Неудача в наследство (СИ) - Романюк Светлана - Страница 47

— Не переживайте, вы ещё молоды. Я уверен, вы найдёте себе занятие по сердцу и по способностям.

Андрей дёрнул плечом, а судья перевёл взгляд на Михаила и протянул ему лист бумаги.

— Ордер на арест. Ознакомьтесь пока. А я откланиваюсь. Вещи мои уже подвезли. Погода установилась. Есть шанс вернуться в Крыльск до ночи.

— Вы ошибаетесь, — хрипло сказал Михаил.

— Думаете, задержусь? По нашим дорогам вполне возможно.

— Это ошибка. Вы арестовываете не того человека. Вячеслав не виновен!

— Ох, молодой человек, крайне редко друзья и близкие преступников кричат: «Убийца он! Хватайте его!». Поверить в это всегда сложно. Уверен, у вас получится.

— Держу пари, что Вячеслав Павлович Огрызко не виновен. Он вскоре выйдет на свободу, а настоящий преступник ещё проявит себя.

— А вы азартны?! — удивлённо вскинулся Фёдор Николаевич. — Ну что ж, пари! Следствие по уголовным делам длится не меньше недели, затем суд. После решения суда пари считается оконченным. Проигравший отдаёт десять тысяч рублей… на благотворительность.

— На развитие сельских школ Крыльского уезда, — буркнул Михаил, вспомнив свой недавний визит в местное учебное заведение.

— Хм? Ну школ так школ. Готовьте деньги, — судья хохотнул и вышел из кабинета.

Михаил смотрел ему вслед и жалел лишь об одном, что он не смог закрепить это пари магически. Хотя шансы на то, что всё и так сложится как нужно, были велики. Фамильный дар подводил редко.

— Это какая-то нелепая ошибка, — проговорил Андрей.

Михаил вздрогнул от неожиданности, с головой уйдя в свои мысли, он забыл о том, что друг стоит рядом.

— Я поеду следом и попытаюсь добиться в Крыльске правды. Я всё ещё заседатель. Что бы там ни говорил судья, должности меня пока никто не лишил! — заявил Андрей и споро засобирался домой.

Спустя сорок минут Михаил наблюдал, как два дюжих молодца усаживают мсьё Нуи в полицейскую карету с зарешеченными окошками и перегородкой из металлических прутьев внутри салона. Лицо камердинера говорило о том, что арест не прошёл гладко. Тёмным пульсировал свежий синяк под глазом. Из лопнувшей губы сочилась сукровица. Всё это при наличии старых подсохших царапин выглядело и вовсе зловеще.

— Всё выяснится! — крикнул Михаил с крыльца.

Мсьё Нуи оглянулся, послал другу усмешку и кубарем вкатился в салон экипажа. Один из стражей, потеряв терпение, попросту втолкнул арестованного внутрь. Михаил скрипнул зубами, а когда увидел лучащегося самодовольством судью, и вовсе чуть челюсть себе не раскрошил, пытаясь сдержать рвущиеся наружу проклятия.

Аннушка сидела на подоконнике, обняв колени, и смотрела в окно, за которым затаилась черёмуха. Не шелестела листьями, не размахивала ветвями, а испуганно жалась к дому. Строжилось потемневшее небо. Не ворчало, не шумело, но, глядя на то, как насупились тучи, становилось понятно, что это ненадолго. Пройдёт несколько мгновений, и тишина взорвётся барабанной дробью дождевых капель, раскатами грома и визгами тех, кто не успел вовремя укрыться.

Ушла шумная Марфа. Напоила барышню чаем и ушла. Марфа ушла, а тревога осталась. Хотя, казалось бы, о чём теперь тревожиться? История Настасьи завершена. Последняя жертва отдана. Но на виски давило ощущение, что всё только начинается, что завершение одной истории — это всего лишь начало новой. Возможно, куда более страшной.

— Уф! — фыркнула Ольга, врываясь к сестре. — Уморил! Репей, как есть репей! Ежели бы не погода, он ещё бы час, наверное, сидел!

Аннушка непонимающе уставилась на сестру.

— Да Николай Дементьевич же! — пояснила та.

— Он репей? С чего вдруг перемены такие? — удивилась Аннушка. — Он, конечно, кавалер галантный, но меру чувствует, и момент, когда удалиться следует, всегда улавливает очень точно. Верно, опыт сказывается.

— Ну не знаю, — сморщила хорошенький носик Ольга. — Сегодня всё как обычно начиналось, а потом Николай Дементьевич про книжки заговорил… И говорил, вспоминал, рассказывал очень долго.

— Книжки? Какие, не секрет если?

— Ой! Ты вот только не начинай, а! Книжница. Не помню я! Не вслушивалась особо, если честно. Чуть со скуки не померла!

Аннушка поморщилась. После того как она услышала о Настасье, ей резало уши столь шутливое упоминание смерти.

— А ты что здесь делала? — спросила Ольга, плюхнувшись на противоположный край подоконника.

— С Марфой болтала, чай пила…

Аннушка пристроила голову на сцепленные в замок руки и вновь устремила взгляд в окно. Она не собиралась рассказывать сестре, о чём именно беседовала с Марфой. Ольга поёрзала, устраиваясь поудобнее, и тоже устремила за окно тоскующий взор.

— Гроза будет… — прошептала она. — По грозе-то не особенно по гостям поездишь. Вот почему он с утра не приехал? Невесту не навестил… Вот Николай Дементьевич навестил, а он нет.

Аннушка погладила сестру по предплечью, безошибочно поняв, о ком сестра тоскует и по какому поводу.

— Привыкай! Жених у тебя — уездный заседатель, ему некогда по округе раскатывать, глазки барышням строить… Даже таким хорошеньким!

Ольга робко улыбнулась и приоткрыла ротик для очередной порции жалоб на мужскую толстокожесть, но в этот момент в комнату влетела разъярённая Александра Степановна.

— Охальник! Распутник! Нахал! Ну ничего! Я его лошадкам на ушко пару слов шепнула. Ждёт его пара приключений в дороге! Авось пыл-то поубавит, срамник! — вопила она.

Ольга бабушку не увидела, но по ошарашенному виду старшей сестры поняла, видимо, что они уже не одни, и рот захлопнула.

— О чём ты, бабушка? О ком? — спросила Аннушка.

— О трухлявом пеньке этом! О ком же ещё? Ишь что удумал! С дитём о похабщине такой разговаривать! А ещё генерал! Воин! Тьфу! Стыдобища!

Александра Степановна пылала праведным гневом и была изумительно хороша в этот момент, Аннушка даже пожалела, что бабушку в таком виде не видит никто. Соболиные брови, залитые румянцем щёки, королевская осанка, сверкающие глаза. Можно было, конечно, Николеньку позвать, чтобы он тоже восхитился, но что-то подсказывало, что столь эстетически привлекательное зрелище будет сочетаться с не предназначенной для детских ушей речью.

— Бабушка на Николая Дементьевича гневается, — пояснила Аннушка недоумевающей сестре.

— Гневаюсь! Ещё как гневаюсь! И на него, и на срамницу эту! — топнула ногой Александра Степановна и, уперев руки в бока, грозно спросила: — О чём она вообще думала, когда о непристойностях таких с генералом договаривалась?!

После того как Аннушка вопрос сестре озвучила, они с бабушкой смогли вдосталь налюбоваться олицетворением чистого изумления и искреннего непонимания, о чём, собственно, речь идёт.

— Да что такого-то?! Мы с Николаем Дементьевичем о книжках говорили, — едва не плача утверждала Ольга.

— О да! О них! Ты когда пятый трактат Ратисьяны изучить успела?

Ольга потупилась и забормотала что-то маловразумительное. Аннушка закусила нижнюю губу, пытаясь сдержать и неуместный смех, и шокированное «Ах!», одновременно рвущиеся наружу.

— Да что такого-то?! — повторяла Ольга. — Николай Дементьевич о поэзии заговорил, а я поэзию не очень люблю, ты знаешь… Наших славских поэтов я пяток вспомнила, а когда о зарубежной поэзии речь зашла, я совсем сдулась. Он кинджарского Ватаку Оджаса разбирать стал, а я сказала, что Ратисьяна мне больше нравится… Ну чего ты смеёшься? Что такого-то? Я только его из кинджар и помнила! Он наверняка известный поэт! И написал много… У папеньки в кабинете восемь толстенных томов стоит! Ну что смешного-то?

— Но ты ни в один из этих томов не заглядывала? — простонала Аннушка, изнемогая от смеха.

— Нет! Зачем? Я ж поэзию не люблю! А там восемь толстенных книжищ!

— Нда-а-а, не срамница, — вынуждена была признать бабушка. — Дурища!

— А именно пятый трактат почему упомянула? — утирая выступившие слёзы, спросила Аннушка.

Ольга плечами пожала и заговорила тоном обиженной девочки: