Дикарь (СИ) - Мельникова Надежда Анатольевна - Страница 12

Кутаюсь в куртку. Смотрю на него и не знаю, как с ним себя вести.

— Деньги?! — вдруг доходит до меня смысл его фразы. — Но у меня нет денег. Не надо было меня спасать.

— Ты издеваешься, Барби?!

Я не проявляю пренебрежение, просто выгляжу глупо. И делаю это в одна тысяча сто семьдесят пятый раз.

Дикарь добивает:

— Кажется, это ты, а не я полез в машину к пьяным мужикам.

— Да лучше бы я её не брал! Дура! Мы же думали, ты сама хочешь! — орёт Петька.

— Да всё было отлично, — кашляет Семён, — пока ты, Даниил, не появился!

Зажмурившись, качаю головой. Я так испугалась, что ничего не соображаю. А ещё лошадь подходит чересчур близко. Я боюсь, что Михайлов и его Призрак затопчут меня копытами насмерть.

— Ну тогда с тебя…

Называет сумму. Не понимаю и не хочу понимать. По новой кутаюсь в пуховик. Жму голову в плечи и стою на месте. Кажется, в ту сторону был дом Степановны. Верчу головой. А может, в другую сторону. Я потом придумаю, что делать дальше и где найти ЕЩЁ денег. Но сейчас бы добраться до гостевого дома.

— В такую сумму Пётр оценил ущерб, нанесенный его автомобилю.

— Отлично, — развожу руками, хлопая себя по бокам. — Одним долгом больше, одним меньше.

Решаюсь всё-таки пойти налево.

— У тебя долги?

Кивнув и передумав, держу путь прямо! Все тропинки, дороги и деревья здесь совершенно одинаковые. Надо же было уронить березу на развилке.

— А что так? Перебрала с заказами в онлайн-магазине?

— Нет, Даниил, слишком много потратила денег на туры по местным деревням.

— Шутница, — комментирует дикарь.

А я задираю голову, дабы взглянуть на него, дикарь не смеётся. Суров, красив и властен, как бог Олимпа. Прищуривается. Взгляд становится хищным. Движения быстрыми и хладнокровными.

— Хватит, и так много времени потратил на всякую дичь.

Чуть прибавляет скорости и, всё ещё сидя на лошади, наклоняется, ловко подхватывая меня одной рукой. Затем перебрасывает перед собой через седло. Кидает на Призрака невнятным кулем, как сраный мешок картошки. Одной рукой крепко придерживает за зад, чтобы я не свалилась, другой ведёт коня по дороге. Сердце останавливается от ужаса. Вишу вниз головой и ору как резаная. Снова потеряв шапку, чувствую, как рассыпаются волосы, падая мне на лицо. Пытаюсь хоть за что-то ухватится, но конь — это не рейсовый автобус, у него нет поручней. И руки безжизненно виснут вниз. Я сейчас получу инфаркт миокарда.

— Не ори, испугаешь животное. Лошади не любят крика.

Бьёт меня по заду для профилактики.

— Я боюсь!

— Это хорошо. Страх — это двигатель развития!

Ненормальный дикарь. Сумасшедший, бешеный. Как только мне кажется, что я сама виновата, веду себя как-то не так, глупая и недалекая и могла бы быть умнее, дикарь устраивает для меня очередную задницу.

Ну почему с ним вечно какой-то дурдом? Неужели нельзя было посадить меня в седло, как делают все нормальные люди?

— Понятное дело, что страшно, Забава. Но это всё равно лучше, чем ночью к пьяным мужикам в машину садиться. Считай это процедурой просвещения. Ты плохо себя ведешь, а неуправляемый нрав — результат плохого воспитания.

И ещё один сочный шлепок по заду.

Глава 11

Глава 11

Вздохнув, замолкаю. И Михайлов, не говоря ни слова и придерживая меня, спокойно ведёт лошадь, умудряясь сохранять достаточно ровный темп. Потеряв всякую надежду добраться до тёплого помещения в вертикальном положении, послушно еду вниз головой. Иногда приподнимаясь, чтобы кровь отлила от мозга. Наверное, он везёт меня к себе домой. Сейчас устроит мне варфоломеевскую ночь.

Но это ещё не всё. Приключения продолжаются. Судя по участившемуся скрипу снега, нас кто-то догоняет.

— Дань! А Дань? — кто-то зовёт дикаря.

Поворачиваю голову, рядом, с моей стороны от лошади, плетётся перепачканный и взъерошенный Петро.

Дикарь не реагирует. А Петька никакой. Машину бросил, бредёт параллельно нашему движению. Выглядит совершенно потерянным.

— Зря ты из-за какой-то городской шмары с друзьями отношения портишь. Мы её когда на дороге подобрали, она честно призналась, что у неё сифилис.

Михайлов молчит. Призрак идёт спокойным шагом, хотя, когда я, вывернув шею, смотрю наверх, вижу его настороженные уши торчком и раздутые ноздри. Но это явно не от усталости, а оттого, что Михайлов сдерживает его, не давая воли, туго натягивая поводья.

Но важно не это. Как только слышу слова Петра про сифилис, мне аж дурно становится. Глаза из орбит вываливаются. И уже непонятно, то ли это от поездки вниз головой, то ли от того, что сейчас этот мужик подумает, что я и вправду больна этим жутким заболеванием.

Ужас! Какой позор! Поднимаю руки и закрываю ими лицо. Тихонько постанываю от ситуации, в которую попала. Эта дивная фантасмагория длится вторые сутки. Мне просто нужна подпись. Но всё никак не закончится, и я должна бы уже привыкнуть всё время садиться в лужу, но всё равно стыдно. А насчёт болезни — да, что-то такое я им с приятелями сболтнула, чтобы они от меня отстали. Но, судя по тому, что после дискотеки они снова захотели «дружить», их это не слишком смутило.

А вот перед Михайловым зазорно. У меня аж сердце останавливается. Я сказала так специально, чтобы добраться до гостевого дома целой и невредимой, но вдруг дикарь поверит?

Хотя меня, наоборот, должно это радовать. Ведь если он решит, что это правда, то больше не будет совать мне пальцы в рот и проверять грудь на упругость.

И всё равно мне очень-очень стыдно.

— Правда, что ли, Барби? — снова ударяет меня по заду. — Ты где умудрилась-то? Неужто бывший муж, который не муж, постарался?

Ох как меня это оскорбляет. Настроение тут же меняется. Мне больше не стыдно, теперь его хамский тон просто бесит. Пусть думает, что у меня сифилис. Мне всё равно!

— Останови коня! Сейчас же.

Дикарь наигранно и очень громко зевает. А ещё кладет ладонь на мою пятую точку, как будто это нормально — просто так кого-то там трогать. А ведь это не нормально. Люди так не делают.

А дикарь снова шлёпает. Да ещё при Петьке. Как будто он мой хозяин. Они все больные в этой деревне.

— Ещё раз так сделаешь, Михайлов, и я… — имею в виду его бессовестные шлепки.

— И что ты? — опять хлопает меня по заду.

Чуть потянувшись, со всей дури втыкаю свои длинные ногти ему в ногу.

Сильно-сильно! Насколько получается. Хотелось бы вцепиться зубами, но дотянуться не получается.

Михайлов даже не морщится, совсем никакой реакции. Голову поворачиваю, задействовав все мышцы сразу, а этот гад, как ехал с каменным лицом, так и едет. Бесит. У него что, икры из камня?

Вообще ни одной эмоции.

— Ты начинаешь мне нравиться, чужачка. Столько страсти! В хозяйстве пригодится.

Закатываю глаза и снова безвольно повисаю. Опять он говорит это слово — «пригодится». Кусаю губы от несправедливости. Стараюсь выпрямиться.

Петро, глядя на мои червеобразные кручения на лошади, вяло смеётся. К нам присоединяется ещё один голос. Кажется, очухался Семён.

— Не говорите глупостей, пацаны, Забава не такая. Она приличная девушка. Видно же. Просто решила так от вас, балбесов, отвязаться.

— Пацаны? — смеюсь, подвывая. — Они пацанами лет двадцать назад были, а то и больше. Старые, побитые жизнью мужики.

Хоть как-то им отомстить. Но никто не обижается и, похоже, вообще не обращает внимания на мои слова.

Свежевыпавший снег скрипит и хрустит под нашими шагами.

— Слушайте, в любом случае, давайте вести себя как цивилизованные люди!

— Сказал староста, немного протрезвев, — комментирует Михайлов и снова зевает.

— Ладно тебе, Михайлов, виноват, немного увлёкся. Такая весёлая вышла дискотека. Степановне только не рассказывайте, расстроится. Давление поднимется.

Михайлов усмехается. И мы продолжаем двигаться. Он везёт меня к себе, я уверена. Сейчас буду спасение отрабатывать. Нет, ну это, конечно, лучше, чем Петро или Семён, но все равно не по себе. Закрываю глаза. Не хочу я спать с кем-то ради выживания и чего-то там отрабатывания. Я вообще только подпись хочу получить, и всё.