Неудача в наследство (СИ) - Романюк Светлана - Страница 73

— Я вовсе не возражаю против свидетелей разговора!

Слова вырвались раньше, чем Аннушка успела их обдумать. Ромадановский бросил на неё острый взгляд, достал из кармана жилета медальон и, показав его, уточнил:

— Вы уверены? Речь пойдёт об этой вещице.

— Более чем, — подтвердила Аннушка, с удивлением разглядывая тот самый медальон, которым прошлой осенью откупилась от присутствия попрошайки в окрестностях школы.

Михаил, не скрывая злорадства, смотрел на Фёдора Николаевича. Слишком многое было на счету Крыльского судьи, чтобы сейчас он мог вызвать сочувствие: пренебрежение своими непосредственными обязанностями, отношение к подчинённым, арест друга, слава Шестиликой, обошедшийся без серьёзных последствий, а самое главное — вчерашний приезд. Что и говорить, Фёдор Николаевич и Порфирий Парфёнович прибыли крайне несвоевременно. Крайне! И вместо того, чтобы отправиться к Кречетовым ещё вчера, выяснить подробности про этот треклятый медальон, он и Андрей были вынуждены весь вечер лицезреть, как Ромадановский, фигурально выражаясь, возюкает Фёдора Николаевича носом по полу. Нужно отдать должное князю, делал он это виртуозно и с воодушевлением, но Михаил с большим удовольствием занялся бы делом, а не наблюдал эту моральную экзекуцию. В конце концов князь отправил судью к Андрею Дмитриевичу обустраиваться на ночлег, сказав, что позаботиться о начальстве — прямая обязанность подчинённого, после чего заявил, что обратное утверждение тоже верно, и забрал Порфирия Парфёновича с собой к Невинской.

— Какой, однако, насыщенный вечер, — с кривоватой усмешкой протянул Вячеслав, как только последний гость вышел за порог. — Мой тебе дружеский совет: если хочешь присутствовать при разговоре с барышней Кречетовой — навести друга с утра пораньше. Нанеси, так сказать, ответный визит. А то займутся делом в столь тёплой и дружеской компании и про тебя забудут.

Михаил лишь молча кивнул в ответ и, поморщившись, подумал, что ранние подъёмы входят у него в привычку.

Сегодня же, заехав к Андрею и выслушав весь тот словесный поток, что извергал из себя Фёдор Николаевич, Михаил подумал, что утренний визит следовало нанести Невинской. Видят боги, завтрак прошёл бы куда приятнее! Каким образом Андрею удавалось держать себя в руках — оставалось загадкой. Судья отыгрывался на подчинённом за вчерашнее унижение, не стесняя себя правилами приличия и не обременяя логикой и здравым смыслом. Андрей играл желваками, иногда, когда того требовала ситуация, отвечал холодно и односложно. Насколько слова гостя задевают и возмущают его, можно было понять лишь по состоянию ложки, которая к концу завтрака оказалась настолько измята, что вряд ли была пригодна к дальнейшему использованию. Зловонный фонтан красноречия Фёдора Николаевича иссяк лишь после появления князя. Нужно признать, что и Леонтий Афанасьевич с утра был молчалив. Он полностью игнорировал судью до момента столкновения в дверях кабинета Кречетова.

Михаил стоял за спиной судьи, злорадствовал, и пытался придумать ответ на только что возникший вопрос, что заставляет Ромадановского вести себя подобным образом? Леонтий Афанасьевич никогда не был мелочен, он всегда был спокоен и подчёркнуто вежлив со всеми, даже с теми, кто навлёк на себя его гнев. И эта его холодная вежливость пугала окружающих гораздо больше, чем крики и угрозы иных представителей властей предержащих. Что тогда происходит с князем второй день? Он вышел из себя? Маловероятно. Фёдор Николаевич, конечно, подлец, но за свою долгую жизнь и благодаря своей крайне замысловатой карьере Ромадановский видел и не таких. Что тогда? Проверка? Инсценировка? Перед кем? Для чего?

— Я вовсе не возражаю против свидетелей разговора! — раздался чуть хрипловатый голос Кречетовой.

Внимание всех присутствующих переключилось на девушку, стоящую с прямой спиной и гордо поднятым подбородком. Суровое выражение лица и скромное тёмно-синее платье делали её похожей на примерную ученицу. Князь уточнил, о чём пойдёт речь, она посмотрела на него, чуть растерянно щуря свои карие с прозеленью глаза, и заправила за ухо выбившийся из причёски завиток.

— Более чем, — подтвердила Анна Ивановна свою решимость публично отвечать на вопросы.

На то, чтобы расположиться в кабинете всей компанией, потребовалось несколько минут. При этом Михаил и хозяин кабинета оказались оттеснёнными в дальний угол, где стояли два кресла и небольшой шахматный столик. Князь расположился за рабочим столом, у левого торца которого устроился Порфирий Парфёнович. Напротив Ромадановского усадили Анну, ну а судья и заседатель очутились в простенке на узком диване. Брошенная на его подлокотнике газета свидетельствовала, что именно здесь Иван Петрович наслаждается чтением.

— Ну что ж, приступим, — заговорил князь, обращаясь к Анне Ивановне. — Вы признаёте, что эта вещь принадлежит вам?

Он в очередной раз продемонстрировал медальон.

— Да, это подарок папеньки, — не стала отпираться барышня, а Иван Петрович согласно заворочался и запыхтел из своего кресла.

— Когда вы видели его в последний раз?

— Осенью. Я затрудняюсь назвать точную дату, но было уже достаточно холодно. Дело шло к зиме.

— Что произошло? На медальоне активированный знак. Вы не могли его потерять и, скорее всего, передали его по доброй воле. Кому? С какой целью?

Аннушка послала извиняющийся взгляд отцу.

— Я отдала его нищему, — тихо проговорила она.

— Нищему? Это была щедрая милостыня… У вас доброе сердце.

— Да… Нет. Не совсем, — мотнула головой Кречетова.

Леонтий Афанасьевич выжидательно приподнял бровь.

— Не совсем милостыня и не вполне по доброте душевной. Откуп скорее… Этот человек, он просился на зиму в школу, учителем. Морозы переждать. Но он… — Анна говорила сбивчиво, горячо, не отрывая взгляда от лица собеседника. — Поймите, таких нельзя к детям! Да, он бедствовал тогда, но он по своей воле бедствовал. Он ведь здоров. Он грамоту знает. Он мог бы трудом заработать на хлеб, не разбогатеть, но жить достойно, по-человечески, а не пиявкой за счёт других людей… Он ведь и в школу просился просто зиму пересидеть, а затем думал скитаться продолжить, попрошайничать… Чему он детей научить может? Их родители день и ночь спины гнут ради куска хлеба, а тут…

— Я понял ваше отношение к этому человеку, — осторожно проговорил Ромадановский. — Но, признаться, не понял, почему вы ему медальон отдали. Откуп? Он угрожал вам? Чем?

— Нет, не угрожал… У меня просто денег с собой не было, а в школу к детям его нельзя было пускать. А зима скоро, и холодно. Чтобы не замёрз и к детям близко не подходил…

— Что ж, — улыбнулся князь, — мы возвращаемся к версии милостыни и доброго сердца.

Анна потупилась.

— Жаль, что не можем хотя бы приблизительно дату установить, — продолжил Леонтий Афанасьевич, барабаня пальцами по столу. — Вы не знаете, этот человек собирался осесть на зиму поблизости или уехать подальше?

Анна пожала плечами.

— Он не сообщал о своих планах, но, получив медальон, с глаз скрыться поспешил. Видно, опасался, что отнимут…

— Если не число, то месяц и день недели мы определить можем, — подал голос Михаил и, отвечая на вопросительные взгляды, пояснил: — Анна Ивановна по определённым дням уроки ведёт.

Та подтвердила:

— Уроки у детей во вторник, четверик и седьмицу. И каждую девятину у взрослых. Но в тот раз я к детям шла.

— Значит, грудень… — пробормотал Ромадановский, выуживая листок со вчерашним перечнем жертв и раскладывая его перед собой.

— В середине месяца где-то, — уточнила Кречетова.

— Та-а-ак, — протянул князь. — Так. Значит, я ошибся со сроками его смерти чуть больше, чем озвучил…

— Смерти? Какой смерти? — ахнула Анна. — Какой срок?

— Смерти? Окончательной и бесповоротной, как и у Настасьи Филипповой. А срок? Я предположил, что он семь месяцев назад погиб. Но ежели на ваши слова опираться, то выходит, что восемь. Или таился неподалеку какое-то время…