Иного не желаю (СИ) - Лошкарёва Виктория Витальевна - Страница 1

Все персонажи являются вымышленными,

и любое совпадение с реально живущими или жившими людьми случайно.

                                     Упоминание любых исторических персонажей не является попыткой  очернения.

Это просто выдумки автора, вольно распоряжающегося историческими фактами.

Я  рано поняла, что главное в нашей жизни –  это контроль. Не любовь, не наличие таланта или какой–то гениальности, не смелость  и не храбрость, а именно контроль. Вездесущий и беспощадный.

Именно он делает нас людьми,  заставляя держаться, заставляя двигаться вперед, а не плыть по течению, в сторону водоворота. Он не дает нам наложить на себя руки, когда всё плохо, не дает сдаться, когда очень хочется и не даёт отступать, когда отступать некуда.

Тая

Моя семья не была образцово-показательной: отец, закончивший физмат, в новой российской реальности держал несколько торговых палаток и мама, работавшая учителем музыки в школе по соседству. Деньги в доме водились, а вот счастья – нет. Отец изменял матери направо и налево, покупая шлюх, даря золотые цепочки соседкам по дому, не скрывая своих отношений и с продавщицами палаток. Он смаковал каждую свою измену, и каждый его загул обязательно доходил до матери.

Мама же… мама держала удар, делая вид, что не замечает ни ехидного взгляда коллег, ни злобных шёпотков соседок.

Это никогда не обсуждалось дома. Отец придирался к матери по каждой мелочи – она же, часто срываясь, отвечала ему тем же – но никогда ни один из них не затрагивая самую главную проблему. Просто каждый вечер мама стелила себе рядом со мной, в детской, отец же, выпивая пару бутылок пива, громко хлопал дверью, уходя куда – то в ночь.

Так мы и жили.

Однажды летом, когда мы проводили время на даче у родителей мамы, я сидела на большой старой яблоне и читала книжку, устроившись между толстых крепких веток – и удобно, и не упадёшь.

Бабушка, прогуливаясь по саду с мамой, вдруг спросила.

— Люда, может, стоит уступить? Толька ведь мужик — а мужикам сама знаешь, надо…

Мама тут же заплакала.

— Знаю, —  горько прошептала она, —  объяснили.

— Ну, Люда, —  воскликнула бабушка, —  уже ведь сколько лет прошло… Ты и себя изводишь, и его изводишь… Вы или уж совсем разойдитесь, или начните жить нормально. У вас же дочка.

— А ты думаешь, я не хотела от него уйти? —  вдруг громко воскликнула мама, истерично рассмеявшись.  — Он меня два раза за шкирку домой притаскивал, когда я у подружек пряталась. А во второй раз сказал, что ещё одна такая выходка с моей стороны – и дочь я больше никогда не увижу. Он мне даже дверь открыл, позволив «катиться на все четыре стороны».

— Да что ты, дочка, —  всплеснула руками бабушка Галя. —  Да разве ж живут так? Да разве ж это семья??

— Я не знаю, — снова заплакала мама.  – Не знаю… мамочка… Я ничего не знаю.

— Ну, тсс, успокойся. —   Бабушка, обняв маму, принялась её успокаивать. —   Ну что ты, Людочка… Толик мужик не плохой. Смотри, как о вас заботится —  и квартиру новую купил, и нам дом поставил. С Тайкой каждую свободную минуту возится.. .не мужик  –  золото. Может, ещё померитесь, а? Ребеночка ещё родите… братишку для Тайки? Ведь недаром от себя не отпускает… Дорога ты ему.

Моя мама, отстранившись от бабушки, снова истерично рассмеялась.

— Лечь с ним кровать после того что было?

— Люда, так ведь уже девять лет уже прошло.

— Да пусть все девяносто пройдет, — воскликнула мама. – Никогда больше! Никогда больше не дам ему к себе прикоснуться.

Лето закончилось, я пошла в четвертый класс.

Родители продолжали жить так, как жили раньше – только теперь я стала взрослее и наблюдательнее, примечая то, на что не обращала внимания раньше. Как отец пытается хотя бы слегка докоснуться до матери, как мать избегает подобных касаний, обходя отца, словно прокажённого, как злится отец, пожимая губы…

А зимой стало ещё хуже.

Это случилось в феврале, когда по городу, подгоняемая пронизывающими февральскими ветрами, одиноко носилась снежная поземка, а на небе, словно огромный прожектор, висела полная кроваво-желтая Луна…

Мы уже ложились спать, когда отец, вернувшись с работы домой, заглянул в нашу комнату.

— Люда, —  позвал он мать, потрепав меня по голове. —   Хватит. Пошли спать в нашу комнату. Тайка уже совсем большая девица. Завтра первый юбилей отмечать будем.

— Я лягу здесь, —  объявила мама, демонстративно взбивая подушку.

Отец повёл бровью.

— Хочешь при ребенке? —  только и спросил он, но мама замерла.

 Я тогда не понимала — не могла понять, почему она так долго медлит взглянуть на отца, или хотя бы что-то ему ответить. Наконец, мама коротко кивнула, поднимаясь с дивана.

— Ложись спать, котенок, —  поцеловал отец меня в макушку.

— Спокойной ночи, Тая, —  прошептала мама, протягивая руку отцу.

Они закрыли обе двери: и мою, и свою —  но мамины крики были слышны даже через стенку. Всю долгую зимнюю ночь мама кричала – кричала так, что у меня стыла кровь в венах.

Я лежала в своей кровати без сна, глядела на Луну и молилась, чтобы эта ночь поскорее закончилась. Это был единственный подарок, что я загадала на свое десятилетие. Чтобы ночь быстрее кончилась, и чтобы мама больше никогда так не кричала.

Утром, когда родители разбудили меня завтракать, я заметила виноватый, но какой – то теплый взгляд отца.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— С днем рождения Таечка, —  радостно воскликнул отец.

— С днем рождения, дочка, — с легким удивлением в голосе пробормотала мама. Так, словно она забыла, какой сегодня день.

— Девочки мои, —  поцеловав по очереди маму и меня, отец сообщил, что убегает: у него через двадцать минут уже первая поставка. Но он пообещал вернуться сегодня пораньше.

— А давайте махнём куда-нибудь, а? Сочи там или Турция. А, Люд? Там и Тайкин День рождения отметим.

— В Сочи сейчас тоже холодно, —  равнодушно пожала плечами мама.

— Зато там на лыжах можно покататься. На горных, —  уточнил отец.

— Она уже девочек позвала.

— Так девочки же придут только в выходные, — встряла я.

Отец расплылся в улыбке.

— Ну, тогда решено.

Ещё раз поцеловав нас обеих, он выскочил из дома, а мама… мама вдруг неприятно мне улыбнулась.

— Таечка, я наверное с вами не поеду.

— Почему? —  не поняла я, пугаясь, что это из-за прошлой ночи.

— Устала я, —  пожала плечами мама.

— Но папа ведь…

— У тебя, Тая, плохая наследственность… Это хорошо, что ты девочкой родилась. Может, в тебе и есть дурная кровь —  но по крайней мере, ты не станешь причинять боль тому, кого любишь…

— Мам, а как же…

— Давай собираться, а то в школу опоздаем.

Я училась в той школе, где мама преподавала музыку. Опаздывать в свой день рождения не хотелось: и так то и дело подружки попрекают, что, мол, к дочке учительницы особое отношение. А потому, быстро доев бутерброд, я помчалась в свою комнату.

Это утро ничем не отличалась от тысячи предыдущих: все та же дорога до школы, всё тот же хмурый дворник, подметающий наш двор, и всё так же соседская овчарка, снова убежавшая от хозяина.

А ещё в этот день мне исполнялось десять лет – и папа собрался отвезти нас по этому поводу в Сочи. Или Турцию. В Турции я уже была, в Сочи ещё не разу.

Я то и дело интересовалась у мамы о Сочи: тепло ли там сейчас, можно ли купаться в море, есть ли там сейчас листочки на деревьях… Мама только вздыхала и отвечала на мои многочисленные вопросы. Потом меня окружили подружки, поздравляя с днем рождения. Я махнула маме рукой, и мы понеслись в класс.

А на втором уроке к нам заглянула завуч и, как-то по особенному посмотрев на меня, что-то тихо сообщила Маргарите Ивановне, нашей учительнице.