди запомнит и скажет парторгу именно об этом.

— Не все равно, чей я сын! — пробормотал он.

— Я ведь знал Ивана Баблака. Неужто твой отец?

— Вы знали отца?! — ахнул Иван.

Захолодевшие его глаза потеплели. Разволновался он отчаянно. Смешно и трогательно было смотреть на этого несуразного, грубого парня, испытывающего чувства, к которым он явно не привык.

— Расскажи, что ты помнишь об отце. Кто из родственников жив сейчас?

Иван с напряжением пошевелил пальцами.

— Я подумал, что вы мне расскажете об отце! — сказал он с разочарованием и горечью. — Вы, правда, знали отца?

— Знал. И потому, что знал, не хочу ошибаться и сыграть дурака. — Александр Кириллович посмотрел на Ивана и вдруг изменил тон: — Сходим сегодня на его могилу. Сведу тебя к человеку, который был с ним в час его подвига и в час его гибели.

Иван неожиданно покраснел, даже его бычья шея. Его всего бросило в жар. Машинально расстегнул он ворот рубахи. В следующий момент крепко взял себя в руки, став почти спокойным.

— Биографию рассказывать?

— Рассказывай биографию.

— Отец был матрос. Брат его — они погодки были — инженер, кораблестроитель, а мой отец матрос… Мечтал тоже учиться, да не пришлось. В войну на сторожевом катере служил. Война началась, я совсем малый был, однако помню все. Как бомбили. Как днем при солнце темно было. Мать работала в порту. Крановщицей. Не успели мы с ней вовремя эвакуироваться. Погибла она… На рытье укреплений. Меня потом сумели переслать ночью самолетом. Определили в детдом на Волге. После войны я убежал из детдома. Хотелось дядю найти, Родиона Евграфовича. Он тогда уже вернулся с Урала, где был во время войны. Нашел. Не очень он мне обрадовался. Жена его и то лучше отнеслась. Через три дня он отправил меня обратно в детдом, пригрозив на случай, если еще сбегу, милицией. Вы что, волнуетесь будто?

— Продолжай! — коротко приказал Рыбаков.

Жилы на его висках вздулись. Невольно он сжимал кулаки. Сангвиник он был чистейший — вспыльчив, порывист, горяч. Но давно научился себя сдерживать. И сейчас сдержал. Знал он больше всех о Родионе Баблаке, но даже он не предполагал, что тот способен на такую подлость: сказать, что мальчик умер. Боялся общественного мнения! И предоставил мальчишке жить как хочет.

• Предыдущая
• 27/62
• Следующая