Красная тетрадь - Беляева Дарья Андреевна - Страница 51

– Мне так нравится, – сказала она. – Очень красиво.

Огоньки переливались, гасли и загорались снова.

– Какое все новогоднее, – добавила Фира. – Прямо праздник.

Володя сказал:

– Ну! Такая ты фея зато теперь.

– Я – фея.

– Просто сказочная, – сказал Боря.

– Так грустно, что ты болеешь, – сказала Валя.

– Ну, на самом деле, не то чтобы мне нужно какое-то особое внимание, – сказала Фира. – Все идет так, как должно.

– Да, – сказал Володя. – Просто если бы сознание потерял дрочер, всем было бы плевать. Да, мокрая лапка?

– Да, – сказал Андрюша.

– Хорошо быть девочкой, – сказал Фира.

Валя сказала:

– Да, особенно такой хорошенькой.

– Ты правда так думаешь?

– Да, – сказала Валя. – Все так думают. Ты прехорошенькая.

Я сказал:

– И большая умница.

Фира сказала:

– И стихи люблю. А стихи вы мне почитаете?

И мы стали читать ей разные стихи, грустные и веселые. Я читал стихотворение Я. В. Смелякова под названием «Кладбище паровозов». Это очень грустное стихотворение. Кажется, будто оно об отживших свое, заржавевших паровозах, но на самом деле оно о людях и бесконечности принесенных ими жертв.

Меня это стихотворение очень трогает. Я люблю людей, героев, и механизмы, и поезда.

Только не люблю кладбища.

Особенно меня трогает вот этот отрывок:

Я очень хорошо прочувствовал это стихотворение. Фира – мой тот самый товарищ, чьи щеки были так бледны. И в этот раз стихотворение по-особенному меня задело, хотя оно и так мое любимое. Я понял его глубже, будто я повзрослел.

Не было с нами многих друзей: Ванечки, Милы, Алеши, Дианы.

Но они и не могли понять того, что было сейчас между нами.

Хотя, может быть, смог бы Ванечка. Мне так кажется. Он очень чувствителен к людям, и его сердце открыто.

Пришел Максим Сергеевич. Он открыл дверь ногой, в руках у него был пропитанный розовым соком бумажный пакет.

– Орлы! – сказал он. – Эдуард Андреевич сказал, что Фире надо бы подкрепиться. Вот я и для вас взял.

– Я люблю есть ночью, – сказал Андрюша.

Максим Сергеевич выдал нам по куску мяса в бумажной обертке.

Я сказал:

– Я так не могу, мне нужны тарелка, вилка и нож.

– Ой да ладно, Жданов, – сказал Боря. – Не вые…

Тут он сделал многозначительную паузу, посмотрел на Максима Сергеевича и сказал:

– Не выеживайся.

– Да, – сказал Максим Сергеевич. – Поддерживаю предыдущего оратора.

Фира тут же вгрызлась в свой поздний ужин, она выглядела очень голодной. Ее руки в блестках и розовом соке крепко сжимали кусок мяса. Чуть помедлив, Андрюша тоже вцепился зубами в мясо, а потом его примеру последовали и все остальные.

А я смотрел на красную говядину в моих руках.

Вряд ли я мог стать еще грязнее.

Кроме того, я чувствовал себя голодным.

Запах мяса совсем перестал отвращать меня. Даже наоборот, я улавливал приятный, возбуждающий аппетит аромат.

Боря протянул руку, надавил мне на голову.

– Да ешь ты, не отрывайся от коллектива.

Да, подумал я, ни в коем случае не следует отрываться от коллектива.

Тем более, если я так хочу есть, то ничего страшного.

И я тоже принялся рвать мясо зубами, как какой-нибудь голодный зверек. Должно быть, выглядело все это странно и отвратительно. Максим Сергеевич стоял у двери и смотрел в сторону.

Мне очень захотелось «Крем-соды», моей любимой газировки, но Максим Сергеевич принес только сок в большой банке. Его мы и стали пить, без стаканов, просто передавая банку по кругу.

Я чувствовал себя из-за этого большим хулиганом.

Максим Сергеевич сказал:

– Дети-дети.

Фира спросила:

– Вы волновались?

– Да, – сказал Максим Сергеевич. – Случись что, и это мне объясняться перед твоим отцом.

Мои руки были липкие от розового сока, и вообще мне хотелось помыться, но в то же время я боялся оставить Фиру одну.

Вдруг моему товарищу станет плохо!

Моему бледному товарищу!

Так мы просидели с ней почти до самого рассвета, зевали, мало что говорили, совсем не смеялись и очень устали. Максим Сергеевич нас не выгонял, он так и стоял у двери, будто сторожил нас. Только когда Фира уснула, мы с ребятами вернулись в палату.

Боря, Володя и Андрюша легли спать, не помывшись, что я очень осуждаю, я же пошел в душевую.

Долго и ожесточенно я тер себя бруском земляничного мыла. Обычно мне становится веселее, когда я чистый. Кажется, будто так я справляюсь со своей несовершенной природой, становлюсь лучше, чем я в естественном смысле есть. Но тут я мылся долго, под горячей водой смылил добрую часть бруска.

А все-таки мне было грустно за Фиру.

И в то же время обидно из-за Бори.

И очень хорошо вспоминались горячие губы Вали и ее прозрачные глаза.

И то, что Маргарита в своем белом платье так красиво танцевала с Володей.

Впечатлений накопилось слишком много. А когда я вернулся в палату, оказалось, Андрюша еще не спит. Он смотрел в потолок, плотно покрытый синеватым утренним отсветом, и держал руки за головой. Так часто рисуют мечтательных мальчишек в книжках.

– Привет, – сказал я.

– Доброе утро, – сказал Андрюша. – Хотя я еще не ложился. Девочка Диана зовет меня гулять.

– Ты ее забавно назвал. Ты пойдешь?

– Не знаю, – сказал Андрюша, посмотрел на меня, слабо улыбнулся и добавил:

– Я же такое чудовище.

– Не говори так, – сказал я.

– Не буду, – согласился Андрюша.

Я сказал:

– Суматошный вышел день.

– Да, – сказал Андрюша. – Ты будешь терять сознание?

– Не знаю.

– Фира такая красивая девочка.

– Это точно.

– И вся блестящая.

– Да. Ты испугался?

– Наверное.

Я сказал:

– Мы все ненормальные. Это нормально.

– Да?

– Так сказала Валя.

– Так и сказала?

– Не совсем. Но мысль была такая.

– Хорошо.

– Ты – мой лучший друг.

– А ты – мой.

Андрюша лег спать, а я вышел на балкон, чтобы записать всю эту историю. Теперь, когда я ее наконец закончил, надо прилечь хоть на часик.

Максим Сергеевич обещал, что будить нас не будет. И что мы сразу пойдем на море.

Как здорово мы сегодня катались на катере!

Это все Максим Сергеевич устроил с помощью Эдуарда Андреевича. Причем с помощью небольшой, так он сказал.

Я сейчас сижу и любуюсь на наш катер, его качает на волнах.

Он очень чудесный, остроносый, шумный, быстрый. Настоящий катер! А на боку у него краской написано «Береговая Охрана».

Мы туда все не вместились, поэтому нас катали по трое, по очереди. Ведь в катере только три места сзади и два спереди: одно для дяденьки, который шофер катера, а другое – для Максима Сергеевича.

Мы с Андрюшей катались вместе с Валей.

Я сел рядом с Валей. Ногам в катере было тесно, и наши коленки соприкасались.

Валя сказала:

– Ты же помнишь.

Я сказал:

– Я помню.

– Ничего не значит, – сказал Валя.

И стала очень загадочной.

Водитель катера спросил:

– Готовы, ребятишки?

Я начал проверять свой спасательный жилет, но Андрюша и Валя отрапортовали:

– Всегда готовы!

И катер, страшно взревев, мгновенно вспенив в белизну воду, рванулся вперед.

Как же это прекрасно! Ветер в лицо и брызги! В груди так пусто и так легко, как на карусели, и огромное синее море несется навстречу.

Рев катера пугал чаек, и они заходились отчаянными криками. Пахло бензином, приятно и резко. Запах бензина странно смешивался с запахом моря. Валя смеялась, и ветер трепал ее светлые волосы. Даже Андрюша улыбался.

Валя вдруг раскинула руки и случайно стукнула меня по носу, но я не обиделся, только удивился.