Кто убил Оливию Коллинз? - Спейн Джо - Страница 43

Рон им не верил. Как он мог им поверить? Ведь иногда Дэн улыбался. Он улыбался Рону. А ведь улыбаются, только когда радуются, разве не так?

Рон протянул руку и погладил мягкую шелковистую кожу на руке брата.

— У меня проблемы, брат, — сказал он. — Женщины. Знаешь, как оно бывает. Мое слабое место. Но на сей раз я облажался по-крупному.

Дверь в палату оставалась открытой. Мимо по коридору прошла женщина-доброволец из тех, что приходили в санаторий помогать санитаркам. Увидев, что Рон разговаривает с неподвижным телом Дэна, она подняла брови, но, ничего не сказав, пошла дальше.

— У тебя, поди, тоже случаются проблемы с девчонками, а, брат? Как тебе удается сдерживаться, когда такая вот обтирает тебя полотенцем? — подмигнул Рон. Это его утешало. У Дэна все самое лучшее. Он здесь не одинок, не заброшен.

Когда родители заявили, что Дэн уже большой, а они слишком старые и у них нет больше сил за ним ухаживать, Рон не мог их понять. Ему это показалось предельным эгоизмом. Престарелые родители ухаживают за детьми-инвалидами, в том числе и взрослыми. Почему его родители не хотят?

В глубине души он все-таки их понимал. Особенно после беседы с врачом, когда тот показал ему томограммы мозга Дэна, рассказал об ожидаемой продолжительности жизни (гораздо дольше, чем можно себе представить) и объяснил, сколько денег и ухода требуется его брату. Круглосуточно, без выходных.

Но он все равно не сдавался, потому что иначе чувствовал бы себя виноватым. Что ж, родители оказались самыми настоящими говнюками. На них рассчитывать не приходится. Что ж, раз они не хотят заботиться о младшем брате, Рон заменит Дэну родителей. Он его не оставит, будет бороться. Свободного времени достаточно, своих детей нет, да он никогда и не хотел их — зачем эта обуза?

— Не хочу в тюрьму, — выпалил он. Рука Дэна слегка шевельнулась на простыне. Рон поправил брату постель, стер с губы ниточку слюны.

— Если я сяду в тюрьму, как же мы будем видеться, а?

Веки Дэна дрогнули.

«Это ничего не значит», — сказал бы врач.

«Мне и этого достаточно», — ответил бы Рон.

Санитарка вернулась.

— Время для посещений истекло, мистер Райан.

Рон даже не взглянул на нее, ограничился кивком. У него увлажнились глаза, и он не хотел, чтобы она это заметила.

— Конечно. Я завтра снова приду. А вы тоже уже уходите?

Он почувствовал, даже не глядя, что она польщенно улыбнулась. Удивительно, учитывая его дежурный тон. Иногда такие фразы выскакивали у Рона чисто автоматически. Даже ему казалось, что прозвучало фальшиво. Но на женщин все равно действовало. Ну, не на всех. Но ему вполне хватало.

Рон сжал руку Дэна.

Живи. Это урок, который Дэн преподал брату. Живи за нас обоих. Он повернулся и подмигнул санитарке. Как бы смеялся сейчас Дэн, если бы мог!

Фрэнк сам не знал, как это случилось, но, когда они подъехали к участку и Эмма уже выходила из машины, чтобы пересесть в свою, неожиданно для себя произнес:

— Может, зайдем куда-нибудь, выпьем по стаканчику?

Эмма, уже наполовину выбравшаяся из машины, приостановилась.

— Куда?

— Все равно.

Она поджала губы.

— В комплексе, где я живу, есть бар. Я могу доехать до дома на своей машине, а потом зайдем туда, не возражаешь?

— Отлично, — сказал Фрэнк.

Одно время Фрэнк после работы частенько направлялся прямиком в бар. Друзей хватало. Коллеги любили Фрэнка Бразила. Хороший детектив, редкое сочетание: любит работу, но не интересуется внутренними интригами.

Но стоило пару раз отказаться от приглашения — «нет, пожалуй, сегодня не получится», как все закончилось. Никто его намеренно не исключал. Он сам исключил себя из компании, когда на горизонте замаячил выход в отставку. В конце концов, за вычетом работы и обязательной выпивки по окончании рабочего дня, товарищи по работе — они и есть товарищи по работе, ничего больше. Это не друзья. Уйдешь с работы, и на этом всё. К тому же всех, с кем хотелось бы продолжать общаться, можно пересчитать по пальцам одной руки.

Лучше уж постепенно урезать общение, чем, забрав вещички и пенсионные документы, внезапно осознать, что работа, на которую ты потратил жизнь, была для тебя всем, а теперь ты этого лишился.

Возможно, Эмме и показалось странным, что он внезапно, впервые за несколько месяцев совместной работы, пригласил ее выпить вместе, но она не показала вида. Фрэнк почти готов был услышать что-нибудь насчет бойфренда, который ждет дома, или срочной работы с документами. Все, кто быстро продвигался по службе, вечно торопились поработать с документами.

Наверное, ему стало одиноко. После отъезда соседей в доме воцарилась гробовая тишина: никто не бегает по лестницам, не хлопают двери, не слышно криков Ивонны. А ему в этот вечер хотелось человеческого общества.

Она засеменила в своих мягких балетках к машине, держа в руке пластиковый пакет с туфлями и прилипшими к ним останками мертвой птицы.

Фрэнк сдал машину назад.

Такие бары ему не особенно нравились. Фрэнк не стесняясь признавался, что любит, как это определяла Мона, «стариковские бары». Темные деревянные панели по стенам, пожилой бармен, по телевизору идут бега, и никто не поинтересуется, что у тебя на уме, когда просишь налить пинту.

Этот бар выглядел совсем иначе: высокие табуреты, окна во всю стену, меню коктейлей и стеклянные плошки с плавающими в них свечками.

Бармен порекомендовал Фрэнку попробовать разливной эль из гостевого меню, а Эмма взяла высокий бокал просекко. Он слыхал, что просекко нынче в моде среди молодежи. Подслащенное газированное пойло по девять фунтов за бокал.

Пять бокалов из бутылки, которая обходилась заведению не дороже десятки по оптовой цене. Впору арестовывать владельца за грабеж среди бела дня.

Уж лучше взять Эмме бокал колы. И пакетик чипсов впридачу, чтобы подчеркнуть разницу в возрасте, о которой она запретила ему упоминать.

— Милое местечко, — сказал Фрэнк, поднимая свой нелепо высокий стакан.

Эмма фыркнула.

— Ага. Точь-в-точь как у тебя на районе. У них тут вчера был живой джаз.

Фрэнк не смог скрыть отвращения.

Она снова рассмеялась.

— Тебе не надо позвонить своему другу или еще кому? — поинтересовался он. — Ты же вроде не замужем?

Она покачала головой.

— Ни мужа, ни бойфренда. Бойфренд был, но мы расстались несколько месяцев назад.

— Что случилось?

— Козел.

— Что ж, что нам говорит народная мудрость? Любовь зла — полюбишь и козла; любовь пройдет, а козел останется.

Она улыбнулась.

— Я слыхала про твою жену.

— Это старая история.

— Никогда не хотелось снова жениться?

Фрэнк покачал головой.

— Нет. Мона — моя единственная любовь. Получилось бы несправедливо к любой другой женщине, ей бы пришлось жить в тени Моны.

— Ребекке это не мешало.

— Кому?

— Это же Дафна дю Морье!

Фрэнк опять покачал головой. Кто эти женщины? О ком она?

— Про Дафну эту вроде слыхал.

Эмма рассмеялась.

— Ты что, не сдавал выпускные экзамены в школе?

— Когда я ходил в школу, ничего такого не было. У нас были каменные таблички и счеты. И христианские братья, которые то и дело лупили нас линейками по рукам, скуки ради.

— A-а, добрые старые времена? Что ж, приятно сознавать, что кое в чем я тебе не уступаю.

— Уверен, ты знаешь много такого, о чем я и понятия не имею. Как ты Вулфа этого сразу раскусила.

— Просто он напомнил мне брата. С ним будет все нормально. С Джастином, во всяком случае, все хорошо. Но все знают о том, какой у Джастина диагноз, и он этого тоже не скрывает, и окружающие приспосабливаются. А вот если делать вид, что проблемы не существует, тогда она действительно появляется.

— Как Дэвид Соланке.

— Именно.