Неудача в наследство (СИ) - Романюк Светлана - Страница 3

Спустя мгновение после грохота выстрела в коридоре раздался звон разбившейся посуды и истошный женский визг:

— Застрелилси-и-и горемычны-ы-ый!

В тот же миг из книжного шкафа появилась голова Александры Степановны. Старушка обвела комнату затуманенным болью взором, который, впрочем, быстро прояснился, остановившись на Кречетове, удивлённо разглядывающем свою руку и пистолет в ней. Александра Степановна радостно заулыбалась, но, тут же взяв себя в руки, сурово насупилась и даже сплюнула в сердцах на пол. После чего вновь скрылась среди любовных романов.

Ближе к полудню, когда все домашние поуспокоились, в малой гостиной состоялся семейный совет, в котором принимали участие: Иван Петрович, Татьяна Михайловна, Александра Степановна и Аннушка, выступающая в роли глашатая бабушки, поскольку была единственной в семье, кто мог напрямую общаться с призраками и озвучивать их слова живым. Младших членов семейства решили раньше времени не беспокоить.

Оказалось, что вчера в азарте Иван Петрович проиграл не только значительную денежную сумму, но и имение, и деревеньку, к нему приписанную. Кречетовым принесла эту землю в качестве приданого Александра Степановна. Изначально и деревня, и усадьба носили имя Лобаново. Но, вступив в наследство, Иван Петрович посчитал нужным переименовать всё сообразно своим вкусам. Так на карте уезда появилась усадьба Бельканто, или попросту Белка, как называли её большинство живущих в округе, и деревенька Бутафория. Безусловно, они были не единственным имуществом Кречетова. В его распоряжении находились ещё две деревни по триста человек каждая и пять фольварков с населением от двенадцати до сорока крестьян. Но вот господская усадьба имелась ещё только в селе Па-де-катрове, бывшем Борщёве, да и та ни по размерам своим, ни по состоянию не шла ни в какое сравнение с Белкой.

Потерять Белку было бы воистину страшным ударом для всего семейства. Не только из-за вложенных в её обустройство средств и сил, но и из-за воспоминаний, притаившихся в каждом закутке этого дома. К тому же, расставшись с усадьбой, пришлось бы окончательно проститься и с Александрой Степановной, связанной с этими стенами неразрывными узами.

После полутора часов разговоров была составлена записка, в которой Иван Петрович самым учтивым образом предлагал Михаилу Николаевичу получить вчерашний выигрыш деньгами, причём выражал готовность выплатить значительную сумму, тысяч на десять превышающую реальную стоимость усадьбы. Кроме того, если это предложение по какой-либо причине не устраивало Михаила Николаевича, то Иван Петрович предлагал назначить встречу для обсуждения суммы и условий выплаты выигрыша.

Записку запечатали. Вызвали дворового Ваську, который отличался щуплым телосложением, но, несмотря на это, а может и благодаря этому, сидя в седле, развивал отменную скорость. Вручили послание. Велели седлать Огонька, мчаться к Милованову и скорее возвращаться с ответом.

Ожидание тянулось невыносимо, но гостиную никто из участвующих в семейном совете так и не решился покинуть. Иван Петрович бегал по комнате из угла в угол, непрестанно повторяя себе под нос одну и ту же фразу:

— Непременно должен согласиться!

Александра Степановна стояла спиной к окну и, насупив густые брови, следила за метаниями сына. Татьяна Михайловна и Аннушка расположились в креслах напротив друг друга. Мать изредка всхлипывала в кружевной платочек, дочь, поджав под себя ноги и укутавшись шалью, дочитывала книгу, от которой ее так резко оторвали утром.

Васька вновь появился в гостиной спустя два часа. Он ввалился, тяжело дыша и размазывая кулаком по лицу кровь, сочившуюся из распухшего носа. Добрую минуту в комнате было слышно только обиженное сопение Васьки. Затем тишина взорвалась вопросами.

— Кто посмел?

— Неужто разбойники?

— Что произошло?

— Где ответ?

Васька, видимо, так и не сумев решить, на какой из вопросов и кому из господ отвечать в первую очередь, пожал плечами, уставился в пол и, особенно душераздирающе шмыгнув, выдавил:

— Ну, так… того-этого… туды, значит! …и ага! — затем помолчал немного и, вероятно, решив добавить в повествование подробностей, расправил плечи и даже с некоторой гордостью добавил: — Ну, я и!.. Во-о-от…

Спустя ещё час удалось выяснить, что Васька, проникшись важностью полученного задания и по прибытии в усадьбу Милованова передав послание, уселся ждать ответа на ступенях (Михаил Николаевич никого пускать не велели). Когда прошло изрядно времени, а ответа всё не было, Васька попытался прорваться к барину силой. Этой силы у сухонького Васьки хватило только на то, чтобы переступить порог дома, после чего он был спущен с крыльца совместными усилиями двух дворовых. Один из них, Федор, был заклятый Васькин соперник по борьбе за внимание кузнецовой жены Настасьи. Нужно сказать, внимание у Настасьи было крайне рассеянным, и она могла сфокусировать его на ком-либо лишь на крайне непродолжительное время, что, собственно, и делала, по очереди одаривая теплом и мужа, и Ваську, и Федора, и ещё добрую дюжину мужиков из окрестных деревенек. Пока Васька ползал в пыли, пытаясь сообразить, где у него голова, а где — ноги, на сцене появился ещё один персонаж — мсьё Нуи.

Познакомился с ним Михаил Николаевич во время своих странствий по заграницам, принял на службу, и с тех пор мсьё Нуи служил у молодого Милованова камердинером. Особой любовью дворовых низенький, плотный и чрезвычайно дотошный мсьё Нуи не пользовался, но слушались его беспрекословно. Окинув двор пустым, ничего не выражающим взглядом, мсьё Нуи заложил руки за спину и, покачиваясь с пятки на носок, ровным голосом, слегка коверкая слова, произнёс:

— Михаил Николаевиш просил передать, што посылает к шорту все ваши бумашки и вас самих в придашу.

Когда картина происшедшего была восстановлена, а ответ, переданный Миловановым, озвучен, в гостиной воцарилась тишина. Все были возмущены грубостью молодого человека, но больше всего собравшихся в комнате женщин беспокоило то, как отреагирует на всё происшедшее Иван Петрович. Не схватится ли вновь за пистолет. Поэтому когда комнату огласил неистовый крик: «Да как он смел! Молокосос! Меня! К чёрту!», то одновременно с возмущёнными выкриками раздался слаженный вздох облегчения. Очередное самоубийство, похоже, откладывалось.

Правда, спустя несколько минут, каждая из присутствующих дам засомневалась, не рано ли они расслабились. Ведь если с очередным самоубийством они бы наверняка справились, то опыта в предотвращении убийств у них до этого не было.

Аннушка шагала по затемнённой аллее. Впереди светился жёлтый веер мезонинного окна усадьбы Милованова.

Все домашние давно привыкли к её ежевечерним прогулкам. Папенька их одобрял, считая полезными для телесного здоровья и душевного благополучия. По этой причине выскользнуть из дома, не привлекая лишнего внимания, удалось легко. Труднее было пешком преодолеть без малого пять вёрст пути и при этом не слишком замарать подол платья. Выглядеть оборванкою в предстоящем разговоре ей не хотелось. А разговор намечался непростой.

Её не слишком заботило то, что она без сопровождения, да ещё в столь поздний час наносит визит малознакомому молодому человеку и что в обществе найдут такой поступок весьма спорным. Она тешила себя надеждой, что её солидный возраст, а двадцать шесть – чрезвычайно солидный возраст, и главное – её дар позволяют совершать и более эксцентричные поступки без особого урона для репутации. Но вот сама беседа её тревожила чрезвычайно.

Аннушка до последнего не могла представить, что им придётся покинуть Белку. Место, где живут воспоминания о тихом семейном счастье и детской радости, о юношеской грусти, о пылких мечтах и горьких разочарованиях. Не только её воспоминания, воспоминания целой череды её предков. Самое же главное, она не хотела очередного расставания с бабушкой, которая была самым близким человеком для Анны.