Тайна Кристин Фоллс - Бэнвилл Джон - Страница 26

— Прекрасный был день! — вспоминал Костиган. — Мы все так радовались за судью! Титул папского графа, то есть, фактически, папского рыцаря — редкая честь. Я сам рыцарь, — он показал значок на лацкане пиджака, маленькую золотую «П», обвивающую посох. — Разумеется, орден куда скромнее. А вы, мистер Квирк, не хотите к нам присоединиться? В смысле, к Рыцарям Святого Патрика? Вам ведь наверняка предлагали. Мэлэки Гриффин уже с нами.

Квирк не ответил. Его завораживали, чуть ли не гипнотизировали всепоглощающие глаза Костига-на, увеличенные линзами очков, точнее, спрятанные за ними, как пираньи — за стеклом аквариума.

— Славные люди, Гриффины, — продолжал Костиган, ничуть не обескураженный упрямым безмолвием Квирка. — Впрочем, вы в курсе, вы же их родственник.

Ответа Квирка он не сразу, но дождался:

— Моя жена была сестрой Сары, то есть миссис Гриффин.

Костиган кивнул и, очевидно, решил изобразить участливость.

— Слышал, ваша супруга умерла, — скорбно проговорил он. — Во время родов, да? Настоящая трагедия. Вы, наверное, тяжело переживали утрату.

Квирк выдержал очередную паузу. Глаза-пираньи словно читали каждую его мысль.

— Это было очень давно, — отозвался он, стараясь говорить бесстрастно.

Костиган снова кивнул.

— Тем не менее удар страшный, — снова кивнул Костиган. — Думаю, единственный способ пережить его — постараться забыть трагедию, то есть выбросить ее из головы. Понимаю, это нелегко: умерла не только молодая жена, но и неродившийся ребенок. Только ведь жизнь продолжается, правда, мистер Квирк? — Казалось, в кабинке беззвучно шевелится кто-то большой и опасный. Костиган показал на стакан с виски. — Вы даже не попробовали! Сам я полный трезвенник. — Он коснулся другого значка на лацкане, означающего, что он член общества борьбы за трезвость.

Квирк откинулся на спинку скамьи. Бармен Дэви топтался у окна для подачи еды — протирал стаканы и подслушивал.

К чему вы ведете, мистер… Простите, как вы сказали, ваша фамилия? — спросил Квирк.

Второй вопрос Костиган проигнорировал и снисходительно улыбнулся детской выходке.

— Веду я к тому, мистер Квирк, что некоторые вещи лучше забыть и не тревожить лишним вниманием.

Лоб Квирка покрылся испариной. Он сложил газету, зажал под мышкой и встал. Костиган наблюдал за ним с живым, как казалось со стороны, интересом, чуть сдобренным изумлением.

— Спасибо за виски, — поблагодарил Квирк, хотя к выпивке даже не прикоснулся. Костиган снова кивнул, на сей раз коротко, словно банальная фраза требовала его согласия. Он с места не поднялся, но возвышавшийся над ним Квирк почувствовал себя маленьким и ничтожным.

— Всего доброго, мистер Квирк, — с улыбкой проговорил Костиган. — Не сомневаюсь, мы еще встретимся.

На Графтон-стрит дул сильный порывистый ветер, субботние посетители магазинов шагали, низко опустив головы. У Квирка сбилось дыхание, душу обжигал нет, не страх, а нарастающая тревога, словно плотный гладкий островок, на котором он так удобно устроился, вздрогнул в знак предупреждения и… вынырнув из-под воды, оказался головой кита.

Энди Стаффорд никогда не считал себя умником.

Нет, он был далеко не идиот, но и не гений тоже, скорее, счастливый представитель золотой середины. Энди знал и пустоголовых парней, и чересчур мозговитых — и тем и другим приходилось несладко, а он чувствовал себя ребенком, который спокойно стоит на середине качелей, вместо того, чтобы глупо качаться вверх-вниз. Раз не глуп, как же он согласился на удочерение? Как сразу не просек, насколько затея Клэр подмочит его репутацию?! Насмешки начались однажды вечером в баре «Фоли», и Энди не сомневался: теперь им не будет конца.

Энди только вернулся из рейса и заглянул в бар по дороге домой, где теперь постоянно пахло мокрыми пеленками. Как всегда по пятницам в баре было людно. По пути к стойке Энди прошел мимо столика, за которым сидели шестеро, такие же дальнобойщики, как он и, можно сказать, знакомые. Один, дюжий детина с длинными баками по фамилии Маккой, после того фильма прозванный Настоящим, сказал что-то ему вслед, и все сидящие за столом громко заржали. Энди купил пиво и, прижав локти к барной стойке, лениво оглядел бар, как бы между прочим посмотрев на столик Маккоя. «Спокойно, — велел он себе, — без глупостей!» Разве он уверен, что смеялись над ним? Впрочем, сейчас Маккой ухмылялся именно ему, да еще крикнул:

— Привет, чужак!

— Привет, Маккой! — откликнулся Энди. Звать его Настоящим он не желал: глупо как-то. Впрочем, сам Маккой кличкой гордился, словно она делала его настоящим героем или кинозвездой. — Как дела?

Маккой сделал затяжку, сел поудобнее и, запрокинув голову, выпустил к потолку струйку дыма. Он явно готовил очередную хохму.

— Что-то тебя не видно в последнее время. Переехал на Фултон-стрит и нос задрал?

«Спокойно, — снова велел себе Эдди. — Без паники», а вслух сказал:

— Ну, знаешь ведь, как оно бывает.

Маккой ухмыльнулся еще шире и смерил Энди насмешливым взглядом. Дружки ухмылялись вместе с ним и явно ждали продолжения.

— Я тут говорил ребятам, у вас на Фултон-стрит случилось чудо.

Энди выдержал небольшую паузу.

' — Какое еще чудо? — тихо спросил он.

Маккой уже откровенно ржал.

— Твоя благоверная родила, не успев забеременеть. Разве это не чудо?

Дружки сдавленно захихикали. Энди уставился в пол, потом взял свое пиво, подошел к столу и застыл перед Маккоем, одетым в джинсовый комбинезон и клетчатую рубаху. Энди знобило, словно он покрывался холодным потом, хотя кожа была совершенно сухой. Его захлестнуло знакомое, но совершенно необъяснимое чувство — счастье вперемешку с непонятным, пропитанным радостью страхом.

— Прикуси язык! — процедил он.

— Неужели ты хочешь сделать со мной то, что со своей благоверной не смог? — Маккой изобразил удивление и поднял руки.

Дружки благоразумно отползли в сторону: р-раз — Энди выплеснул пиво в лицо Маккою, расколотил край стакана о стол и прижал «розочку» к его жирной шее. По бару быстро растеклась тишина. Женский смех оборвался. Перед мысленным взором Энди возникла четкая картинка: за его спиной бармен нащупывает спрятанную за стойкой биту.

— Опусти стакан! — Маккой корчил из себя храбреца, а в глазах плескался страх. Энди подбирал остроумный ответ, ну, что-нибудь про Ненастоящего Маккоя, когда кто-то шарахнул его по виску, сильно, но неловко — в ушибленном ухе загудело. Энди оглушили, а перепуганный Маккой так резко отпрянул от «розочки», что стул перевернулся, и дюжий детина рухнул на пол. Вопреки боли и гулу в ухе, Энди чуть не захохотал: круглая голова Маккоя с грохотом ударилась о паркет, ноги поднялись так, что подошвы ботинок теперь смотрели в потолок. Трое или даже четверо обошли Энди с тыла. Он хотел поцарапать их «розочкой», но упустил момент. Один из нападавших схватил его за пояс, другой — за руки и вывернул запястья, словно шею курице. Энди бросил стакан, но не от боли, а из страха пораниться. Тем временем Маккой поднялся, и с самодовольной улыбкой подошел к обезвреженному противнику. «А он, оказывается, левша», — рассеянно отметил Энди, глядя на занесенную руку, сжатую в кулак. Трое или даже четверо держали его в железных тисках, чтобы Маккой мог спокойно прицелиться и нанести первый удар под дых.

Очнулся Энди в узком, пропахшем мочой и кислым пивом коридоре. Он лежал на спине и смотрел в окно на полоску неба, темноту которого разбавляли звезды и бегущие облака. Во рту чувствовался мерзкий привкус крови и рвоты. Ныла каждая клеточка тела, настойчиво требуя внимания. Над ним кто-то склонился и спрашивал, хорошо ли он себя чувствует. Энди расхохотался бы, но сейчас не рискнул. Это же бармен! Приличный парень, семьянин, он не любит поднимать шум, вот только имени его Энди не помнил. Бармен хотел вызвать такси, но Энди покачал головой, медленно сел, а потом с помощью Пита — вот как звали этого парня! — встал. Энди сказал, у него машина перед главным входом, да и, вообще, уже поздно, жена ждет, а чувствует он себя нормально. Пит зацокал языком: мол, «нормально» больше похоже на сотрясение мозга, но, видя, что Энди не слушает, показал на стальную дверь в конце коридора. За дверью начинался переулок, вдоль бара тянущийся к пустынной улице и стоянке, на которой тосковала фура. Она взглянула на Энди с укоризной: где, мол, тебя носит? Энди казалось, распухший мозг давит на череп, а мышцы живота — первый удар Маккой нанес именно туда — превратились в кулачки.