Неудача в наследство (СИ) - Романюк Светлана - Страница 77

Аннушка выслушала обоих, закусив нижнюю губу, затем ахнула и прижала руку со Знаками пари к груди.

Михаил услышал лишь слова Орлова, но и их хватило, чтобы насторожиться. В мыслях тревожно пульсировали слова «… дитя тяжкую ношу должно поднять, что до того на плечи взрослых неподъёмным грузом падала».

Аннушка чувствовала, как испуганной птахой заполошно забилось сердце. Знаки на руке затаились, не грели успокаивающе, не холодили бодряще, даже не светились. Вели себя тихо и незаметно, словно нашкодивший щенок. Неужели третье условие пари касается брата? Чем это может ему грозить? Отчего так тревожно? Ведь исполнение двух первых условий особого вреда никому не причинило. Да что там! Даже особых усилий не потребовало.

— Что с тобой? — забеспокоилась Ольга. — Приступ? Опять?

— Нет, всё хорошо, — бледно улыбнулась Аннушка. — Успокойся, будем надеяться, что приступов больше не будет.

— Да уж, — поддержал её Милованов. — Мы все надеемся, что обойдётся без новых приступов. Особенно в свете открывшихся вчера обстоятельств…

— Обстоятельств? — Ольга требовательно вскинула бровки.

— Приступы, что мучают вашу сестру в последний год, — это не болезнь, а проявление дара, — мрачно пояснил сосед, демонстрирующий сегодня нехарактерную для себя разговорчивость.

— Приступы? Болезненные проявления дара? — встрепенулся Петенька, глаза которого зажглись если не любопытством, более характерным для его матушки, то жаром исследовательского огня.

— Скажем честно, приступы скорее были связаны с пробелами в знаниях и несовершенством образовательной программы, по которой я обучалась, чем непосредственно с даром, — нехотя проговорила Аннушка, всем своим видом показывая, что не горит желанием развивать эту тему.

Петенька залился краской и забормотал:

— Извините, я не хотел… Неуместно с моей стороны…

Глядя на него, неловкость ощутили все присутствующие, включая Александру Степановну. Благо момент этот длился недолго.

На пороге гостиной появился Порфирий Парфёнович, крепко держащий за руку Николеньку. Старший из вновь вошедших несколько растерял свою обычную невозмутимость, а младший выглядел слегка раздосадованным и ни капли не раскаивающимся, несмотря на виновато склонённую голову.

— Добрый день, — проскрипел крыльский видящий. — Барышни, ваш брат — чрезвычайно деятельный молодой человек. Я бы даже сказал, возмутительно деятельный!

Аннушка и Ольга согласно вздохнули и на всякий случай одарили Порфирия Парфёновича извиняющимися улыбками. Он не то чтобы растаял после этого, но чуть смягчил выражение глаз.

— Что он успел натворить сегодня? — рискнула задать вопрос Аннушка и после паузы добавила, но уже глядя на Николеньку: — Кроме того, что урок у Петра Ростиславовича прогулял...

Брат зыркнул на своего репетитора и, виновато потупившись, буркнул что-то извиняющееся.

— О! Ваш брат занялся шпионской деятельностью, — меж тем ответил Порфирий Парфёнович. — И не нашёл ничего лучше для своего дебюта в этой роли, как пытаться следить из кустов за руководителем Специального комитета при особе Его Императорского Величества при исполнении…

Видящий многозначительно замолчал и с осуждением посмотрел на Кречетова-младшего.

— Но мне же интересно! А никто больше ничего не рассказывает! — ответил тот возмущённым воплем.

— Спешу напомнить, молодой человек, что, вмешиваясь в расследование столь серьёзных преступлений, вы ставите под угрозу срыва все тщательно продуманные мероприятия, проводимые высококвалифицированными специалистами! — монотонным нудным голосом заговорил Порфирий Парфёнович. — Из-за вашего неуёмного и неуместного любопытства преступник может получить какие-либо знаки и сведения и избежать заслуженного наказания!

Николенька в ответ склонил голову ещё ниже, покаянно посопел и заявил, что об этом он не подумал, но никаких знаков он подать преступнику не сможет, поскольку ни разглядеть, ни услышать ничего не успел. Порфирий Парфёнович сообщил, что это-то как раз и неудивительно, чай не за деревенскими девками подсматривать пробовал, затем обвёл взглядом присутствующих в гостиной, не обделяя вниманием и Александру Степановну, и, обращаясь ко всем, произнёс:

— Надеюсь, вы найдёте, чем занять досуг юного дарования, и у него больше не будет времени отвлекать ни князя, ни меня от серьёзных дел.

Засим коротко попрощался и стремительно удалился. Как только его шаги утихли, Ольга тотчас же схватила брата за руку и приказала:

— Рассказывай!

— Что рассказывать? Ничего не знаю, ничего не видел! — заголосил тот.

— Это ты Порфирию Парфёновичу говорить будешь! — сестра пресекла его попытки увильнуть от расспросов. — А нам расскажи, что про расследование узнать успел.

Николенька стрельнул на неё взглядом, посмотрел на лица остальных собравшихся в комнате и, вероятно, верно оценив возможность, или точнее невозможность, отделаться от столь пристального внимания парой фраз, посерьезнел и гораздо спокойнее сообщил:

— Да я действительно о расследовании ничего не узнал особо. Далековато было. Не слышно ничего. А когда попробовал поближе подойти, то меня быстро обнаружили…

— Не слышно? — вступил в беседу помалкивавший в присутствии Порфирия Парфёновича Милованов. — А что было видно?

— Видно-то? — оживился Николенька. — На кладбище из домовины Настасью вынесли. Князь руками поводил. Всё как засияет! А потом — бах! И одни кости!

Ольга ахнула. Аннушка и Александра Степановна насторожились. Милованов потребовал подробностей, а Орлов, напротив, заявил:

— Не думаю, что это хорошая идея — поддерживать столь необдуманный поступок расспросами. Тяга к знаниям — это хорошо, но не в подобных случаях. Порфирий Парфёнович прав. Идёт расследование. Вмешательство дилетантов может поставить под угрозу срыва все проводимые мероприятия. Мне подробности не известны. И знать я их не хочу! Так меньше шансов, что мои случайные слова что-то кому-то выдадут… Кого-то предупредят, из тех, кого не следует. Предпочту узнать итоги.

Закончив свою пламенную речь, он стушевался, залился краской и, скомканно попрощавшись, удалился.

— Ну, может, и правильно, — проскрипела ему вслед Александра Степановна. — Зная его маменьку… Бедняга одно слово дома скажет, все в округе будут о десяти знать…

И хоть услышали её слова лишь двое, мысленно согласились с ними все четверо.

Николенька помолчал немного, затем гораздо спокойнее повторил рассказ, чуть разбавив его подробностями. Оказалось, что он пытался следить за князем с самого утра, но подобраться достаточно близко долго не удавалось. Скрытно гоняться пешком за коляской, даже неспешно едущей, — дело сложное. Догнать князя и компанию удалось, лишь когда они остановились на кладбище. Как выносили тело Настасьи, Николенька не видел, когда подошёл, она уже лежала на ткани, расстеленной на полянке у кладбищенской ограды. Отец Авдей и кузнец там же были. Стояли в сторонке. Кузнец смотрел молча, а отец Авдей что-то бубнил. Молился, должно быть. Князь Ромадановский долго делал какие-то пассы руками над телом. Сперва как будто тёмный кокон распутывал, а затем из ярко сияющих нитей словно кружевной купол плёл. Когда закончил — купол вспыхнул и исчез, а на покрывале одни косточки остались. Их в ткань завернули и обратно в домовину унесли. Кузнец начал в голос рыдать. Отец Авдей его утешал. А князь обернулся резко и прямо на него, Николеньку, посмотрел.

— Сквозь кусты прямо в глаза заглянул! До печёнок дотянулся! — ёжась говорил мальчишка. — И пальцем эдак к себе подозвал… Ну я и пошёл…

Аннушка выслушала брата, погладила его по всклоченным вихрам и строго-настрого наказала больше в расследование не соваться. Он обещал. Но тревогу это не уменьшило. На душе по-прежнему было маетно и неспокойно. Сердце частило. Воздух стал плотным и тяжёлым, вдохнуть такой полной грудью не получалось.

Ночью лил дождь. Утром из-за этого дышалось вкусно и легко. Да что там дыхание! Всё тело стало лёгким, почти невесомым. Аннушке казалось, что если она как следует оттолкнётся ногами от земли, то не просто подпрыгнет, а взлетит. Тревога, ещё вечером давившая на грудь, не дававшая вздохнуть лишний раз, то ли исчезла, то ли затаилась. Все страшные события последних дней как-то отдалились, словно Аннушка не видела их последствия своими глазами, а прочитала о них в книжке. Возможно, в какой-то мере это так и было. Аннушке представилось, что весь её мир ограничивается оградой усадьбы, а всё, что начинается за воротами, — выдуманная кем-то история, записанная в гигантскую книгу. Большие кованные ворота и были обложкой этой книги, и каждый раз, когда Аннушка выходила за эти ворота, она на самом деле просто читала.