Тосты Чеширского кота - Бабушкин Евгений - Страница 6

…Постепенно военный туман начал рассеиваться в нашем сознании. Становилось понятно, что и как устроено в нашей части.

Мы, молодые солдаты, начинали службу гусями. Через некоторое время нам предстояло разделиться на гусей шарящих, то есть сметливых, и нешарящих – то есть совершенно бестолковых и никчемных.

Всю черную работу в части естественно выполняли гуси, но гуси шарящие при этом избегали, как правило, коротких, но внушительных репрессий. Судьбе же нешарящих гусей можно было лишь посочувствовать. Но им не сочувствовал никто.

Коллектив сколачивался железными костылями круговой поруки. Из-за одного залётчика вся рота могла отжиматься до утра и, завершив спортивные упражнения, товарищи быстро и дружески внушали коллеге уважение к коллективу на первом же перекуре.

В перекурах участвовала вся рота. Тридцать человек набивалось в курилку, роль которой исполнял теплый, неиспользуемый туалет.

Это был наш остров свободы, там можно было расслабиться и по-настоящему вздохнуть полной грудью, поскольку при выходе из курилки полагалось застегнуть крючок под горлом и затянуть ремень «по голове».

Как-то раз в самом начале наших мытарств сержант Налимов скомандовал:

– Рота, перекур десять минут!

И очень удивился, увидев Чучундру, не нырнувшего в туалет, а спокойно подпиравшего стенку.

– Я же не курю, товарищ сержант, – гордо сообщил Чучундра, рассчитывая возможно даже на какое-то поощрение.

Награда не заставила себя долго ждать.

– Не куришь? Молодец! – восхитился Налимов, – значит спортсмен. Так чего стоишь? Давай на турник.

Пока рота курила, наслаждаясь коротким забвением, Чучундра корячился на турнике, пытаясь подтянуться хотя бы раз.

Уже через неделю он первым кидался в туалет по команде «перекур», залихватски продувал папиросу, сминая гармошкой гильзу «беломорины» и курил, перекидывая ее во рту, как заправский урка.

Еще через пару недель Чучундра мог грамотно провести дискуссию о неоспоримых достоинствах «Беломора» фабрики имени Урицкого против папирос фабрики имени Клары Цеткин.

Чучундра пускал папиросный дым толстыми облаками, а Панфил читал нам очередной опус…

…Узнать гуся было просто. Военная форма его, даже если подходила по размеру, все равно сидела как-то нелепо. Шапка была бесформенна и не надета, а нахлобучена. Из-под шапки торчали уши. У гусей они почему-то всегда торчали.

Гусь всегда очень чисто выбрит, иногда даже дважды в день и до царапин на морде, ибо горе ему, если на утренней или вечерней поверке обнаруживалась щетинка.

Выражение лица гуся однообразно, типа: «А чё я не так сделал-то?».

Крючок на воротнике кителя вечно застегнут. Ремень затянут «по голове».

Делалось это так. Длина ремня выбиралась по окружности затылок – подбородок. На ремне создавалась отметка и, опа! – солдат оказывался затянут рюмочкой.

Бляха сияла, как котовы яйца. Бог его знает, как они там сияют на самом деле, но именно это выражение употребляли офицеры, а за ними и сержанты, желающие описать что-то нестерпимо яркое.

Далее шли бриджи, обычно слишком просторные в верхней своей части и слишком узкие и короткие внизу.

Завершали образ до одури начищенные вонючей ваксой кирзовые сапоги, которые не искалечили бы ноги только Мересьеву.

Так вот. Через год любой гусь неизбежно становился помазком или, что совершенно то же самое – черпаком. Инициация производилась двенадцатью ударами ремня (а именно латунной пряжкой) по заднице.

После чего обильно распивалась водка, заранее принесенная новообращенными из самохода. Принимались поздравления от дедов и дембелей и приобретались все права полноценного Воина Арктики.

Черпак (он же помазок) принимал бразды правления. Отныне он руководил свежепризванными гусями, он вдохновлял их на труд и на подвиг, он кричал им: «Вешайтесь!» точно так же, как кричали ему самому ещё год назад.

Разумеется, страшнее остальных зверствовали именно те, кто, будучи гусями, больше всех зарекались и возмущались: «Вот дотяну я до черпака, никого пальцем не трону! У меня-то гуси будут жить как люди».

Свежевылупившийся черпак-помазок в первые два-три дня обязан был перекроить свою внешность полностью. Все, до последней нитки, должно было отличать его от презренного гуся.

Как гусеница окутывает себя коконом, чтобы раствориться в себе самой, и завершив метаморфозу, вернуться прекрасной бабочкой, так и черпак, лепит себя заново.

Замполит учил нас, что материя первична, и что бытие определяет сознание. Поэтому, не изменив форму, невозможно стать полноценным, нахальным, ничего не боящимся черпаком.

Солдатская арктическая шапка ушанка имеет длинные уши. Черпак безжалостно укорачивает их, как уши породистого щенка.

Далее уши сшиваются и теперь невозможно опустить их даже в самый лютый мороз.

Но страшен ли мороз черпаку? Пробыв год гусем, он уже ничего в этом мире не боится…

Итак, обрезанная шапка надевается на специальную, тщательно сберегаемую от старшины, квадратную болванку. Берется сапожная щетка, и шапка щедро намазывается гуталином.

Подождите, люди! Никто не сошел с ума – это технология, проверенная годами.

Шапка накрывается влажной марлей и яростно проглаживается раскаленным утюгом. Валит гуталиновый пар, несусветная вонь поражает ноздри, но кого можно напугать вонью в Советской Армии? Правильно, никого!

После процедуры марля сдергивается, как полотно при открытии памятника Ленину. И вот! Шапка теперь уже не похабно-сизого, с ментовским оттенком, цвета, а ярко синяя с благородной искрой, и совершенно квадратная. Не беда, что ее не очень удобно носить. Хотя шапуля и села на пару размеров, её можно надеть на затылок, как ермолку, или сдвинуть на умудренный солдатский лоб, как фурагу.

С кителем и бриджами черпак обходится просто и сурово. Все ушивается строго по фигуре и более напоминает не военную, но гимнастическую форму. Воротник перезаглаживается и поднимается стоечкой.

Крючок не застегивается никогда. В подшиваемый подворотничок закладывается отныне кусок толстого провода для придания объема и, кажется, что у правильного черпака на воротнике лежит жирная белая макаронина.

На кителе и бывших бриджах, скорее уже ставших лосинами, наглаживаются стрелки во всевозможных направлениях. Ходить без стрелок – не комильфо. Без стрелок ходят только гуси или чуханы.

Теперь сапоги. Вот где простор для творчества. Но сперва необходимо сточить или срезать выступающую часть подошвы.

Она выступать не должна. Ведь это сапоги черпака, а не какие-то лыжные ботинки.

Далее, любители каблуков и прочие коротышки набивают каблуки. О подковах, их форме, размере и весе нужно писать отдельный трактат. Некоторые любители добавляют толщину подошве. И тут вновь приходит очередь утюга.