Неудача в наследство (СИ) - Романюк Светлана - Страница 45

Андрей, не обратив внимания на гримасы друга, ловко шлёпнул атласную полоску на стоптанную плоскую подошву и присвистнул.

Сапог кузнеца по размеру на полвершка превосходил давешний лесной отпечаток.

Теперь же приятели кратко описывали священнику найденные улики, а заодно и признавались в охвативших их подозрениях.

— След — это уже кое-что, — протянул отец Авдей. — Но вы не только след от сапога учитывайте. Мне вот очень следы на лице Настасьи не понравились.

— На лице? Так ведь на лице ран-то как раз и не было, — уточнил Андрей.

Михаил тоже уши навострил.

— Я не про раны говорю. Про знаки. Рисованные.

— Полоски кровью? Так, может, он просто руку вытирал? Или лицо трогал…

— Всё может быть. Но уж больно знакомыми кажутся… Может, и случайно, тут вы правы. Но сдаётся мне, я совсем недавно что-то такое видел. А где и что именно, не вспоминается…

Небо окончательно просело под весом свинцовых облаков. Навалилось, выдавливая воздух из лёгких, не давая расправить грудь во всю ширь. Дыхание стало мелким, частым. Куры притихли, но от людей не отходили. Жались к ногам. Пару раз ковырнули клювами брошенные в пыль сапоги.

Андрей вновь открыл захлопнутый было блокнот.

— Полоски, что на лице убитой были, я тоже зарисовывал. Схематично, правда…

Михаил заглянул через плечо приятеля. На листке несколько линий пересекались в разных местах и под разными углами. В памяти вновь всплыл след в лесу.

— На отпечатке том, на каблуке, штрихи похожие были.

Андрей быстро перевернул страницу. Все трое, включая отца Авдея, уставились на орнамент.

— Девятиликого знаки здесь есть, — нахмурившись, заявил священнослужитель. — Устаревшее начертание. Такие до раскола ещё использовали.

Он щурил голубые глаза и осторожно водил пальцем по схеме:

— Вот девятый лик — Нужда, вот третий — Треба… Остальное не разобрать.

Ощущение чего-то огромного, неотвратимо приближающегося, усилилось в разы.

Михаил по-новому взглянул на черточки. Божественные символы на подошве обуви — это странно и довольно жутко. Хотя жуткого и странного в этой истории и без того хватало. Знак на руке потеплел, словно кто по ладони ободряюще погладил. Михаил взглянул на руку, мельком удивляясь, что, оказывается, число треугольников уменьшилось уже на треть.

— Но на лице не такие, — сообщил Андрей, открывая рисунки то на одной странице, то на другой.

— Похожие чем-то, — упорствовал Михаил.

Отец Авдей лишь плечами растерянно пожал и головой качнул.

— Похожие, — со вздохом согласился Андрей. — Что там чёрточки скрещиваются, что здесь полосочки пересекаются.

— А ещё пояс на несчастной приметный был, —сообщил отец Авдей, повторяя за уездным заседателем тяжкий вздох.

Михаил попытался вспомнить эту деталь гардероба на убитой, но не преуспел. Всё, что ниже плеч, было в таком состоянии, что ни пояса, ни фасона платья не понять. Судя по позеленевшему лицу Андрея Дмитриевича, он тоже поясок припомнить попытался.

— Она его на днях надела. Вышила себе пояс, мужу рубашку. В храм приносила, чтобы я освятил. Пояс широкий, яркий. Там же и повязала… Удивительно. Вот столько лет, прости Шестиликая, она хвостом на стороне вертела, а мужу на рубахе обереги вышила. Аккурат перед смертью…

Михаил внезапно вспомнил сцену на дороге. Только сейчас он понял, что хохотушка, с которой кокетничал бравый генерал, и зверски убитая в лесу крестьянка — одна и та же женщина. То ли слова священника о том, что жена кузнеца хвостом вертела, и упоминание яркого пояса подстегнули память, то ли просто время вспомнить пришло.

— А я её видел недавно, — признался Михаил. — С поясом. Она к Турчилину в бричку садилась…

— Ко?! — вклинился в беседу длинноногий петух.

Изогнутая шея и крючковатый клюв вопрошали о наличии совести у стоящих кучкой людей. Хозяйка не появлялась во дворе уже второй день. Хозяин появлялся, но должного внимания не оказывал. Конечно, время года и не слишком высокий плетень позволяли разжиться пропитанием и без их участия, но хотелось какой-то определённости и стабильности.

— Кш-ш-ши! — раздражённо шикнул на него Михаил.

Кочет хлопнул чёрными крыльями и отскочил, напоследок пребольно клюнув Михаила в ногу.

Вдали раздался раскат грома.

Раскаты грома раздавались совсем близко, позади, буквально в двух шагах, ливень низвергался стеной, сверкало. Гроза неотвратимо догоняла коляску. Прохор лихо посвистывал и, позабыв про болячки, виртуозно работал кнутом. Отец Авдей звал переждать ненастье у себя, но Андрей и Михаил отказались. И теперь кучеру приходилось играть с непогодой в салки.

К дому Милованова подкатили с шумом, ветерком и первыми крупными каплями дождя, упавшими в потяжелевшую пыль двора. Гроза, взъярившись, что они смогли убежать, ударила в спину наотмашь, и за те несколько шагов-прыжков, что отделяли коляску от крыльца, приятели промокли до нитки.

— Вот так хлынуло! — то ли восхищённо, то ли ошарашенно воскликнул Андрей, отфыркиваясь и отирая лицо рукой.

Михаил что-то неразборчиво прошипел в ответ. Одежда облепила тело. В ботинках хлюпало.

— Охти, горе! Эк вас угораздило! — запричитал появившийся в прихожей Степан.

— Не мельтеши! — прикрикнул на него Михаил и, осторожно ступая, двинулся внутрь дома. — Лучше приготовь смену одежды. И мне, и Андрею Дмитриевичу. Халат какой найди, что ли…

— Будет сделано, всенепременно! И чайку горячего принесу. С коньячком, как вы любите! Опосля такого-то… Сей же момент!

Степан тараторил, уверял, успокаивал, а сам при этом выглядел виновато-испуганным. Бегающий взгляд. Подрагивающие руки. Губы и те тряслись.

«Опять он моё вино со Славкой квасил, что ли?» — озадачился Михаил и осторожно втянул носом воздух. Алкогольных паров не ощущалось. Или это после кузнецовой избы нюх отшибло, или дело было в чём-то другом.

— Момент, говоришь? А чего ж не торопишься? — спросил он путающегося под ногами слугу.

— Дык не доложился я вам ещё, барин. Гость у вас. В кабинете дожидается…

Брови у Михаила взлетели вверх и сошлись.

— В кабинете? Моём? Без меня? А чем гостиная не устроила?

— Не ведаю! Его высокоблагородие дюже гневались и бумажкой трясли! Мсьё Нуи и тот стушевался…

Услышав про грозное высокоблагородие с бумажкой, Михаил бросил тревожный взгляд на Андрея, который ответил взглядом недоумевающим. Оба ускорили шаги. По паркету за ними тянулся влажно поблёскивающий грязный след, но на него никто не обращал внимания.

Наскоро растёрлись и переоделись в считаные мгновения.

Сухие, чуть встрёпанные и раскрасневшиеся, ввалились в кабинет.

Фёдор Николаевич Амос вольготно расположился за рабочим столом Михаила и с брезгливой миной передвигал с места на место письменные принадлежности.

— Не повезло с погодой, да, — покачал он головой, увидев вошедших, и, обращаясь лишь к Михаилу, небрежно добавил: — Я ваш стол временно реквизировал в служебных надобностях. Вы же не возражаете.

Михаил как раз готовился бурно возразить, но времени ему на это не дали. За окном сверкнуло и громыхнуло практически одновременно. Фёдор Николаевич откинулся на спинку стула и, посмотрев на Андрея, поинтересовался:

— Как успехи, Андрей Дмитриевич? Родных, близких, знакомых убитой опросили?

Заседатель набычился. Сжал руки в кулаки и спрятал их за спину. Михаил решил, что возражать по поводу незаконно оккупированного стола уже поздно, и, отступив, устроился в любимом кресле. Оттуда наблюдать за происходящим в кабинете было не в пример комфортнее.

Андрей чётко докладывал судье о том, что друзьям удалось узнать к этому моменту. Слова падали медленно и весомо. Андрей подробно остановился на описании следов, отпечатке сапога, знаках на подошве и на лице несчастной, её походе в храм и встрече с генералом Турчилиным незадолго до гибели. Казалось, сама природа подыгрывает рассказчику. Молния сверкала в самые драматические моменты повествования, раскаты грома раздавались аккурат тогда, когда в монологе наступала выразительная пауза.