Дар ушкуйнику (СИ) - Луковская Татьяна - Страница 38

Одной рукой он подхватил Ярослава, усаживая перед собой в седло. Вадим принял меньшого Ростиславича. Тронулись.

– Мать где? – осторожно спросил Микула, опасаясь самого худшего.

– Во Владимире, наверное, уже, – снова шмыгнул носом Ярослав.

– А вы что ж? – не понял Микула.

– А я не могу из града бежать, я ж князь, куда мне бежать? Да я матушке говорил, а они меня силком тащить. Ну, я дорогой и сбежал, как на ночь лагерем стали. А Михаська за мной увязался, чуть не выдал меня, пришлось с собой тянуть, намаялся с ним, – как старичок ворчливо посетовал Ярослав, – то ему пить, то есть, то полежать.

– И что же вы так пешими и шли?

– Да нет, так бы нас поймали, у нас конь был. Только он ногу сломал, а мы в сугроб упали, мы-то ничего, а конек не смог идти. Михаська плакал, – Микула понял, что и Ярослав рыдал навзрыд, голос у мальчика снова задрожал, – а нам идти нужно было, нельзя нам было там оставаться. Мы же правильно сотворили?

– Правильно, – погладил его по голове Микула.

– Его должно волки съели, – всхлипнул Ярослав, – а нельзя ли людей отправить посмотреть? – робко попросил он.

– Пошлем, сейчас костер разведем, покормим вас, и пошлю. Мать-то не жаль было?

Ярослав сокрушенно опустил голову.

– Жаль, да что ж делать, коли мне в своем граде нужно быть? Не правильно я сотворил? – он опасливо посмотрел на ватамана.

– Да ка бы знать, как оно правильно, – вздохнул Микула.

Костер заиграл яркими всполохами. Вечер за спинами у людей сразу стал гуще, чернее. Князь с княжичем жадно жевали сухари и тонкие ломтики сала. Михалко, отогревшись, стал хныкать и проситься к матушке.

– Говорил тебе, не ходи за мной, чего теперь ныть? – назидательно проговорил Ярослав.

«Вот значит, как все вышло, – размышлял Микула, разглядывая братьев ладушки. – Что же Евфимия, и в самом деле, не послала погоню за сыновьями? Неужто спокойно дальше во Владимир поехала. Да быть того не может! Детей она любит».

Ответ открылся под утро, когда из дозора к разбитому в лесу стану вернулись вои.

– Коня волки загрызли, – доложил Проняй. – Вещи князя, что к седлу были приторочены, разбросаны.

– Бог мальчонок спас, – осенил себя распятьем Вадим, – на волосок от беды были.

Микула мрачно молчал, разглядывая искры костра. Его люди тоже выжидательно замерли.

– Погони не было? – наконец спросил он.

– Была, до поляны, где коня загрызли, потоптались и назад поехали. Должно решили, что детей волки загрызли.

А теперь, как и пред Ярославом, пред Микулой стоял трудный выбор – надо ли посылать во Владимир весть, что Ростиславичи оба живы?

Старая Евпраксия душила внуков в объятьях, не стесняясь текущих по щекам слез. Дарья никогда ранее не видела, чтобы бабка плакала, даже на похоронах сына – всегда закрытая и сдержанная, не желающая показывать слабость, но что-то видно сломалось от пережитых потрясений. В беспокойно суетящейся старушке с бегающими подслеповатыми очами Дарья с трудом узнавала некогда железную княгиню.

– Князья мои светлые, ангелочки мои, явились… – слабым стонущим голосом выговорила Евпраксия, проводя сухими пальцами по нежной коже детей, – явились за град пострадать, новыми страстотерпцами Борисом и Глебом стать.

– Я к матушке хочу, – испуганно пискнул Михалко, отшатываясь от бабки и вцепляясь в подол Дарьи.

– Да зачем тебе та беспутная матушка? Будешь с батюшкой скоро. Скучаешь по батюшке?

Михалко, интуитивно осознав, чего от него ждут, согласно кивнул.

– Вот и славно, – подалась вперед Евпраксия, выставляя острый подбородок. – Скоро встретитесь в райских кущах. Хочешь с батюшкой по облачкам погулять?

– Хочу, – ничего не понял внук.

– Устала светлая княгиня, заговаривается, – зашептала Дарья на ухо побледневшему до беленого холста Ярославу, – отдохнет да станет прежней. Все наладится.

– А ты на кущи райские не надейся, – развернулась к унуке Евпраксия, цепко оглядывая девичий стан, – не раскаявшихся грешниц туда не берут. А ты ведь не раскаиваешься?

В уголках изогнутых губ Евпраксии заиграла усмешка. «Неужто все ведает?» – закрался страх, но Дарья усилием воли смогла его перебороть.

– Нет, не раскаиваюсь, – смело посмотрела унука в маленькие бесцветные глазки бабки.

– А раз не раскаиваешься, так держи его крепче. Экую мы охоту с тобой затеяли, – Евпраксия отступила от внуков, усаживаясь на лавку. – Знала, что не устоит, а трепыхался-то как, пыжился, – она нервно хохотнула. – Показала тебя, поманила, намекнула, что за другого отдам, да за тот сапог, что тертому лаптю не чета, вот и прилетел обратно, как миленький. Мужички-то уж больно незатейливы, коли баба рядом посмазливей, – и снова скрипучий злой смех. – И этого матерого надобно на заклание, – уже ледяным утробным гласом добавила Евпраксия. – Хорош улов, славная добыча. Ростислава моего тоже на жертвенный алтарь бросили, а теперь твоего очередь.

От слов бабки Дарье стало дурно, дыхания не хватало. Старая княгиня жала на потаенные раны, с удовольствием в них ковыряясь, а Дарье не хотелось об том и думать. Он не жертва, у них с ватаманом равный договор: она ему самое дорогое – девичью честь и родовую гордость, а он ей – обещание оборонить град. Он сам так решил, нешто его кто в спину подталкивал?

Дарья посмотрела на растерянных детей. Что с ними делать? Зачем Ярослав потащил с собой еще и Михалку? Как же сейчас сходит с ума Евфимия! Не приведи Господь! «Их обоих надобно отправить назад. Пусть хоть они спасутся за крепкими стенами Златоверхого Владимира».

– Позволь, Павлуша, я пошлю во Владимир весть, что вы живы, матушка же волнуется? – осторожно спросила Дарья у Ярослава.

– Не смей! – неожиданно молодой резвой козой вскочила на ноги Евпраксия. – Не смей! Не позволю, слышишь?! – начала она наступать на Дарью с искаженным яростью лицом. – Князья должны в граде своем быть. Тут их место!

– Я только сказаться, что живы, – невольно попятилась от напора Дарья. – Мать волнуется же.

– Прокляну, ежели так сотворишь. Мое проклятье самое верное. Его прокляну, не тебя, а ты будешь мучиться! На тебе и так вина лежит, нешто не чуешь? – Евпраксия постаралась встать между внуками и Дарьей, как бы отделяя их друг от друга.

– Вина? Да какая на мне вина?! – взорвалась Дарья, хоть и не хотела, чтобы ссору видели мальчики, но ярость уже выплескивалась, не остановить. – Я град хочу спасти! Их хочу спасти, – указала она на притихшего Ярослава. – Да мы сможем, мы отобьемся. Чего нас раньше времени хоронить? А ты, Павлуша, не волнуйся, Микула… Мирошкинич все уладит, отобьемся, быть того не может, чтоб не справились. Все ладно будет.

Бабка неожиданно оборотилась к Дарье и, нагнув ее голову вниз, поцеловала в лоб и трижды перекрестила. И снова слезы в прозрачных старческих глазах. Вот что с ней, блажной, делать?! И обидеться-то – грех.

– Голодные? – подарила Дарья Ярославу вымученную улыбку. – Так трапезничать пора. Стряпухи уж, наверное, расстарались. А завтра пошлю на торг за пряниками.

– С медом и орехами, – мечтательно открыл рот Михалка.

– Мне еще Микула Мирошкинич обещал по утру, надолбы https:// /ebook/edit/dar-ushkuyniku#_ftn1как ставят, показать, – отозвался Ярослав. – Надолбы – то верное средство от рати степной. Говорят, у самого Владимира такие наставлены, – входя в роль князя, по-взрослому пустился мальчишка в рассуждения.

– Обязательно покажет, завтра, а сейчас потрапезничаем да спать. Вон у Михайлушки уж очи закрываются. Мамки да няньки где?

Нянька Вторица выпорхнула из-за угла, понятное дело – подслушивала, как всегда. Михалко радостно кинулся к ней. Нянька заворковала, заохала, обхаживая высокородных воспитанников. Ярослав начал уже ей с жаром рассказывать свои злоключения да ворчать на меньшого брата. Нянька жалела обоих, сочувственно кивая. «Ну, вот, и от этой квашни польза получилась», – довольно выдохнула Дарья.