Тайна Кристин Фоллс - Бэнвилл Джон - Страница 32

— Только то, что я сказал, — пожал плечами инспектор, разглядывая носки своих ботинок. — Дело Долли Моран я больше не веду, так что если подвижки, как вы изволили выразиться, и будут, то не моими стараниями.

Они вышли на угол Меррион-сквер. Полицейский, охранявший здание парламента, взглянул на них с вялым любопытством: Квирк и Хакетт застыли среди толпы чиновников и клерков, спешивших на рабочие места. Вероятно, постовой узнал Хакетта: в полиции инспектор был весьма известен.

— Мистер Квирк, вы ни о чем не хотите рассказать? — спросил Хакетт, прищурившись. — Почему-то мне кажется, вас тяготит тайна? Я прав? — внезапно инспектор заглянул Квирку прямо в глаза.

— Я от вас ничего не утаил, — буркнул Квирк и потупился.

— Видите ли, прежде чем мне велели закрыть дело — вероятно, поэтому его и велели закрыть — я выяснил, что Долли Моран работала у старшего судьи Гриффина. Во время нашего разговора в больнице эту маленькую деталь вы утаили. Понимаю, из памяти выпало. А сейчас вы, родственник Гриффинов, спрашиваете о подвижках в деле Долли Моран. Странновато, правда, доктор Квирк? — с улыбкой спросил инспектор. — Только задерживать вас я не стану, вы же человек занятый. — Инспектор уже двинулся прочь, но вдруг замер. — Кстати, Долли Моран не упоминала прачечную Пресвятой Богоматери? — Квирк покачал головой. — Она в Инчико-ре. Монахини принимают согрешивших девушек, и те трудятся в прачечной, пока — как же правильно выразиться? — не искупят свой грех. Говорят, Долли Моран имела к монастырю какое-то отношение. Я беседовал с матерью-настоятельницей, но она клянется, что о Долли Моран не слышала. Святотатство, конечно, но я считаю, что святая женщина мне солгала.

— Нет, — проговорил Квирк, откашлявшись, — прачечную Долли не упоминала. Она вообще со мной не откровенничала. Наверное, не доверяла.

Хакетт склонил голову набок и взглянул на Квирка внимательно, но при этом бесстрастно — так художники-портретисты смотрят на натурщиков.

— Чувствуется, бедняжка Долли умела хранить секреты, — со вздохом проговорил он. — Упокой, Господь, ее душу. — Инспектор кивнул и зашагал обратно, в сторону Фитцуильям-стрит.

Квирк смотрел ему вслед. Да уж, бедняжка Долли! Порыв ветра раздул полы форменного пальто, наполнив их, словно паруса, за которыми на миг скрылся силуэт инспектора.

— Извините, мистер Квирк, но помочь я вам не смогу. — Взгляд монахини метался испуганной птицей, тонкие, как веточки, пальцы, перебирали невидимые четки. Квирк с удивлением понял, что она красива, точнее, когда-то была красива. Высокая, стройная, в рясе с мягкими складками вокруг тонкой талии, она напоминала статую, а безупречной голубизны глаза просвечивали насквозь. Квирк подумал, что, присмотревшись внимательнее, увидит череп. Звали ее сестра Доминика. «Настоящее имя или нет?» — гадал Квирк. — Говорите, та девушка умерла?

— Да, при родах.

— Как печально… — Монахиня поджала губы, и они превратились в бескровную полоску. — А что стало с ребенком?

— Не знаю, но хотел бы выяснить.

Они стояли в ледяной тишине коридора, выложенного белой и черной плиткой. Из глубины здания доносился гул стиральных машин и визгливые женские голоса. Пахло сырым бельем — хлопком, шерстью, льном.

— А Долорес Моран, — снова начал Квирк, — Долли Моран никогда у вас не работала?

Монахиня потупилась и покачала головой.

— Извините, — повторила она чуть слышным шепотом.

Невысокая коренастая девушка с копной яркорыжих волос появилась в коридоре, толкая огромную плетеную корзину на колесиках. В корзине наверняка лежало белье, потому что девушка двигала ее с трудом — низко опустила голову, выгнула спину, а пальцы, сжимающие потертые деревянные ручки, побелели от напряжения. Она была в широком сером халате и серых же чулках, которые гармошкой спускались на красные лодыжки, торчащие из мужских военных ботинок. Расшнурованные, ботинки совершенно не подходили ей по размеру. Квирка и монахиню девушка не видела, она толкала вперед мерно скрипящую корзину. В итоге им пришлось вжаться в стену, чтобы ее пропустить.

— Мэйзи! — резко окликнула девушку монахиня. — Ради бога, смотри, куда идешь!

Мэйзи остановилась, взглянула на них, и Квирку почудилось, что она сейчас захохочет. Круглое невыразительное личико усыпали веснушки, казалось, к широким ноздрям забыли добавить нос, а губы маленького рта вывернули наизнанку.

— Простите, сестра, мне очень жаль, — проговорила девушка, хотя по тону чувствовалось, что ей совершенно не жаль. Квирка она разглядывала с живейшим интересом — костюм в елочку, дорогое черное пальто, мягкую фетровую шляпу в его руках. Правый глаз Мэйзи дернулся — интересно, это тик, или она ему подмигнула?

— Ну, не теряй времени! — куда мягче проговорила сестра Доминика, которая, как подумал Квирк, не совсем подходила для работы с девушками, в чем бы она ни заключалась.

— Ни секундочки, сестра! — отозвалась Мэйзи, еще раз стрельнула глазками в сторону Квирка и поволокла корзину дальше.

Сестра Доминика, которой явно не терпелось от него избавиться, понемногу отступала к украшенному витражным стеклом вестибюлю: пора, мол, вам, пора! Квирк не отставал ни на шаг, теребя свою шляпу так же, как она недавно перебирала невидимые четки. Вопреки отрицаниям монахини, он чувствовал: Кристин Фоллс жила здесь, по крайней мере, временно, до того, как Долли Моран забрала ее к себе в Стоуни-Баттер. Он живо представил ее бредущей по этим коридорам в таком же сером халате, как у Мэйзи. Волосы здесь не покрасишь, и они, отрастая, из белокурых превращались в скучные темно-русые; костяшки пальцев сбились в кровь, а ребенок уже вовсю шевелился в ее чреве. Как же Мэл отправил ее сюда?!

— Повторяю, никакой Кристин Фоллс здесь не было, — заявила сестра Доминика. — Я бы наверняка запомнила, как помню всех наших девочек.

— Что случилось бы с ее ребенком, роди она его здесь?

Монахиня не сводила глаз с собственных колен. Она упорно приближалась к двери, и Квирку оставалось лишь следовать за ней.

— Здесь она бы не родила.

— Что?

— У нас прачечная, мистер Квирк, а не больница! — На миг расхрабрившись, она с вызовом взглянула на Квирка, потом снова потупилась.

— И где родился бы ребенок?

Это мне неведомо. Девушки появляются у нас уже… после родов.

— Значит, матери попадают сюда, а дети?

— В приют, разумеется, ну или… — Сестра Доминика осеклась. Она уже подвела Квирка к двери в глубине вестибюля, распахнула ее с явным облегчением и отступила на шаг, ожидая, что он уйдет. Квирк, однако, застыл на пороге. Он буравил ее взглядом, надеясь смутить и выжать хоть что-нибудь. Увы, ничего не выжималось. — Мистер Квирк, эти девушки нередко остаются с бедой один на один. Зачастую родные их отвергают и посылают сюда.

— Ясно, — холодно проговорил Квирк, — вы — настоящее спасение для этих девушек.

Прозрачно голубая радужка глаза побелела, слово глазницы монахини наполнились газом. Неужели в них гнев бушевал? Витраж на двери за ее спиной напоминал грозовое небо, и Квирк, умирая со стыда, представил ее обнаженной, эдакой снежнобелой, полной эмоций фигурой в стиле Эль Греко.

— Мы очень стараемся, разумеется, насколько позволяют обстоятельства, — проговорила сестра Доминика. — Для наших девушек мы делаем все возможное.

— Да, сестра, — проговорил Квирк голосом кающегося грешника, ведь образ обнаженной монахини до сих пор стоял перед глазами. — Я все понимаю.

Квирк побрел вниз по холму, прочь от прачечной. Тяжелое пасмурное небо швыряло в лицо сырой снег и, казалось, давило на крыши домов. Квирк поднял воротник и опустил поля шляпы на самые глаза. Зачем он упирается? Кто ему эта Кристин Фоллс, — ее незаконнорожденный ребенок или убитая Долли Моран? А Мэл, если на то пошло? Тем не менее Квирк понимал: это запутанное темное дело он не оставит. Он в неоплатном долгу… узнать бы еще только перед кем.

Хрустальная галерея Мосс-Мэнора свободно вмещала триста человек. Ирландский миллионер, построивший Мосс-Мэнор в 1860 году, вручил архитектору фотографию лондонского Хрустального дворца и велел скопировать. В результате получилось громоздкое, неуклюжее нечто, очень напоминающее глаз огромного насекомого. Нечто примыкало к дому с юго-востока и угрожающе взирало через Массачусетский залив на Провинстаун. Под полом галереи скрывалась целая сеть труб парового отопления, а в главном зале пышно росли пальмы, цвели десятки сортов орхидей, безымянные темнозеленые плющи обвивали металлические колонны, отлитые в виде древесных стволов, которые тянулись вверх на добрую сотню футов и под сверкающим зеркальным потолком образовывали кроны тонких проволочных ветвей. Сегодня под пальмами накрыли длинные столы на козлах. Огромные блюда ломились от праздничной еды — картофельного салата, ломтей ветчины, жареной индейки и гуся, сладких пирогов и блестящего сливового пудинга, запеченного в виде бомбы. На каждом столе стояли чаши с фруктовым пуншем и бутылочное пиво для мужчин. На сцене играл оркестр — музыканты в белых смокингах исполняли мелодии из популярных шоу, между столами кружились парочки. Живые пальмы украсили пластиковыми веточками падуба (получилось очень нелепо!); от дерева к дереву, от столба к столбу тянулись ленты цветной гофрированной бумаги, а над сценой красовалась надпись на блестящей белой ткани: «Счастливого Рождества служащим "Кроуфорд транспорт"!» За окном сгущались сумерки, хмурые от морозной дымки. Сады укутал снег, океан превратился в лавандовый туман со свинцовым контуром. Снежные пласты размером с оконное стекло то и дело соскальзывали с зеркальной стены и падали в сугробы, уже собравшиеся по краям газона — белое на белое.