Дар ушкуйнику (СИ) - Луковская Татьяна - Страница 39

Вместе с челядинками она проводила старую княгиню в ложницу, велела принести еду бабке прямо туда да проследить, чтоб поела. Сама Дарья какое-то время посидела за столом с племянниками (так ей привычней было их величать), радуясь хорошему аппетиту обоих, но сама почти не ела, в рот кусок не лез.

С Микулой Дарья увидеться не успела, просто на дворе раздался шум и по хоромам разлетелся топот детских ног. Микула, сдав свою неожиданную находку челяди, сразу уехал на посад. «Не захотел и словечком перемолвиться, – обиделась Дарья, она его так ждала, речи готовила, а он. – Ну, конечно, кто я такая, не жена же. Так, просто. Получил, что хотел, да и забыл».

Слова бабки взбудоражили, снова вытаскивая на свет то, что хотелось затолкать как можно дальше. «И как быть с вестью для Евфимии? – крутилось в голове. – Нарушить запрет старой ведьмы? А если и вправду возьмет, да проклянет Микулу? С нее станется. Да нешто сама Евфимия не догадается к нам гонцов послать, проверить? Не так-то и далеко».

Размышляя, Дарья чуть не столкнулась с Терентием. Дьяк ошпаренным псом выскочил из-за угла. По рубахе Терешки расплывались жирные круги, а волосы слиплись от влаги, в волосинках застряли крупинки пшена, видать наваристая была сегодня у Дарьиной дворни похлебка. Где-то в отдалении слышался издевательский мужской смех. Ну, ясно, молодые гриди хохотали над злоключениями дьяка.

– Блажная! – выругался Терентий, с сожалением рассматривая испорченную рубаху с вышивкой в миленький цветочек.

– Я блажная?! – пряча усмешку, гневно сдвинула брови Дарья.

– Прости, светлая княжна, не заметил, – испуганно отпрянул Терентий. – Девка твоя блажная, сладу с ней нет.

– Тереша, женился бы ты уже на какой девице из нарочитой чади, вот она б тебе похлебки да пироги на стол и выставляла бы, – холодно произнесла Дарья, – а сюда дорогу забудь.

– Да-к я… – что-то невнятное проблеял дьяк.

– Как еще раз сюда захочешь явиться, про Ведана припомни, – подражая Микуле, вперила Дарья в Терентия немигающий взгляд.

Дьяк побледнел, неуклюже поклонился и, спотыкаясь, побежал прочь. Ах, как же Дарье сейчас хотелось расхохотаться ему в след вместе с озорными гридями, но добивать мелкого воробья она не стала, довольно и вылитого Устиньей на голову варева.

Ночь накинула на терем мягкое одеяло темноты. Дарья переплела косу, размышляя идти или ждать, пока сам позовет. Гордость боролась с… ну, с чем-то там она еще боролась, но это что-то явно побеждало. «Целый день на морозе. Есть, наверное, хочет. Чего они там ему оставили? Пошлю Устю, пусть снесет пирогов да похлебки, не все ж она на Терешку вылить успела?»

Дарья выглянула в людскую. Устинья, мурлыча под нос мелодичный напев, терла тряпицей стол.

– Устя, а похлебка остыла уж?

– Ну, чуть остудила, не хотелось же до волдырей обжечь, – хохотнула та.

– А сейчас, если поесть захочется, не сгодится?

– Так я сейчас в печь поставлю, снова упарится, – мягко улыбнулась Устя.

– Нет, ты лучше заверни в рушник и еще пирогов добавь и… – Дарья сама себя остановила, не зная, как продолжить.

– Снести куда? – склонила голову на бок Устя.

– Сама снесу. Собери там… я прогуляюсь, душно здесь… как-то.

Жар действительно исходил от покрасневших щек.

Устя быстро собрала гостинец, и Дарья с корзинкой в руке выскользнула из своих покоев.

Крадучись и прислушиваясь, она пробралась к двери Микулы и застыла в нерешительности, постояла, вздохнула и пошла обратно, сделала пару шагов, снова постояла, развернулась, махнув тяжелой косой. «Да что я, поесть не могу принести? Замерз же, проголодался». Дарья толкнула дверь, влетая в горницу и чуть не выронила корзину. Микулы в ложнице не было, зато денщик Ратша деловито чистил хозяйский кожух, а двое холопов мели пол. Все трое удивленно уставились на гостью. «Ой, что они сейчас думают?! – забегала паника. – Да правильно же думают. Ну, кто меня в спину-то толкал?! Совсем стыд потеряла!» Молчание затягивалось. Надо же что-то сказать, не сбегать же трусливой пичугой?

– А, Микула Мирошкинич где же? – снисходительно-высокомерным тоном проговорила Дарья, проходя через горницу и выставляя на лавку корзинку.

– Так, это… пошел гонцов во Владимир отправлять, что князь ваш малой с братцем живы, – охотно откликнулся Ратша. – Правда велел никому про то не сказывать.

– Так чего ж сказываешь? – изобразила легкую усмешку Дарья, и не давая ему ответить, тут же добавила. – Поел ли хозяина?

– Так еще не успел, велел сюда стол тащить да прямо в ложнице накрыть.

– А где ж стол? – закрутила головой Дарья.

– Стенька, тащи стол! – гаркнул на одного из холопов Ратша.

Холопы сорвались с места, притащили с трудом вошедший в дверной проем стол. Дарья подчеркнуто неспешно принялась выкладывать принесенные гостинцы.

– Похлебку подогреть надобно. И рушники несите, да воды теплой.

– А, может, милостивая хозяйка, еще браги выставить? – услужливо предложил Ратша.

– Вот этого не надобно. А чего там из одежи не хватает? Открывай короб, гляну, – понесло Дарью, просто надо было чем-то заняться, чтобы убить неловкость.

– Да всего хватает, да многого-то и не нужно, не любит хозяин того, – послушно открыл крышку короба Ратша.

Дарья перебрала нехитрый скарб Микулы – княжий корзень, пару чистых, но уже поношенных рубах, свитку, порты. Да нешто пристало ватаману да боярину в такой-то ветоши ходить?

– Я челядинку пришлю с одежей. А сапоги на смену есть, а ну как изорвет? – вопросительно уставилась она на денщика.

– Так вроде те еще крепкие, – пробубнил Ратша.

– Вот, возьми, – Дарья отстегнула калиту, – завтра на торгу новые купишь. И чтоб не хуже новгородских.

– Ну, таких-то на вашем торгу не найти, – смущенно улыбнулся денщик, – таких-то сапог, как в Новгороде Великом шьют…

– А ты уж расстарайся, вдруг все ж сыщутся, – горделиво выпрямилась Дарья и натолкнулась на насмешливый взгляд Микулы.

Он стоял в дверях, привычно облокотившись о косяк и по-кошачьи прищуривая глаза.

– Мне хозяйка сама дала, да я не хотел брать, – испугался Ратша, что без спроса Микулы взял серебро. – Велела так.

– Ну, раз велела, так бери, – хмыкнул Микула.

– И скажи холопам, чтоб помалкивали, – краснея под внимательным взглядом Микулы, проговорила Дарья.

Микула, лениво отступив, махнул головой денщику, мол, выходите уже. Ратша и холопы, спешно поклонившись, вылетели из горницы, заботливо прикрывая за собой дверь.

– Я поесть тебе принесла, – пролепетала Дарья. – Да я не знала, что они здесь. Похлебка и пироги, – совсем уж тихо проговорила она.

Микула широким шагом подошел к ней, сгреб в объятья и, обдавая учащенным дыханьем, повалил на кровать.

– Ладная моя хозяюшка, – зашептал он.

– А поесть, стынет же? – выдохнула Дарья, подставляя горящие щеки поцелуям.

– Потом, позже. Соскучился крепко. А ты скучала ли по мне?

– Да зачем же спрашивать, коли и так ведаешь?

– Просто слышать хочу, – и взгляд напряженный, недоверчивый.

– Скучала, – призналась Дарья.

«Ну, отчего же она твердит – на заклание? Ну, я же все ему готова отдать, да что не попросит», – повторяла Дарья про себя, с нежностью оглаживая покатые плечи и откликаясь на каждую ласку. Вот только непрошенная слеза уж скатилась куда-то под подбородок.

– Ну, чего ты? Не скажут они никому, люди верные, – по-своему истолковал ее слезы Микула, высушивая их губами. – Испугалась?

– Да, – кивнула Дарья.

– Не бойся, ничего не бойся, я тебя сумею спасти.

– Себя береги.

Забирать во Владимир князя с княжичем приехал дядька Ярослава Пахом Рыжка. Явился ночью, под покровом темноты, опасаясь расправы гороховчан, да и есть чего опасаться – воевода, бросивший град, имеет ли право на снисхождение? Грузный, мучающийся одышкой, Рыжка тяжело повалился на лавку, жадно хлебнув мясистыми губами сбитня прямо из крынки.