Я твоя навеки, ты мой навсегда (СИ) - Ночь Ева - Страница 22

– Он пришёл сказать, что Алина Михайловна, бабушка его, успешно перенесла операцию.

– Ага. Именно поэтому он букет припёр, – язвит подруга.

Ну, как бы да. Розы смущали и меня. Много позже, когда я одна осталась и занималась самоедством.

– Как-то он мне не доложил, зачем цветы принёс. Не успела я расспросить. Повернулась, чтобы узнать, не галлюцинации ли у меня слуховые.

– А дальше? – я так и вижу, как загораются Людкины глаза.

– А потом он меня узнал. Мы сцепились. Соня тихонько вышла вон, видимо, подумала, что лучше уйти от этих двух сумасшедших, чем оставаться.

– И-и-и-и? – подталкивает меня подруга к откровениям, а меня переклинивает. Ну, как я ей скажу?.. – Вот только не говори, Илон, что ты с ним того… этого… Да ладно, мать, правда, что ли? Прямо в твоём святилище? Вот так – бабах! – в приёмной? Даже до кабинета не дошли, где у тебя диванчик удобный стоит?

В общем, мне ничего и рассказывать не пришлось, она сама обо всём догадалась, пока я молчала.

– А дальше-то что? – теребит меня подруга.

Я ей вываливаю остаток новостей. Про агентство, Антона, выставку. Про то, как удрала оттуда с Островским.

– Я его выгнала, – начинаю всхлипывать, ощущая себя несчастной и жалкой.

Людка какое-то время молчит, а потом выдаёт:

– Слушай, ну нечисто что-то во всей вашей истории. И тогда мне казалось, и сейчас… Но вы ж два осла упрямых. Нет бы поговорили по-человечески. А вас, как подростков, клинит на сексе. И расстаться не можете, и сойтись никак. Ты б не спешила его гонять? Раз такое дело. Шутка ли: куча времени прошло, а ты снова рыдаешь из-за Богдана Островского. Честно? Я уже боялась, что ты не разморозишься никогда. Ты ж как замерла в ожидании чуда. Такое впечатление, что только его и ждала.

– Скажешь тоже. У меня были другие мужчины, – пытаюсь я откреститься от Людкиных слов.

– Ой, да знаю я этих твоих мужчин, – вздыхает она. – Можно сказать, их не было вообще. Ты ж даже во второй раз с этими полтора рудокопами не согласилась встретиться. А Олег, между прочим, твой телефончик у меня просил, интересовался, вздыхал. Понравилась ты ему.

Я вдруг с ужасом подумала, что даже лица не помню этого Олега. Их всего два было. Ни одного, ни второго я не помнила. Имена только остались – Олег и Лев. Две мои жалкие, провалившиеся с треском попытки наладить личную жизнь.

– Ничего. Теперь будет всё по-другому, – твёрдо говорю я. – Буду активно знакомиться с кандидатами. Кто-то да приглянется.

– Ты всё же поосторожнее, – снова вздыхает Люда. – Бомбит тебя, понимаешь? Иди лучше спать. А там оно как-то наладится. Само собой. Ага.

Я тогда, погруженная в собственные переживания и душевные метания, была слишком взволнована и не придала значения её задумчивому тону. Не до того мне как-то было. Не до того.

Глава 12

Богдан

В ту ночь уснуть почти не удалось.

На эмоциях промчался по ночному городу, чтобы немного остыть, потом опомнился и вызвал такси. Но, как оказалось, мозг кипел и никак не хотел успокаиваться, а в таком состоянии провалиться в сон для меня проблематично.

Перво-наперво хотелось рвануть в клинику, к бабуле, но я понимал, что это безумие, а поэтому нужно дождаться хотя бы утра.

И пока ночь бесконечно длилась, я крутил и выкручивал, как мокрое бельё, все наши встречи и разговоры с Илонкой.

Было понятно, что ничего не понятно.

Прежде всего, она никогда не лгала. Я мог как угодно злиться, но в лукавстве Илону упрекнуть нельзя. Она даже тогда сказала правду, что взяла у отца деньги. Не стала изворачиваться, придумывать какие-то отговорки, а я ведь давал ей шанс, готов был поверить или хотя бы глаза закрыть.

Не знаю, насколько бы меня хватило. Я не тот человек, что привык к компромиссам. Да и вообще далеко не ангел, но то, что я чувствовал к Илоне, словами передать сложно. Может, поэтому отказывался верить в её вероломство, готов был выслушать любую чушь, лишь бы не ту страшную правду, что не просто оглушила, а почву из-под ног выбила.

Я тогда разругался с отцом вдрызг. После того, как ушла Илона.

– Послушай меня, – сказал он, – у тебя вся жизнь впереди. Таких, как она, жадных бедных девочек, что пытаются присосаться и поиметь побольше, нужно отсекать сразу. Как ни крути, ты мой сын и наследник, а это ответственность. Таких девочек будет много, а ты у меня один.

– Только мне больше никто не нужен, – сдерживал я себя, чтобы не сцепиться с отцом, не врезать ему, как следует. – И наследство твоё не нужно, и компания, которая давно устарела и дышит на ладан только потому, что ты держишь её неимоверными усилиями да старыми связями, которые однажды закончатся, и ты пойдёшь на дно, как деревянная лодка с прогнившим дном.

– Извинись, – я даже испытывал наслаждение, глядя, как папкино лицо становится почти цвета бордо. – И не зарывайся, щенок!

– Да пошёл ты, – ответил я ему, – лиши меня наследства, оставь его другому своему сыну, он же у тебя есть, а меня оставь в покое раз и навсегда.

Я хлопнул дверью и ушёл.

Идти мне было некуда, возвращаться в квартиру, где не было Илоны, я не хотел, поэтому бродил по улицам до поздней ночи, а потом пришёл к бабушке Але.

– Два круторогих упрямца, – покачала она головой, когда я, сбиваясь и обжигаясь словами, выложил свою боль. – Он же так и поступит, Богдаша. Ты мой внук, а он мой сын. Уж кто его знает лучше, чем я?

– Тот парень, Юра, тоже твой внук, – посмотрел я ей в глаза. – Есть в чём-то принципиальная разница? В том, что он не носит фамилию Островский? Так это легко исправляется. Я даже рад буду, чтобы не прикасаться к папиным деньгам и не мараться. Рано или поздно я всё равно своего добьюсь.

– Ложись спать, – сказала она мне и собственноручно укрывала одеялом, а чуть позже гладила по голове, как маленького, думая, что я уснул.

За те дни, что случились после, я понял, что такое ад. Я ушёл из компании отца, научился курить и получать щелчки один за другим.

Мне отказывали в кредитах, меня нигде не брали на работу. Я попал в замкнутый круг и понимал: дело не в моей тотальной невезучести, а во власти отца, что перекрыл мне везде кислород.

Наверное, он надеялся, что я приползу назад, сломавшись. А я постоянно думал о том, что солнце отвернулось от меня, потому что ушла Илона. Потому что я умирал без неё, но и мысли не допускал, что упаду на колени. Ни перед ней, ни перед отцом. Он всего лишь мне мстил, а она предала.

– Вот что, – сказала мне ба, забирая пачку сигарет, – тебе нужно уехать. Ты же говорил, что у тебя есть удалённая работа? Вот и сосредоточься на ней. А ещё – уезжай. Я дам тебе деньги. Свои. У меня есть свои накопления. Много. Я ведь тоже не даром жизнь прожила. А много ли мне нужно? Ты у меня умный, здоровый, сильный. Делай то, что хотел, но не здесь. Артём тебе не даст. Будет пакостить без конца. Слишком уж ты его задел. Уезжай, а дальше будет видно. Остынете. А там, глядишь, наладится всё, успокоится бурное море.

Бабушка Алина уговаривала меня, укатывала легонько, увещевала. Так, как умела только она. Я нередко думал: как у неё мог появиться такой сын, как мой отец? Разные совершенно, словно он ей и не родной вовсе.

Одна черта у нас была общая: упрямство. Ей тоже было его не занимать, а поэтому бабуля целенаправленно вела меня туда, где я мог избавиться от груза прошлого.

И я её послушался. Взял деньги и свалил. И всё как-то постепенно сложилось и получилось. За исключением той дыры, что никуда из груди не делась.

Конечно же, у меня были женщины. Но ни с одной из них мне не было настолько хорошо, чтобы обзавестись семьёй и детьми. Ни одна из них не смогла вызвать во мне чувства, хотя бы отдалённо напоминающие те, что я испытывал к Бояркиной.

Казалось, что время лечит. И всё было более-менее стабильно до тех пор, пока ба не надумала сыграть в ящик, а я не решил вернуться. Пока не столкнулся с Илоной и оказалось, что ничего толком не изменилось – меня до сих пор на ней клинит.