Красная тетрадь - Беляева Дарья Андреевна - Страница 50

А я был весь грязный, в порванной рубашке, с пятном крови на плече, чумазый, совершенно жалкий.

Под лестницей я минут десять стоял на коленях, как дрессированная собака.

У меня болели запястья.

А она надувала такие огромные, такие цветные в этом свете пузыри. Володя вел ее под руку, а потом они остановились в центре зала.

– Какая красивая пара, – сказала Диана. Я увидел, что она танцует с Андрюшей. Диана сказала Андрюше:

– Зря Боря говорит, что ты лох педальный. Ты, по-моему, высокий такой и красивый.

Андрюша явно выглядел растерянным, глаза у него были, что называется, по пять копеек.

Я закрыл глаза и вздохнул. Этот вечер не мог стать хуже.

А потом ко мне подошла Валя. Сначала я ее не заметил, ведь глаза у меня были закрыты, и она встряхнула меня.

– Потанцуй со мной, – сказала Валя. Прозвучало довольно грубо и безапелляционно.

– Я упал, – сказал я. – Весь грязный.

Она сказала:

– Это ничего.

Я аккуратно взял ее за руку, и мы пошли туда, где танцевали Володя с Маргаритой и Андрюша с Дианой.

– Тебе не неприятно? – спросил я.

– Было бы неприятно, я б не пригласила, – буркнула Валя.

Мы развернулись друг к другу, и я взял Валю за плечи. Она тоже положила руки мне на плечи, я поморщился от боли, и она отдернула правую руку.

– Ой, прости.

– Ничего, – сказал я. – Ты очень красивая.

Валя нацепила на себя браслеты из бисера, две пары бус и четыре колечка. На ней была пышная розовая юбка, и я почему-то вспомнил, как красиво она катается на коньках.

– Правда так думаешь? – спросила Валя. – Или научил кто?

– Правда так думаю, – сказал я. Глаза ее распахнулись, а потом она почти сразу отвернула голову.

– Понятно, – сказала Валя.

Песня играла тоже очень красивая, я такой не знал. Мы молчали.

Бегали по кругу Мила и Ванечка. Кажется, Мила его догоняла. Ванечка кричал:

– Не хочу танцевать!

Мила, вероятно, очень упорная девочка.

– Не бегай, Ванечка! – кричала Антонина Алексеевна. Алеша спал на двух приставленных друг к другу стульях.

В песне пелось о любви, но слова я сейчас почти забыл. Я смотрел на Валю, и ее глаза вдруг показались мне почти совсем прозрачными – надо же, какой необычный цвет.

Не то чтобы мы танцевали очень хорошо. Скорее, переминались с ноги на ногу. Но еще никогда я не был с девочкой так близок. Она странно пахла, по́том, но более нежно, не как мальчишки, а еще поверх пота – чем-то сливочным и цветочным одновременно, будто розу опустили в сгущенку.

А потом она меня поцеловала. Подалась вперед резко, как будто хочет стукнуть, и прижалась губами к моим губам.

И в тот момент я пожалел, что, когда она плакала на кушетке перед первой процедурой, я ее не утешил.

Я крепко обнял Валю, и мы стояли вот так. Ее губы были очень горячими.

Потом она сказала:

– Мне надо подышать.

Я сказал:

– Тебе не понравилось?

Она отправилась на площадку, а я последовал за ней. Мы протиснулись в приоткрытое окно, оказались в ночной прохладе. Валя подошла к перилам и остановилась, я встал рядом с ней. И вдруг мне показалось, что мы взрослые.

Вернее, что мы могли бы быть взрослыми. Она развернулась, локтями оперлась о перила, задрала голову и сказала:

– Не думай, ничего серьезного.

– Мне было с тобой очень хорошо, – сказал я.

– Не привыкай.

Я сказал:

– Но я думаю, я тебе не подхожу. Ты такая хорошая, сильная и волевая девочка. А я…

Тут я осекся, не зная, как продолжить.

– Наверное, я сумасшедший.

И тогда Валя сказала замечательную вещь.

Она сказала:

– Тебя с детства готовили к тому, что тебе причинят очень много боли, а потом ты умрешь. Конечно, ты сошел с ума. И я сошла с ума. Мы все сошли с ума, только по-разному.

Она снова развернулась к перилам, посмотрела на небо, потом плюнула вниз.

– Мы все здесь безумны, – сказала Валя. – Как в «Алисе в стране чудес».

И мне стало так хорошо и приятно, так тепло. Я попытался взять ее за руку, но Валя ударила меня по руке.

– Не зазнавайся, сказала же.

Музыка еще играла, и я увидел Фиру и Борю. Они танцевали на улице, в отголосках музыки, и совсем не так, как мы. Боря прижимал к себе Фиру за талию, крутил ее по-всякому, а она смеялась.

– Мадам! – говорил он. – Жаль только я покину вас, когда закончится музыка!

– Это еще почему? – спросила Фира.

– Потому, – сказал Боря. – Что я сегодня здесь, а завтра там.

Они тоже играли во взрослых, и со стороны это выглядело смешно. Боря притянул Фиру к себе, и это у него вышло, как мне показалось, совершенно так, как сделал бы товарищ Шиманов со своей женой.

– Сейчас засосутся, – сказала Валя.

Фира засмеялась, я даже услышал эхо. Они бы, наверное, и правда, поцеловались. Но тут произошло третье ЧП.

Фира вдруг обмякла. Сначала я подумал, что она притворяется и играет. Видимо, Боря тоже так подумал, потому что он засмеялся.

А вот Валя сразу сказала мне:

– Надо к Максе!

Мы побежали в зал, схватили Максима Сергеевича, стали говорить, что Фира потеряла сознание. Музыку так и не выключили, но вокруг нас сразу все столпились.

Максим Сергеевич побежал вниз, а мы побежали за ним.

Фиру отнесли в особое медицинское крыло, куда не пустили Антонину Алексеевну, Ванечку, Алешу, Милу, Маргариту и Диану.

А мы стояли в белом коридоре и ждали.

Максим Сергеевич спросил:

– Что ты такой грязный, Жданов?

Я не стал говорить. Боря стоял, тесно прижавшись к двери, слушал. Когда Эдуард Андреевич распахнул дверь, Боря прямо на него и упал.

– Осторожнее, Шиманов. С Кац все в порядке, просто немного ослабла. Такое бывает.

– Она долго в себя не приходила!

– Но все ее показатели сейчас в полном порядке. Это кратковременное помутнение.

Боря кусал губы, мы смотрели на Эдуарда Андреевича, Максим Сергеевич ожесточенно тер виски.

А потом из процедурной вышла и сама Фира. Она помахала нам и сказала:

– Привет, ребята.

И улыбнулась.

– Вы так волновались.

Будто бы это удивительно!

Вот как закончилась дискотека.

Все-таки я подумал и решил, что надо написать еще и о том, как закончилась эта странная ночь.

Никто не гнал нас спать. Мы сидели у Фиры в номере: девочки праздничные и в блестках, мальчики в серьезных костюмах. Я был особенно ужасен на вид: с земляным пятном на груди и кровавым пятном на плече.

Фира лежала на кровати, ее рука самым драматичным образом свешивалась вниз. Рука, покрытая блестками, совсем еще детская, бледная и в красных пятнах.

Впрочем, красные пятна постепенно сходили на нет.

Боря и Валя сидели на кровати Фиры, Валя гладила ее по голове, а Боря, кажется, был раздражен.

Я думаю, он хотел ее поддержать, но волновался и злился оттого, что не знал как.

Мы с Володей и Андрюшей сидели на Валиной кровати. Володя очень по-взрослому сцепил руки в замок. Андрюша выглядел крайне обеспокоенным. Я, наверное, тоже.

Я все повторял:

– Ты уверена, что приходишь в себя?

А Фира терпеливо отвечала каждый раз одно и то же:

– Да, Арленчик, мне уже лучше.

Танцы закончились, итог их был странным. Но остались девочки и их блестки, высокие начесы, праздничные костюмы.

Андрюша сказал:

– Если честно, я утащил одну гирлянду.

– Что? – спросил я.

– Я утащил одну гирлянду, – сказал Андрюша. – Не знаю, зачем я это сделал. Но я так сделал. Хочешь, украсим твою комнату, Фира?

– Надо немедленно сообщить, – сказал я, а потом осекся.

– Вот-вот, – сказала Валя. – Идите за своей гирляндой.

Мы с Андрюшей развесили гирлянду над кроватью Фиры, приклеили ее скотчем, сложив в волну. Володя выключил свет, и Фира теперь лежала под прекрасными огнями, совершенно новогодняя.

Под этим ярким, разноцветным светом она выглядела почему-то еще более нездоровой.