Неудача в наследство (СИ) - Романюк Светлана - Страница 44

— Ну-с, мои наивные друзья, дабы не терять время, предлагаю разделиться, — произнёс он, перекатываясь с пятки на носок и со скрытой насмешкою поглядывая на Андрея. — Вы наведайтесь в деревню, где до недавнего времени проживала убитая, поговорите с родными, соседей опросите, а я по округе проедусь. Общую обстановку оценю. С Марией Андреевной повидаюсь.

Он ловко закинул в рот один из орехов и, звучно хрустя, вышел из столовой. Андрей беспомощно посмотрел на Михаила и едва ли не впервые за утро открыл рот:

— Ты езжай домой, я и сам справлюсь. Не твоя то забота. Фёдор Николаевич запамятовал, видать, что ты к судейским отношения не имеешь.

Михаил хмыкнул.

— Вот ты сейчас искренне считаешь, что я смогу спокойно дома сидеть и вестей от тебя дожидаться? Нет уж! Едем вместе. Тем более что разрешение от судьи о допуске меня к расследованию мы уже получили. Да что там разрешение, считай — прямое указание!

До Бутафории добрались на коляске Михаила. Деревенька была небольшой, чистенькой, тихой. Низкие дома. Деревянные покатые крыши, кое-где окрашенные масляной краской. В хаотическом расположении строений, лишь приглядевшись и проявив изрядную долю фантазии, можно было угадать контуры улиц, а их в Бутафории аж три было.

Прохор вёз господ молча, изредка шипел на ухабах. Заговорил только в деревне:

— Вам кудась сперва надоть? К храму али в кузню?

Андрей и Михаил растерянно переглянулись и одновременно приказали:

— В кузню.

— К храму.

Прохор озадаченно крякнул.

Михаил бросил вопросительный взгляд на приятеля и уточнил у возницы:

— К храму же ближе?

— Ну дык! Кузня на другом краю, у реки.

— И дорога до неё всё равно мимо храма идёт?

— Вестимо, так.

— Ну так чего спрашиваешь. Давай к храму, а потом уж в кузницу.

Андрей молча признал его правоту.

Храм был старый, с высокой двускатной крышей. Несколько разновеликих срубов-клетей пристраивались, состыковывались друг с дружкой. Возводился храм не один год, не одно поколение. Брёвна центральной, самой просторной части успели потемнеть, на их фоне особенно ярко светились мягкой желтизной стены недавно обновлённой колоколенки.

— Кто мог подобное совершить — то мне неведомо, — скорбно отвечал отец Авдей на осторожные вопросы Андрея Дмитриевича. — Настасья праведницей не была, на неё многие злились. Но по-простому злились, по-житейскому. За косы оттаскать, ворота дёгтем измазать — это могли, но вот так… Не верю я, что прихожане мои на то способны. Я ж их всех, почитай, с рождения знаю, все как на ладони у меня. С их бедами, страхами, помыслами…

Священник огладил пухлой ладонью седую бородёнку, словно успокоить себя старался. Небесная лазурь глаз тревожно потемнела.

— А ежели вы на Демида думаете, то и вовсе невозможно сие! Он в жене души не чаял! Руки на неё за все годы ни разу не поднял, хоть и было за что, Шестиликая видит! Да что там, голоса не повысил!

— Мы ни на кого ещё не думаем, — примирительно прогудел Андрей.

— Затем с вас и начали, — поддакнул Михаил. — Кто ж лучше вас людей в округе знает?

Отец Авдей прикрыл глаза и вздохнул.

— Знаю! Потому и говорю, что никто из них не мог зверство такое… Чужак это! Как есть — чужак!

Все помолчали минуту. Из распахнутых дверей ритуального зала доносился то ли плач, то ли стон, то ли пение.

— Марья выводит, — пояснил отец Авдей. — Лучшая плакальщица в округе. Душу наизнанку выворачивает… Помру — её обязательно у гроба поставьте!

Священнослужитель отёр большим грубоватым платком навернувшиеся слёзы и взмахом руки остановил лепет молодых людей о том, что ему о смерти рановато думать.

— О том никогда не рано, а вот поздно — случается… Ну да Шестиликая милостива — поживу ещё. А вы сейчас к Демиду пойдёте?

— Да, к кузнецу собирались, — подтвердил Андрей.

— Я с вами. Не спорьте! Демид — мужик спокойный, но от горя в голове помутиться могло. Со мной надёжнее будет.

На окраину деревни, где располагалась кузница, добирались пешком. Отец Авдей отказался в коляску лезть. Михаил и Андрей, переглянувшись и пожав плечами, пошли рядом. Прохор ехал позади. На плетнях, заборах сушились перевёрнутые крынки. То и дело меж ними мелькали чумазые детские мордашки. В широко распахнутых глазёнках светилась гремучая смесь любопытства и страха. Пару раз навстречу попадались взрослые. Они почтительно кланялись, но с расспросами и разговорами никто не лез. Поэтому дошли быстро.

Небольшое чёрное от копоти строение с низкой крышей и маленьким мутным оконцем было закрыто на засов. По утоптанному двору потерянно бродили куры.

— Кузню он сегодня не отпирал, — сообщил очевидное отец Авдей и свернул к жилью.

Светлый дом с резными наличниками был тих и печален. Гости беспрепятственно поднялись на невысокое крыльцо и легко отворили даже не скрипнувшую дверь. Шагнули в пыльный полумрак сеней. Михаил тотчас же зацепился за какую-то утварь, по всей видимости коромысло, раздался грохот, звон. Что-то бухнуло и перекатилось.

— Осторожнее, — прогудел Андрей, распахивая дверь в жилую часть.

Компания перешагнула порог и оказалась в просторной кухне. Вышитые занавески. Кованый замысловатый светец на шесть лучин.

За столом у окна, уронив голову на руки, сидел огромный мужик. Перед ним одиноко стояла бутыль, на дне которой виднелось что-то полупрозрачное, мутноватое. На полу валялись осколки и ошметки. В спёртом воздухе густо пахло потом и перегаром.

— Демид! — окликнул хозяина отец Авдей.

Глыба за столом даже не вздрогнула.

— Что ж творишь ты, прости Шестиликая?!

Кухню огласил басовитый раскат храпа. Отец Авдей потряс хозяина за плечо, вернее попытался, но тот даже не шелохнулся.

— Не получится, видать, поговорить-то, — поджав губы, признал священник.

Андрей согласно угукнул, а Михаил молча кивнул и повернулся к выходу. От вони слезились глаза. Нестерпимо хотелось на чистый воздух. У порога на круглом плетёном коврике стояли громадные сапоги. Взгляд Михаила так и прикипел к этим чёрно-бурым кляксам, чётко выделяющимся на пёстром фоне.

— И что означает сие? — вопрошал отец Авдей с крыльца, уперев руки в бока.

Круглое лицо его раскраснелось от духоты, белые волосёнки слиплись и повисли неопрятными сосульками. По рясе медленно расплывались тёмные пятна пота.

Куры, до того бегавшие по всему двору, окружили приятелей и тоже заинтересованно поглядывали на них то одним, то другим красноватым глазом. Михаил и Андрей смущённо оттирали руки платками. У ног их лежали грязные кузнецовы сапожищи.

— Версию одну проверяли, — наконец пояснил Михаил и хотел почесать нос, но взглянул на свои пальцы и передумал.

Наглые пёстрые несушки мельтешили. Одни копались в пыли, вторые постепенно подбирались поближе к гостям и, пытаясь добиться от вышедших во двор людей если не корма, так хоть внимания, вступали в беседу: «Ко! Кро-ко-ко-о-о…»

— И как? — не отставал от приятелей отец Авдей. — Проверили?

Он тяжело спустился с крыльца. Дышал шумно, с присвистом.

— Проверили, — буркнул Андрей. — Не подтвердилась.

По тону его чувствовалось, что он смущён.

Когда Михаил обратил внимание на обувь кузнеца, друзьям сразу вспомнились ехидные реплики Фёдора Николаевича о том, что убийство легко раскрыть и в смерти женщины, скорее всего, либо муж виноват, либо любовник. Вынести обувь из душных комнат во двор было делом одной минуты. Впрочем, от духоты это никого не избавило. Ни ветерка, ни свежести на улице не было и в помине. Серые неподвижные облака затянули всё небо до горизонта.

Андрей Дмитриевич извлёк из карманов сюртука тонкую мерительную ленту, небольшой блокнот, карандаш и с гордым видом пояснил:

— Я всё, что в лесу намеряли, цифрами записал…

Михаил одобрительно кивнул. Перед мысленным взором всплыл след, Михаил протянул руку и перевернул правый сапог. И тут же чуть не хлопнул себя им по лбу от досады. Никакого каблука. Никаких набоек и орнаментов.