В ожидании апокалипсиса - Абдуллаев Чингиз Акифович - Страница 24

• Предыдущая
• 24/44
• Следующая

– Конечно. Приезжай ко мне. Отель «Сент-Редженс». Я после десяти буду дома.

– Не раньше, чем через три часа. У нас заседание комитета.

– Буду ждать.

– Слушай, – возбужденно сказал Эльдар, – откуда ты, каким образом? Ведь я слышал, что ты…

– Поговорим при встрече.

– Да, да, конечно. – Одноклассник был профессиональным дипломатом и сыном полковника КГБ. И все отлично понимал.

– Я обязательно приеду, – пообещал он.

Только положив трубку, Дронго вдруг осознал, как серьезно он нарушил все правила тайной войны.

Однако он не слишком переживал. Ликвидировать его друга они не смогут, будет международный скандал. Бывший одноклассник – советник миссии при ООН. А замахнуться на дипломата такого ранга они не посмеют. Даже если им этого очень захочется. А вот с ним разбираться, конечно, будут. Скандал будет грандиозный. Ах, не все ли равно? Он снова лег на кровать.

«Восемь лет, – размышлял Дронго, – восемь лет я мотаюсь по странам и континентам, пытаясь что-то узнать, кого-то обмануть, кого-то наказать. Зачем все это? И можно ли считать это нормальной жизнью? Да, сначала мне все это нравилось. Псевдоромантика, ложный пафос героизма, игра в шпионов и разведчиков. Потом начало надоедать».

Еще позже стали погибать его друзья. Один за другим. Адам Купцевич, польский разведчик и его друг, потерял любимую женщину и стал инвалидом на всю жизнь. Собственный связной Дронго – Марк Ленарт был по ошибке ликвидирован советской разведкой. Разведчики были как саперы. Иногда они подрывались на собственных минах. В прошлом году погибла Натали Брэй, воспоминания о которой до сих пор не дают ему спать. Теперь в Брюсселе погибла Мария. Список был длинный.

«Для чего все это? – спрашивал себя Дронго. – Или я изначально обречен на такое существование?»

Гостиницы внушали ему теперь тихую ненависть, а чужие города – раскрытые, но готовые захлопнуться мышеловки – он просто ненавидел.

Несмотря на эти мысли, ровно без десяти девять он спустился вниз и пошел к дому Трампа на встречу с очередным, уже которым в его жизни связным.

Любарский подъехал ровно в девять. Это был чистенький старичок в старомодном костюме, в бабочке и с печальными еврейскими глазами.

– Здравствуйте, господин Фридман, – приветствовал Любарский, когда Дронго сел к нему в автомобиль.

– Добрый вечер. Вы меня знаете?

– Нет, но меня предупреждали о вашем приезде. Я выеду из Манхэттена, если вы не возражаете.

– Тогда не очень далеко. Давайте поедем в Бронкс.

– Только не туда. Хорошо, я покручусь по Манхэттену. Когда вы прилетели?

– Сегодня вечером. Я из Гамбурга. Через пять дней я должен возвращаться в Москву. До этого обязан успеть встретиться с вашим подопечным и переговорить с ним. Он ведь послезавтра уезжает в Лондон. Правильно?

– Да, но возникли трудности, – вздохнул старичок.

– Что-нибудь случилось?

– У нас большие неприятности, мистер Фридман, – шепотом произнес Любарский.

– Конкретнее.

– Вы же знаете, кто сейчас прибывает в качестве эмигрантов. Все, кто хочет легкой жизни. Они думают, что здесь рай.

– У меня мало времени, – невежливо перебил старика Дронго, – объясните, что случилось?

– Последнюю партию наших эмигрантов в прошлом году встречал я лично. Среди приехавших оказался Лева Когановский. Это бывший валютчик и фальшивомонетчик. Он сидел в тюрьме два раза, но его почему-то выпустили из СССР, тогда еще был Советский Союз. И вот такого человека они решили отпустить. Не знаю почему, но они поверили ему. Вы знаете, что такое еврейская мафия? Это мафия, состоящая из русских евреев. В этой стране триста лет жили евреи и не было никакой мафии. Но как только приехали советские евреи… Вы понимаете, о чем я говорю?

– Не совсем. Что конкретно случилось?

– Что может случиться? Этот Лева Когановский организовал банду рэкетиров, так, кажется, говорят в России? Приехав сюда, он начал шантажировать многих, в том числе и Бетельмана. Того самого, который должен иметь с вами беседу. Я сам рекомендовал поговорить с этим человеком. Мне он показался исключительно надежным. А ему просто не дают прохода. Лева потребовал, чтобы в течение двух суток Семен Бетельман выплатил ему деньги. Чтобы еврей брал деньги у еврея, более того, вымогал их? Такого я не помню в своей жизни, – возмущенно произнес Любарский.

– А если это подставка? Если Когановский проверяет Бетельмана по просьбе, скажем, американцев?

– Тем хуже. Мы же срываем всю операцию. Бетельман должен увидеться с вами завтра. И вы попытаетесь с ним поговорить. Но этот бандит все испортит. Мы же не можем обратиться в полицию. Просто нет времени.

– Вы не ответили на мой вопрос. Это не могло быть специальным заданием ЦРУ или ФБР?

– Конечно, нет. Кто же не знает Леву Когановского? Он шантажирует всех врачей Бруклина.

– Почему вы не обращались в Центр?

– Мы обращались. Нам посоветовали не заниматься глупостями. Там, в Москве, не понимают, как это серьезно.

– Ясно. Что теперь хочет ваш местный «Аль Капоне»?

– Денег. Он узнал, что у Бетельмана брат – миллионер в Лондоне, и теперь вымогает деньги. Якобы на открытие собственного дела. Любой скандал может привлечь внимание к Бетельману и испортить всю операцию.

– Хватит, – зло оборвал Дронго, – вы можете достать пистолет?

– Господи, – ахнул старичок, – только этого не хватало.

– Слушайте, Любарский, – жестко сказал Дронго, – за шпионаж в пользу России вы можете получить девяносто девять лет тюрьмы, а за убийство вымогателя в лучшем случае пять.

– Я знаю, – тихо проговорил Любарский, останавливая машину. – Вам, наверное, сказали, почему я работаю с вами? Мой сын полковник КГБ. Это очень смешно, правда? Еврей – полковник КГБ. Но он работал всю жизнь в разведке. И здесь никто не знает, что у меня есть сын от первой жены. Даже моя вторая супруга. Она ни о чем не догадывается. Поэтому я помогаю вам.

– Я же не прошу убивать Когановского. Мне только надо найти пистолет.

– Когда?

– Утром в шесть часов. Встречаемся в Бруклине. Я приеду на такси. Вы знаете ресторан на Оушн-авеню, в самом начале улицы, у станции метро?

– Да, знаю.

– Я буду вас там ждать. Теперь подвезите меня к отелю. Я очень устал. Кстати, узнаете заодно и домашний адрес этого мерзавца, Левы Когановского.

– Он мне известен.

– Очень хорошо.

Следующие пять минут они молчали. Разведчик вышел из автомобиля почти у отеля, громко хлопнув дверцей. До прихода приятеля оставалось пятнадцать минут.

Улыбающийся швейцар услужливо открыл дверь, а не менее радостный лифтер нажал кнопку, поднимая его на семнадцатый этаж.

Они здесь все время улыбаются, демонстрируя свой оптимизм. Впрочем, это традиционно американская черта. Как трудно должно быть здесь евреям типа Любарского. Странно выглядят в этом гогочущем зверинце люди, отягощенные наследием перенесенных страданий и мучительной памятью прошлого. Трагедию иудеев не поняли три тысячи лет назад в Вавилоне, не понимают сейчас и в Америке. Только европейцы с их тяжкой историей могут отчасти понять евреев.

Хотя в каждом сытом бюргере, в каждом улыбающемся рантье может сидеть скрытый антисемит. Эта зараза трудно поддается лечению. Она исчезнет только с повышением культуры. Может, поэтому в Европе гонения на деятелей культуры начинались одновременно с еврейскими погромами.

При общем довольно среднем уровне культуры американцев они показывают миру свой демократизм и свое понимание свободы, уравнивая в правах всех граждан. Однако в каждом провинциальном городке, на каждой американской улице можно найти улыбающегося расиста, ненавидящего негров, евреев, итальянцев, пуэрториканцев, словом, всех, кто хоть как-то отличается от него самого.

Может, истоки этой ненависти и питают тайную войну, которая никогда не исчезает. Недоверие и страх в отношении непохожих на твой народ людей двигают малыми государствами. Трудно примириться с чужим складом мыслей, поступков, социальных воззрений. И тогда война становится неизбежным и единственным способом разрешения всех конфликтов, размышлял Дронго.

• Предыдущая
• 24/44
• Следующая