Телохранитель. Моя чужая женщина (СИ) - Аверина Екатерина "Кара" - Страница 9

Ну слава яйцам. Решили.

Делаю себе чай. Снова сажусь за ноут и продолжаю по крупицам таскать из сети информацию на Шалиева.

Часа в три ночи тру усталые глаза и понимаю, что спать не выйдет. У меня в голове две пластинки. Одна заезженная. На ней Никита плачет и ждёт, когда я за ним приеду. На второй зафиксировалась короткая молния от прикосновения к Катерине. Теперь они крутятся там одновременно.

Заглядываю в спальню. Ася спит.

Нахожу старый блокнот с листами в крупную клетку. Выдираю один. Пишу ей записку:

«Дверь захлопни. Деньги на такси на столе»

Даже если не закроет, брать здесь у меня всё равно нечего. Только пыль да старые цветочные горшки.

Прокатившись на байке по спящему городу, у ворот Шалиева слезаю и во двор технику закатываю уже пешком. Парни удивляются, чего меня принесло в такое время.

— Да хрен знает, — жму плечами. — Не спится. Дайте кофе.

Курю на улице, потягивая из чашки чёрный крепкий. Хорошо. Небо усыпано звёздами. Даже подсветка города не может их все заглушить.

Возвращаю чашку парням. Решаю пройтись по периметру. Ночью я тут ещё обследование не проводил.

На подходе к беседке останавливаюсь. Прислушиваюсь. Всхлипы или меня глючит?

Перестаю дышать, чтобы не сбивало.

Правда, кто-то плачет.

Прохожу дальше. Катерина. Лицо руками закрыла. Халат распахнут до самого бедра. На нём две алые, набухшие полоски.

У неё руки дрожат. И голос уже охрип. Давно плачет. Здесь слепая зона. Беседка камерами не просматривается.

Вхожу внутрь и осторожно касаюсь ладонью узкого плеча. Катерину подбрасывает на месте. Дыхание совсем сбивается. Старается глубоко дышать, глядя на меня совершенно перепуганными глазами. Слёзы проложили несколько неровных дорожек по её щекам. Крупные капли катятся по подбородку на шею.

Протягиваю ей ладонь.

Нервно крутит головой и дышит чаще.

— Да иди ты сюда, — вздыхаю, взяв её за запястье и потянув к себе.

Обнимаю тонкое, трясущееся тельце. Она вся в пружину превратилась.

— Это он сделал? — дышу ей в ухо.

— Нет, — неубедительно лжёт. — Отпусти. Меня нельзя трогать.

— Здесь никто не увидит. Я контролирую, — стараюсь говорить спокойно, гася внутренние вибрации ярости.

Чем он её так? Шнуром, что ли? Это же пиздец! Я думал, всё ограничится наручниками или где-то рядом. А всё настолько хреново.

— За что он так с тобой? — пытаюсь переварить и уложить это в своей голове.

Не укладывается! Как можно такое сделать с любимой женщиной? Он же, сука, трясётся над ней, чтобы ни одна пылинка, ни один взгляд не коснулся. Это для других. А в спальне слёзы, поэтому утром у неё глаза красные и бледная как полотно.

— Катя, — медленно провожу ладонью по её спине. Без пошлости. Хочется как-то поддержать.

— Пьяный. Забудь. Ты не видел ничего. Рома, ты понял меня?! — шёпотом кричит на меня.

Закрываю ей рот ладонью.

— Понял я, понял. Не кричи.

Роман

Мои губы трутся об её солёные и искусанные, и ни хрена я не могу с этим ничего сделать. Глаза тоже закрыть не могу. Контролируя доступный мне в такой ситуации обзор, стараюсь хоть немного облегчить её боль. Пусть пока принимает меня как таблетку.

Её ногти впиваются мне в плечи. Стоит с упором на одну ногу. Меня бомбит внутри, но права эмоционировать нет. Всё просто. Добавилась ещё одна задача, которую надо решить. Она с моей основной целью никак не совместима. Только пока. Утром всё может измениться.

— Отпусти, — а сама обнимает за шею и прижимается ко мне теснее. Ищет тепла и защиты.

Её рефлексы противоречат разуму, а боли слишком много, чтобы удержать её в хрупком теле. Она выливается наружу слезами, оставляет влажные следы на моей футболке. Это не должно меня задевать, но всё происходит точно наоборот.

Катерина слишком быстро перестаёт быть для меня чужой женщиной. Щелчок. И она превращается в мою. Какие-то немыслимые химические процессы способствуют этому стремительному перевоплощению против моей воли. Значит всё же может вклинивать и в восемнадцать, и в тридцать.

Окей. Принимаем и думаем, как из этой ситуации вылезти, потому что шесть месяцев на это смотреть я точно не смогу. И предать Никиту не имею права.

Ноготки Катерины неосознанно царапают мой затылок. Пальцы проходятся по короткому ёжику волос.

— Вот что ты со мной делаешь? — выдыхаю, снова целуя её губы. — Ты зачем мне так глубоко в голову залезла?

Она удивлённо приоткрывает рот, а я наглею, целуя теперь глубже, как свою женщину. Адски сложно чувствовать от её кожи коктейль из моего запаха и запаха её мужа. Я потом себя за это обязательно самозакопаю. Только сначала заберу Катерину себе. И Никиту верну.

— Я не знаю, — всхлипывая, отвечает на мой вопрос

— Вот и я не знаю.

Светает. Скоро у парней пересменка, значит нам пора отпустить друг друга.

— Иди спать, — мягко отстраняю её от себя. — Только обязательно через душ. И обработай раны. Сама сможешь?

— Да.

Отпускаю её. Выхожу из беседки и скрываюсь в тени деревьев, наблюдая, как хромая Катерина уходит в дом, чтобы лечь в постель к своему садисту.

«Нет, Суворов. Не можешь ты жить спокойно!»

Поржав над собой, брожу по заднему двору минут десять и выхожу к парням. Они с кружками курят у ворот.

— Где был? — спрашивает старший смены.

— Там, — неопределённо машу рукой, помня, что отчитываюсь напрямую перед Шалиевым.

Хозяин выходит к нам около девяти утра. Машет мне рукой. Подхожу. Всовывает в ладонь банковскую карту, хрипло озвучивает пин-код.

— Возьми мою машину, съезди в самый дорогой цветочный бутик и купи там самый красивый и самый большой букет цветов. Тщательно выбирай, как себе.

Разворачивается и пошатываясь уходит в дом.

Сука, не протрезвел ещё.

Решил цветами замаливать то, что сделал со своей женой ночью?

Абстрагируюсь пока. Беру машину. Выезжаю за ворота, параллельно выискивая этот «самый дорогой бутик». Тащиться до него приходится по всем пробкам.

Захожу в магазин. Музыка играет. Девочки улыбаются. Продавцы праздника, одним словом.

— Вы ищите что-то конкретное? — тут же оказывается рядом одна из них. — Жене, девушке, коллеге? Может, маме? Есть повод или просто решили порадовать?

— Порадовать, — разглядываю многообразие растений и какие-то безумные цветовые гаммы: бордовые, зелёные, синие.

— Ничего не нравится, да? — считывает она по моему лицу.

— Мягко говоря. Женщина у меня нежная, ранимая. А не вот это всё, — обвожу рукой торговый зал, пытаясь подобрать приличные слова.

— Орхидеи, — улыбается флорист. — Вот смотрите, — проводит меня в конец зала.

Крупные цветы от белых до насыщенных розовых оттенков. То что нужно.

Мне приносят каталог. Выбираю, как будет выглядеть букет.

— На улице подожду, — предупреждаю их, кивая на тачку, которую отлично видно из окна.

Выхожу. Прислоняюсь спиной к борту и набираю подполковника.

— Доброй утро, Рома, — бодренько приветствует он. Судя по дыханию, бегает.

— Доброе, Матвей Степанович. Я по важному вопросу. Есть время?

— Выкладывай.

— Если я вашему начальству принесу голову Магомеда Шалиева, мне вернут сына?

Подполковник закашливается. Мне приходится отодвинуть трубку от уха, чтобы не оглохнуть.

— Мне было интересно, насколько тебя хватит, — смеётся Матвей Степанович. — Сам генерал ставки делал. Проиграл, кстати. Всё же я тебя лучше знаю.

— То есть, вы меня специально сюда кинули? — и вся последующая за этой мыслью цепочка мне перестаёт нравиться от слова «совсем».

— Приказывать мы тебе больше не можем, — звучит как-то даже грустно. С сожалением. — И обратно взять со статьёй, сам понимаешь, тоже.

— А за статью генералу от меня большой привет. Отдельный за то, что я сына до сих пор не забрал. Могу ему фотографии прислать. Пусть, сука, посмотрит, как мой ребёнок там живёт, пока он задницу отъедает! Когда не нужен стал, меня быстро подставили и посадили. А теперь этот ублюдок на меня ставки делает?!