Неудача в наследство (СИ) - Романюк Светлана - Страница 43

— Не переживайте так, папенька. Николенька справится. Уж я-то знаю! И темы экзаменационные в своё время смотрела, и, чему Николенька обучен, оценить могу.

— Можешь?

— Конечно, и бабушка с Николенькой позаниматься рада будет. А по точным наукам можно Петра Ростиславовича привлечь, он давеча обмолвился, что начертательной геометрией и астрономией увлекается…

Отец постоял, покачиваясь с носка на пятку, поразмышлял, ухватив себя за подбородок, а затем перевёл на дочь посветлевший взгляд и милостиво разрешил:

— Хорошо, ты у меня девочка серьёзная, не подводила ещё ни разу! Доверюсь тебе и брата доверю. Занимайся! Он теперь на твоей ответственности! Готовь к экзаменам. Ты только учти, что до столицы путь долгий, недели за две в путь тронемся. Так что к этому времени, будь любезна, братца натаскай.

Иван Петрович ласково потрепал дочь по плечу и вышел из комнаты, мурлыча себе под нос что-то приятное и мелодичное. Аннушка смотрела ему вслед и мысленно пыталась ответить себе на вопрос, а собирался ли папенька всерьёз нового гувернёра искать или сразу на неё надежды возлагал?

Так, размышляя о мужском коварстве, она добрела до комнаты брата. Там было весело. Александра Степановна наслаждалась внезапно увеличившимся кругом общения, Ольга тоже пришла навестить брата, и Николенька разговаривал с обеими, иногда выполняя роль толмача. Аннушке все кивнули, но беседу прерывать не стали.

— А ведь чувствовала я что-то в последнее время! Замечала за тобой! Почто таился? Не признавался? — вопрошала Александра Степановна у внука.

— Да я сам не знал, бабушка! — бубнил тот, отводя глаза. — Мелькнёт, бывало, перед глазами что-то и погаснет… А то вдруг голос послышится и смолкнет. Я думал, мне с недосыпу мерещится! Я ж несколько ночей трактат Пирли читал… Я не знал, что это дар… Я вообще не думал, что в одной семье двое видящих одновременно могут случиться…

— Это да, это ты прав… Редкость неимоверная, — кивала полупрозрачной головой бабушка.

Ольга же, не слыша и не видя её, но догадываясь, о чём она толкует, спросила у сестры:

— А ты почему дар у брата не заметила? Я думала, вы, видящие, сразу друг друга замечаете...

Аннушка развела руками.

— Не сразу. И не всех. Когда дар просыпается, он нестабильный, горит всплесками, иной раз вовсе прячется. Заметить в первые месяцы очень трудно, только или случайно, или при помощи специального артефакта.

— Это ты длань Шестиликой имеешь ввиду?

— В том числе. В нашем храме — это длань Шестиликой, где-то — око Трёхликого, след Девятиликого… Дети их при входе в храм всегда касаются…

— Я думала, это обычай просто, — призналась сестра.

— Отчего? Отец Авдей не раз о том сказывал.

— Ну я его не слишком слушать люблю, ты знаешь. От его речей в сон клонит. Вот поёт когда, тогда — да! Душа летит! А рассказывает — скучно. Да и не помню я, чтобы от твоего прикосновения длань светилась…

— А мой дар обнаружился, когда мы в Крыльск с папенькой и бабушкой ездили. Ты мала была, с маменькой дома осталась. Мы в храм зашли, я след только тронула, там так сверкнуло! В нашем храме потом тоже дотрагивалась, чтобы ошибку исключить… Отец Авдей посмотрел, как оно всё мигает, и наказал мне больше длани не касаться, а то я эдаким представлением ему каждый раз службу срывать буду. Я и не касалась. Вид делала. А потом и возраст вышел.

Николенька внимательно прислушивался к словам сестры. При упоминании световых эффектов на его лице промелькнуло столь лукавое выражение, что и сёстрам, и бабушке стало ясно: следующий его поход в храм будет ярким.

— Николенька же в храме, почитай, месяц не был… Так ведь? — уточнила Аннушка.

Брат кивнул.

— Но сейчас же он бабушку всё время видит, значит, не мигает дар, — продолжала допытываться Ольга.

— Не мигает.

— После приступа не мигает. Но ты его ведь после приступа не заметила. Его бабушка вычислила! Почему?

Аннушка руками развела:

— Может, потому, что и у меня примерно в это время приступ был? Я не слишком хорошо себя чувствовала… Вообще на Николеньку взгляд видящего не бросала…

— А Ольга-то права! Странно это всё, — задумчиво произнесла Александра Степановна. — Всё-таки у меня все внуки умом не обижены. Слава богам, не в родителей пошли.

Николенька закашлялся, а Аннушка с укоризной посмотрела на бабушку. Та лишь отмахнулась.

— Это чрезвычайно странно. Одновременный приступ у двух видящих. Что бы там Поликарп Андреевич ни кудахтал…

Раздался сердитый резкий стук, дверь отворилась и в комнату вошла хмурая Марфа.

— Гость пришёл, — буркнула она.

— Кто? К кому? — миролюбиво уточнила Аннушка.

— Турчилин. Николай Дементьевич. Хотел с родителями вашими повидаться, да те сами на прогулку отправились. И четверти часа не прошло, как укатили. Как они по дороге не встретились, ума не приложу? — продолжала ворчать Марфа. — Теперь генерал любую из барышень ожидает. Говорит, что с дороги отдохнёт, почтение своё выкажет и отбудет…

Аннушка мученически вздохнула. Спускаться вниз, вести пустые разговоры не хотелось до ужаса.

— Я Николая Дементьевича встречу, — успокоила Ольга сестру.

— А и я с ними побуду, для порядку, — подхватилась бабушка. Видимо, то, что ни Турчилин, ни внучка её ни видеть, ни слышать не смогут, Александру Степановну не особо смущало.

Обе стремительно удалились. Одна по коридору. Вторая — в пол.

Марфа проводила взглядом Ольгу и прошипела:

— Ходит и ходит… Стыдоба!

— О чём ты, Марфа? — удивилась Аннушка. — Что ж ты сердитая сегодня такая?

Марфа фыркнула, сверкнула на неё пылающими глазищами, но, встретив искренне сочувствующий и непонимающий взгляд, сдулась.

— Не сердитая я, показалось вам, — тихо произнесла служанка и всхлипнула. — Иннокентий Павлович ещё утром уехал… и даже не прости-и-ился…

Аннушка, увидев, что дело движется к обильному слёзоразливу, махнула Николеньке рукой, взяв Марфу под локоток, вывела её из комнаты брата и потащила в свою. Там-то та и дала волю слезам и всхлипываниям. Успокоилась, лишь когда все обиды были высказаны и десятью разными способами сформулирована мысль о том, что все мужчины не люди вовсе, а так, животные, а парнокопытные или хищные — тут уж кому как повезёт.

Аннушка гладила заплаканную Марфу по голове, словно ребёнка, та шмыгала распухшим носом и прятала покрасневшие глаза.

— Простите, барышня! Простите глупую… Эх, все мужики одинаковы! От крестьянина до генерала!

— А Николай Дементьевич-то тебе чем не угодил? Ты ж сама говорила, что он мужчина солидный, обстоятельный…

— Так-то оно, конечно… Только… Стыдно в столь преклонном возрасте молодым козликом скакать! Да несчастье нести…

Марфа осеклась. Зыркнула испуганным взглядом. И засуетилась, засобиралась.

— Постой! Какое несчастье? О чём ты?

— Ой, да не слушайте меня, сущеглупую. Сами знаете, язык что помело…

— Марфа!

— Что Марфа? Чуть что — сразу Марфа!

— Марфа, начала — договаривай!

— Ой, ну слухи же да бабьи россказни! Просто вот вы, барышня, сами подумайте, сколько жён у генерала нашего было? А где они все? Все до единой! А Настька где? Баба лихая, конечно! Сколько мужиков у ней было! А вот поди ж ты… Два дня, как перед генералом хвостом махнула, и вчера уж и померла! Да как померла! Страсти! Аграфена её, сказывают, в лесу видела, так до сих пор воет! А… Ой, барышня, чегой-то вы побелели так? Ох, матушка! Спаси Шестиликая! Давайте я вас усажу на постелю… Уложу лучше… Утомились вы! Да я тут со своими глупостями… Забудьте, что я вам наплела! Может, за Поликарпом Андреевичем снова послать? Нет? Чаю? Ну чаю так чаю… Я мигом! Я мухою! Вы только держитесь! Не падайте…

Аннушка лежала на кровати поверх одеяла, раскинув руки в стороны. Слушала дробный перестук башмачков Марфы. Смотрела в потолок. В голове было пусто и гулко.

Чаепитие не затянулось надолго. Фёдор Николаевич покидал в рот блинов, споро прожевал кусок пирога и встал из-за стола, прихватив горсть орехов в сахаре.