Попаданка к дроу. Розовыми стеклами внутрь (СИ) - Жнец Анна - Страница 16

Его хотят выпустить?

Или пришли избить?

Мать заплатила за его освобождение? Или за то, чтобы неугодному сыну преподали урок с помощью кулаков и дубинок?

Разумеется, последнее. Тут и думать нечего.

В ожидании того как станут развиваться события, Легрин вскочил на ноги и весь подобрался. Если эти олухи считают, что он — легкая добыча, то ошибаются! Сколько раз в детстве его наказывали за драки. Ни одного оскорбления Легрин не стерпел, не проглотил молча, по крайней мере от других парней. У женщин-то руки всегда были развязаны, им перечить и возражать запрещалось.

Старая, вся в чешуйках ржавчины дверь распахнулась с неприятным бряцанием, однако в клетку, вопреки опасениям, никто не вошел. И мать, и охранники остались в коридоре, в островке света от одинокого факела, чадящего на стене. А дверь была открыта — приглашала, манила выйти.

— Ну, — нетерпеливо скрестила руки на груди его мать. — Нам долго ждать?

Неужели?..

Легрин не верил ушам. Не верил до такой степени, что замер посреди камеры, не в силах пошевелиться.

Его отпускают на свободу?

Элитри сжалилась над сыном и нашла способ избавить его от наказания? Заплатила кому следует? Подняла старые связи? Она его лю… привязана к нему? Все-таки привязана? Его мать не такое чудовище, каким он привык ее видеть?

Не до конца владея собственным телом, Легрин шагнул в сторону распахнутой тюремной двери. Откуда эта слабость в ногах, мягкость в коленях? Почему сердце так громко колотится, а в ушах шумит? Дело ведь не в открытой двери, а в том, что там, на пороге, с охранниками стоит его мать. Та, кого он всю жизнь считал монстром. Злая, бессердечная женщина, чуть что хватавшаяся за палку. Любительница телесных наказаний и ядовитых, унижающих речей. Мастер отвешивать оплеухи и смертельно ранить словами.

Она пришла, чтобы вызволить его отсюда.

Вспомнила, что у нее есть сын. Плоть от плоти ее. Кровь от крови.

Чувствуя себя, как во сне, Легрин переступил порог камеры и только тогда заметил, как странно одеты его освободители. Белые плащи с капюшонами, на руках — перчатки, на шеях — платки, которыми закрывают нижнюю половину лица, когда собираются…

…выйти на солнце.

Нет.

Нет!

Он дернулся, пытаясь вернуться в клетку, пытаясь отбиться от своих мучителей, пытаясь сделать хотя бы что-нибудь, лишь бы не оказаться там, снаружи, за пределами защитного купола, накрывавшего Лунновиль.

Днем. Под яркими жалящими лучами, способными ослепить темного эльфа, сжечь его заживо.

Нет! Нет! Пожалуйста!

Что угодно, только не это.

Перед глазами возникла колыхавшаяся на ветру кружевная тень. Серые очертания веток на земле и пятна света между ними. Он увидел маленькую детскую ручку, попавшую в одно из таких светлых пятен. Увидел волдыри ожогов, вздувающиеся на нежной коже.

Только не на солнце. Не на дневное пекло.

Глава 18

Ему казалось, что он попал в одно из своих детских воспоминаний.

Поле с высокой сухой травой. Одинокий дуб, раскинувший ветки под палящим солнцем. Неровные границы тени у ног. Свет такой яркий, что больно глазам.

Тяжело дыша, Легрин вжимался спиной в древесный ствол и боялся даже пошевелиться, хотя впереди было около метра безопасного затененного пространства. Но ветер дул, ветки дуба качались, и граница тени смещалась, ближе подбираясь к ногам. Не таким уж и безопасным на проверку оказалось это пространство под деревом.

Легрина скрутили магией и притащили на поле, едва живого от ужаса.

Его главный страх, его самый жуткий кошмар родом из детства выбрался из снов, из глубин памяти и воплотился в реальность.

Лучше бы его избили, высекли, выпороли, палкой, плетью, кнутом — чем угодно, но не оставляли здесь, в одиночестве, в раскаленном горниле солнечного дня.

На нем не было даже рубашки, которая могла бы защитить тело от ожогов. Губы потрескались, в горле пересохло, глаза словно засыпали песком. Казалось, в его организме не осталось ни капли влаги. Ни слюны, ни пота. Язык распух и занял весь рот.

Воды! Хотя бы глоточек, хотя бы смочить кровавые корки на губах, хотя бы обрызгать лицо, горящее от жара.

В какой-то момент Легрин почувствовал, что теряет рассудок, а потом с удивлением услышал, как трава шуршит и проминается под чужими ногами.

Кто здесь?

Какой глупец, какой отчаянный самоубийца рискнул покинуть защитный купол в полдень, когда солнце сияет высоко в небе и стремится сжечь все дотла? Кому пришло в голову прогуляться за пределами Лунновиля в столь опасный час?

Смотреть было больно. С трудом Легрин разлепил тяжелые веки и попытался сфокусировать зрение. Сквозь туман, стоящий перед глазами, он увидел размытое белое пятно — человеческий силуэт. Пригляделся внимательнее. Женщина. Женщина в светлой накидке и с непокрытой головой бесстрашно бродила в высокой желтой траве, и солнце не причиняло ей вреда.

Алони. Это была его возлюбленная. Единственная лунновилка, которая благодаря своему происхождению могла покидать королевство днем без риска для жизни.

При виде принцессы Легрин приоткрыл рот. Ему казалось, что он доживает свои последние минуты, что плоть его усыхает и натягивается на кости, поэтому так важно окликнуть любимую, запечатлеть ее образ в своем угасающем сознании.

— Что ты там делаешь? — Заметив его, Алони приблизилась. — О господи, что с тобой? Тебе плохо?

Легрин облизал трещины на губах сухим, как пергамент, языком и не нашел сил ответить. Держаться на ногах удавалось с трудом, но садиться было нельзя: тень под деревом уменьшилась, став совсем крошечной.

— Эй, давай я позову врача? Черт, — Алони, которая вдруг начала изъясняться странными словами и выражениями, стукнула себя ладонью по лбу. — Точно! Дроу боятся солнечного света. Совсем как вампиры.

Вампиры?

— Ой, — она испуганно прижала руку к губам, будто сболтнула лишнего. — Тогда тем более, что ты здесь делаешь?

Что он здесь делает? Отбывает наказание. Сходит с ума от жары и ужаса. Умирает.

Минуту назад Легрин чувствовал себя самым несчастным мужчиной под луной, но теперь любимая была рядом, она суетилась вокруг него, задавала вопросы, он слышал тревогу в ее голосе, и страх отступал, боль казалась терпимой, жажда ослабевала.

— Надо как-то помочь тебе добраться до замка. Вот, накинь мой плащ.

Она распустила тесемки, завязанные под горлом, и позволила ткани соскользнуть с плеч, затем укрыла Легрина своей одеждой.

О, Лайдан! Любимая отдала ему свою накидку! Она о нем… заботилась.

Заботилась! Никто и никогда о нем не заботился. Он же всего лишь мужчина.

— Блин, плащ слишком маленький. Полностью в него не укутаешься. Руки и грудь все равно останутся открытыми. Ты же в таком виде до замка не дойдешь, да? Ожоги. Жди здесь, я сбегаю домой за нормальной одеждой. Что тебе принести? Шляпу, перчатки. А! Защитный костюм. У вас же есть защитные костюмы, чтобы выходить на улицу днем. Спасибо, память.

Оставив страдальцу свою накидку, принцесса побежала через поле в сторону городских башенок.

Не пошла важной, полной достоинства походкой — понеслась со всех ног, спотыкаясь в высокой густой траве.

Она так торопилась… Ради него. Волновалась. О нем. О нахале, разозлившем ее вчера на празднике.

Не верилось. Наверное, от солнечного удара у Легрина начался бред. Какая женщина будет так заботиться о мужчине?

Пеклась. Волновалась. Хотела помочь.

Сердце сжалось, а потом загрохотало как бешеное.

В порыве чувств Легрин зарылся лицом в белую ткань оставленной ему накидки и с наслаждением втянул ноздрями тонкий цветочный запах.

Алони…

Не женщина — мечта. Именно такую супругу он себе хотел. Она же идеальная. Таких в Лунновиле больше нет. Надо хватать ее, пока не поздно, пока другие не пронюхали, насколько она чудесная, и не попытались присвоить.

— Давай попей. — Принцесса вернулась быстро и первым делом прижала к его пересохшим губам флягу с водой. С прохладной, божественно сладкой водой из местного родника.