Нерушимые обеты (СИ) - Акулова Мария - Страница 17

Её сносит от ощущения его языка в собственном рту. Гаврила всегда целует одинаково – по-своему и без излишней деликатности.

Никто больше её вот так не целовал. Никому она вот так больше и не позволила бы.

Язык Гаврилы движется в её рту, заставляя сдерживать натиск.

Он бродит голодными руками по телу.

Полина чувствует, что в поясницу упирается горячий мужской пах. Во рту снова много-много-много слюны.

Собственной и его.

Гаврила тянет вверх блузку, чтобы через секунду гладить живот под ней. Голый. Покрытый мурашками.

Разворачивает, оторвавшись.

В глаза смотрит. Одна за другой расстегивает пуговки на блузке.

Не отпустит и не собирается отпускать, а она и не просит.

Он только вниз чуть подается, она тут же навстречу. Снова открывает рот и впускает его язык. Посасывает, позволяя распахнуть блузку, подсадить на стол.

Руки Гаврилы оголяют её бедра, скатывая юбку до неприличного высоко, женские ягодицы жжет холод каменной столешницы, но Полина не сопротивляется. Шире разводит бедра, впуская между своими его.

Запрокидывает голову, чтобы рыбой хватать воздух, смотря в крутящийся потолок, когда его губы прижимаются к шее. Он целует. Лижет. Кусает.

Это так остро, что срывается с ее губ стоном. А потом у Поли замирает сердце, потому что он, как когда-то, отмечает все ее реакции. Угодить пытается.

Снова целует. Снова лижет. Снова кусает. Прижимается и втягивает кожу…

Если коснется сейчас к белью, поймет, что оно уже мокрое. От одних поцелуев в шею.

Полины пальцы вжимаются в плечи. Они твердые. Ткань мешает. Она мечтает и его раздеть, но вместо этого позволяет целовать ниже. Живот, ребра, грудь через кружево.

Смачивать ткань слюной и прихватывать через нее острый сосок. И его тоже посасывать, доводя практически до оргазма.

Полине хочется снять лишнее с себя и с него. Ей так хорошо, что мозг в отключке.

Она изворачивается и просит вернуться к ее рту.

Они целуются, когда Полина чувствует, что дышать становится легче – на спине расходится бюстгальтер.

Теперь на уже голую грудь ложатся мужские руки и мнут, когда его язык хозяйничает во рту. Он уже её трахает. Она уже позволяет.

Сама тянется к его ремню. Сама расстегивает. Дальше – пуговицу. Под звуки её стона разъезжается мужская ширинка, а её ладонь ныряет под боксеры.

В этом стыдно признаваться, но она помнит его до мелочей.

Твердость и жар члена тоже. Толщину и ощущения, когда скользишь по вставшей длине.

Делаешь приятно ему вроде бы, а на самом деле сама изнываешь.

Просто водишь по стволу, а думаешь о том, как он будет таранить тебя…

– Сука, как хочу тебя… – Гаврила ругается прямо в губы, толкаясь навстречу ее руке бедрами. Это грубо. Кого-то могло бы оттолкнуть, но в Полине только еще больше желания.

Сука – не она.

Сука – жизнь.

Она просит Гаврилу вернуться к поцелуям, когда он оставляет одно из полушарий. Сама же шире раскрывает бедра.

Практически глаза готова закатить от наслаждения, стоит почувствовать его ладонь на лобке. Он трет, съезжает вниз…

– Мокрая такая… Блять… Полька…

Ругается, лаская.

Поверх белья сначала, но почти сразу, под звуки её хныков, сдвигает, чтобы по живому.

По влажным губам, задевая клитор, вокруг него, давить…

– Кончишь для меня? – Гаврила спрашивает, ныряя в нее двумя пальцами сразу. Чуть назад и снова в неё.

Она кивает. Потому что конечно. Подается бедрами навстречу. С ума сходит от собственных звуков.

– Шире, малыш…

Гаврила просит, Полина раскрывается, как может.

Позволяет сдвинуть бедра на самый край.

Что бы он сейчас ни делал и о чем бы ни просил – она на всё согласится.

Отпускает член, вжимается в плечи…

– Презерватива нет, – он шепчет ей на ухо, раз за разом насаживая на пальцы. Она хотела бы почувствовать его в себе, но просто кивает, вжимаясь в плечо лбом, чувствуя глубокое рваное дыхание над ухом и движения в ней.

Она позволяет бывшему иметь себя пальцами в помещении, которое оплачивать скорее всего будет её будущий муж. Это ужасно, но ей ни капельки не стыдно.

Она толкается раз за разом навстречу его проникновениям.

– Ты красивая, пиздец, не прячься…

Гаврила просит, и Поля откликается.

Откидывается, упираясь ладонями же в стол.

Запрокидывает голову, отдается ощущениям, закусывая губу. Это не спасает от стонов, но так ей немножечко легче…

Взгляд Гаврила везде – на груди, животе, там, где в неё входят его пальцы. Но долго просто наблюдать он тоже не может.

Горбится и втягивает в себя сосок. Играет с грудью. Доводит ощущения до совершенства.

Движения его руки сильные и в одном темпе. Он планомерно ведет её к оргазму, который зарождается и нарастает.

Полина кончала после расставания с ним – и сама, и в сексе. Но сейчас чувствует себя именно так, как было тогда с ним.

Будет сильно и долгожданно.

Её взрывается с его пальцами внутри, стоит Гавриле нажать на пульсирующий клитор. Оргазм срывается с губ протяжным стоном, который быстро тухнет – у него во рту.

Полина кончает, сжимая плотью мужские пальцы.

Дальше же Гаврила их достает, но не убирает тут же. Позволяя Полине пульсировать, просто гладит. Влажными пальцами влажные бедра. Живот. Ребра.

Успокаивает, покрывая короткими поцелуями лицо, шею, грудь.

Ещё немного и станет стыдно, больно, плохо, Полина прекрасно это понимает, но пока ей спокойно и хорошо.

Она чувствует собственные остаточные сокращения и касания губ Гаврилы именно там, где ей хочется почувствовать их в эту секунду.

– Сладкая моя, – его слова остаются на коже такими же печатями, как следы от поцелуев. Впитываются, бегут по крови.

Сладкая. Его. Господи.

– Красивая… Вкусная… Скучал, блять… Не отдам никому…

Он говорит и говорит, а Полю… Её отпускает.

Глаза смотрят вверх. Там – такой же потолок, как тот, что был в гинекологическом кабинете.

Первой приходит гадливость к себе. Потом по коже бежит мороз. Хочется свести колени, одеться, помыться…

Боже, что ж она за дура…

Что ж она за тряпка…

Жизнь ничему не учит.

Полино тело деревенеет. Недавний кайф кажется грязью. Она вжимается ладонями в плечи Гаврилы и пытается оттолкнуть.

Он позволяет это сделать, но не уходит совсем, а заглядывает в лицо, хмурясь.

– Пусти.

– Что не так? – вместо того, чтобы послушаться, пытается настоять на своем. Взгляд хочет словить, а Полина просто не может.

Ей нужно остаться одной. Ей стыдно и больно. Очень.

– Пусти, – она повторяет, собираясь с силами и устремляя на него один взгляд. Давит снова. Стоит Гавриле отступить, соскальзывает со стола.

Ноги слабые. Под коленками дрожит. Бедра немного стягивает из-за подсохшей смазки, который было очень много. Там по-прежнему влажно. Белье сдвинуто. Лифчик расстегнут и приспущен. Полина чувствует себя себя же предавшей. Пытается оправить одежду.

Слышит за спиной шелест и закусывает изнутри щеки.

Он тоже поправляет свою.

Ей хочется одного – чтобы ушел.

Но он снова шагает к ней. Сжимает в объятьях замершую. Вжимается в макушку и дышит, не давая дышать ей.

«Не отдам никому». А всем ведь отдал. Любому. Кто хочет – берите.

Полина дергается, хочет уйти, он сжимает сильнее.

Дальше – снова целует в висок, скулу, за ухом.

– Беда моя…

Делает больно. Хуже делает.

Это он – её беда.

– Это ошибка, Гаврила. – В ответ на её слова Гаврила замирает. Теперь Полина чувствует, что деревенеет. Она может закончить сейчас, продолжать не обязательно. Но стреляет в упор. Так же, как когда-то в упор застрелили её: – Косте не говори. Пожалуйста.

Мужские руки съезжают с тела. Полина жмурится, затаив дыхание.

Она не соврала: не хочет больше сильно любить.

Конечно, после случившегося на столе ни о какой поездке в третье место речи уже не шло. Продолжать делать вид, что ничего не случилось, когда несколько минут назад кончала, обхватив собой его пальцы, – это слишком даже для лицемерной Полины Павловской.