Отверженный VI: Эльфийский Петербург (СИ) - Опсокополос Алексис - Страница 52

«Поразительно, — подумал Романов. — Этот парень за два года сделал для страны больше, чем некоторые руководители спецслужб за всю карьеру».

— Я Вам больше скажу, — прервал раздумья кесаря Каменский. — Когда я узнал, что Дроздова похитили, я сразу понял, что за этим стоите Вы!

— И тоже были готовы поставить на это миллион? — поинтересовался Александр Петрович.

— Разумеется, — улыбнувшись, ответил эльф.

— Ну тогда будем считать, что все остались при своих. Один миллион Вы выиграли и один проиграли — к похищению Дроздова я не имею ни малейшего отношения.

— Неужели? — с нескрываемым удивлением спросил Каменский.

— Абсолютно! — ответил Романов, не удержавшись, чтобы тоже не улыбнуться, ему было приятно немного расстроить чересчур самоуверенного эльфа.

— Но тем не менее Вы позвали меня сегодня, чтобы поговорить о Дроздове, не так ли? — спросил Леонид Васильевич.

— Да, — ответил Романов. — О нём. Хоть я и не связан с похищением Дроздова, но оно мне на руку, я Вам сейчас об этом открыто говорю. И мне хотелось бы открытости и с Вашей стороны, Леонид Васильевич.

— Мне нечего скрывать, Александр Петрович. А поскольку я угадал, о чём будет наш разговор, то не мог не захватить с собой кое-что, — сказал Каменский, достал из кармана сложенный вчетверо лист бумаги и положил его на стол перед Романовым.

— Что это? — поинтересовался кесарь, бросив взгляд на лист.

— Письмо. От Константина Романовича мне. Вы можете его прочесть, я не против.

— Я не люблю читать чужие письма без особой на то необходимости, но Вы можете мне пересказать его содержание.

— Если кратко, то в этом письме просьба Константина Романовича позаботится о его адвокате.

— Забота включает в себя затирание памяти и замену воспоминаний? — не без издёвки спросил кесарь.

— Нет, что Вы, — ответил Каменский. — Замена — это слишком сложно, я не умею этого делать. Я лишь стёр воспоминания у Клима Георгиевича и всего лишь за один день, точнее, за несколько часов.

— Какая-то странная забота, не находите? Чем это помогло Дроздову?

— Константин Романович в письме попросил позаботиться об адвокате, если с самим князем вдруг что-нибудь случится. Что я и сделал после гибели Константина Романовича — пристроил Дроздова в Каталонии. Просьба стереть память за последние шесть часов шла отдельно. Я не знаю, зачем это понадобилось князю. Он попросил это сделать так, чтобы адвокат ничего не понял, объясняя это опять же заботой о безопасности Дроздова. Всё это есть в письме. Вы можете сами его не читать, отдайте специалистам, они прочтут и заодно проведут экспертизу на подлинность.

Романов на этот раз ничего не ответил; он ожидал немного другого разговора, точнее, он вообще ничего не ожидал, а собирался действовать по обстоятельствам, допуская, что Каменский будет отрицать свою причастность к затиранию памяти Дроздову. Но Леонид Васильевич ничего не отрицал, он выбрал другую тактику — пытался объяснить, что в его поступке нет ничего необычного. Таким образом он перебросил мяч на сторону кесаря — теперь Романов должен был доказывать Каменскому, что тот поступил нехорошо.

— Скажите, Леонид Васильевич, просьба магистра «Русского эльфийского ордена» так много для Вас значила, что Вы решили нарушить закон? — спросил Романов.

— Я ничего не нарушал, Александр Петрович, — спокойно ответил Каменский.

— Ну как же? Вы же сами сказали, что Седов-Белозерский попросил всё сделать так, чтобы адвокат ничего не понял.

— Это так, — согласился эльф. — Но Дроздов дал письменное согласие на ментальное воздействие с целью защиты. Его копию я тоже могу Вам прислать, если желаете.

— На защиту, но не на стирание памяти!

— Александр Петрович, не забывайте, что я судья! И я неплохо разбираюсь в законах. Поверьте, всё, что мне можно инкриминировать в этой ситуации — это нарушение профессиональной этики, всё же Константин Петрович был осуждённым за госизмену, а я председателем Конституционного суда. За такое можно лишиться должности, но не более. А с должности я уже ушёл. Что же касается стирания памяти Дроздову, Клим Георгиевич дал письменное согласие на любое воздействие, без указания подробностей. Стирание памяти очень хорошо подходит под определение «любое». Поэтому давайте уже оставим эту тему. Вы пригласили меня, чтобы спросить, стирал ли я память Дроздову? Я ответил, что стирал. Могу я Вам ещё чем-нибудь помочь?

— Вы не ответили на другой мой вопрос: просьба магистра «Русского эльфийского ордена» так много для Вас значила?

— Скажем так, я не смог отказать. Я никогда не разделял идеи ордена, о чём не раз говорил и Константину Романовичу, и его товарищам. Но я всегда уважал Седова-Белозерского, очень уважал. И я, как эльф, просто не мог не выполнить его последней просьбы.

— Последней? А почему Вы решили, что она будет последней? У заговорщиков было право на помилование, и я собирался их в итоге помиловать. Почему последней?

— Не стоит пытаться поймать меня на неосторожном слове. Лучше прочтите письмо, в нём Константин Романович пишет, что у него есть ко мне последняя просьба. Так и написал. Я решил, что он просто больше не собирается меня ни о чём просить. Надеюсь, теперь я ответил на все Ваши вопросы?

Сказав это, Каменский улыбнулся — открыто, уверенно, дерзко. Но кесарь не собирался сдаваться.

— Вы понимаете, Леонид Васильевич, что в результате Ваших действий, мы получили гражданскую войну? — задал Романов довольно провокационный вопрос, способный сильно повысить градус беседы. — Утративший часть воспоминаний Дроздов начал рассказывать всем, что Седов-Белозерский мечтал о помиловании, а его убили федералы в камере. А ведь это не так, и Вы это понимаете. Гордыня и навязчивые идеи заставили Седова-Белозерского и его товарищей пойти на массовое самоубийство с целью спровоцировать Петербург на протесты. И Дроздов помогал руководителям эльфийского ордена договориться о дате и времени этого самоубийства. Но он этого не помнит! И всё благодаря Вам!

— Вполне допускаю такой вариант со стороны Константина Романовича, — неожиданно согласился Каменский, нисколько не обидевшись на косвенное обвинение в причастности к развязыванию гражданской войны. — Но я не думаю, что причина конфликта между Петербургом и Новгородом в этом. Возмущение петербуржцев из-за гибели уважаемых эльфийских аристократов могло стать поводом для начала противостояния, и это им стало, но никак не причиной войны.

— Можно сколько угодно рассуждать, что было поводом, а что причиной, но в итоге мы имеем то, что имеем — в стране идёт гражданская война, которая уносит сотни жизней людей и эльфов!

— Мне жаль.

— И всё? Вам просто жаль, и всё?

— А что Вы от меня хотите, Александр Петрович?

— Я хочу, чтоб Вы помогли мне остановить войну.

— Мы уже один раз разговаривали с Вами на эту тему, я не хочу лезть в политику. Да и не обладаю я таким авторитетом в Петербурге, чтобы как-то на это всё повлиять.

— Я сейчас говорю про другое. Верните Дроздову стёртые воспоминания, это поможет остановить войну, — сказал Романов.

— Извините, но я не могу, — ответил Каменский и развёл руками, выражая этим то ли сожаление, то ли безразличие.

— Можете, Леонид Васильевич, я знаю. Только Вы и можете.

— Я не про навык, Александр Петрович, а про моральные ограничения. Я не могу вернуть память Дроздову, потому что просьба Константина Романовича её стереть была, как оказалось, действительно последней просьбой уважаемого мной эльфа.

— Моральные ограничения и принципы — это хорошо, — согласился кесарь. — Только скажите мне, на Вас морально не давит понимание того, что ни в чём не повинные эльфы и люди гибнут, хотя Вы можете это всё остановить?

— Нет, это на меня не давит, — спокойно ответил Каменский. — А вот Вы пытаетесь сейчас надавить.

— Ни в коем случае! Я лишь пытаюсь спасти жизни эльфов и людей.

— Опять давите.

— Ну разве что совсем немного. Работа у меня такая, Леонид Васильевич — заботиться о гражданах Российской Федерации. И у Вас была такая же ещё недавно. Жаль, что Вы об этом забыли сразу же после отставки.