Я твоя навеки, ты мой навсегда (СИ) - Ночь Ева - Страница 33

– И никаких: «а помнишь?», «я знаю», «ты всегда любила». Как только ты проколешься, квест проигран, и валишь на все четыре стороны.

– Всё так плохо было в прошлом? – вытягивается у него лицо.

Какой же он… готов тут же сомневаться. Как будто забыл, как нам было хорошо вместе. Сколько радости и смеха мы делили на двоих. И как первое серьёзное испытание закончилось крахом, потому что кто-то не умел доверять, не хотел мне верить…

– Отсчёт времени начинается сейчас, – произношу я жёстко. – Ещё одно слово о прошлом – и будь здоров. Уйдёшь и оставишь меня в покое. Или так, или никак иначе.

Я вижу, как ему нелегко. На лице его отражается нешуточная борьба.

– Ладно, – соглашается он и кивает, – но давай всё же смягчим условия. Право на ошибку, например. Как в сказке о золотой рыбке – три желания. То есть три осечки. Это ж немного? Как ни крути, амнезией я не страдаю и, думаю, это чересчур жёстко, Илон.

– Три – много, – не сдаюсь, продолжая торговаться. Эдак сейчас он аргументированно втюхает мне свои собственные правила и окрутит, как бедную родственницу – глазом моргнуть не успею. – Одна-единственная ошибка возможна. Больше – нет.

– Ну хотя бы штрафное очко, – упрямится Островский. – Как в соревнованиях: ошибся – проскакал на одной ножке круг.

– Куда тебе скакать, скакун ты мой, – вырвалось невольно, я даже язык от досады прикусила. А Бодя приободрился. Ему понравилось. Глаза сверкнули синим-синим. Небось думает, что дело в шляпе.

– У меня тоже есть маленькое условие, – переплетает он пальцы и поглядывает на меня сквозь ресницы. На губах зарождается у него улыбка. – Раз мне нельзя оборачиваться, значит и тебе тоже. Но я не буду столь жесток и привередлив. Сущий пустяк. Штришок к нашему договору.

– Никаких условий! – пугаюсь я, потому что знаю: он запросто способен обвести меня вокруг пальца.

– И всё же так будет справедливо. Каждая твоя ошибка – поцелуй.

– Нет, Островский!

– Да, Бояркина! Справедливость должна быть абсолютной. Иначе это игра в одни ворота. Мне так неинтересно.

– Тогда вон Бог – вон порог, – машу я рукой на выход.

– Но ты же в себе уверена? – гнёт он свою линию. – Раз готова к такому квесту, то условия распространяются в обе стороны. Я не вспоминаю, ты забыла. Заново так заново. Ошиблась – поцелуй. Мой. Тебе и делать ничего не нужно.

– Островский, ты как всегда! – выкрикиваю я в сердцах.

Он мягко забирает мои ладони в свои и целует костяшки пальцев. Так, что я забываю, как дышать. Все слова вылетают из головы, а я превращаюсь в кисель. Горячий густой кисель – делай со мной, что хочешь. Хоть ложкой ешь, хоть на хлеб намазывай.

– Я не могу быть «как всегда», сударыня, – воркует он бархатно, а по мне табунами мурашки бегут. – Мы с вами почти не знакомы. Позвольте представиться: Богдан Островский, тридцать шесть, не женат. Моё одинокое сердце благосклонно смотрит на вас и бьётся, волнуясь. Кто вы, о, прекрасная незнакомка?

– Илона Бояркина, тридцать один, не замужем, – лепечу я ему в тон. А что мне оставалось делать?! Только подыгрывать в дурацкой игре, которую сама же ему навязала. И себе тоже. На свою голову.

– Вы очаровательны. У вас такая красивая улыбка. Попробуйте ещё тирамису и выпейте кофе. Здесь его готовят замечательно.

И я доедаю тирамису. Пью кофе и отвечаю на Бодькины вопросы. Он шпарит не останавливаясь, словно у него там шпаргалка спрятана внутри. Допытывается, слушает меня с неподдельным интересом.

Он не выходит из образа. И безукоризненно проходится по тем «местам», что ему неизвестны: расспрашивает о работе, интересуется моим графиком, выпытывает какие-то мелочи. А я сижу гусыня-гусыней: га-га-га да га-га-га. Врать не могу, сочинять на ходу – не мой конёк. Приходится говорить правду.

– Позвольте, я вас провожу, – протягивает он руку, когда этот бесконечный ужин наконец-то заканчивается.

Первый порыв – не давать ему к себе прикасаться. Но это уже совсем детский сад, особенно учитывая, что мы наконец-то нащупали ступеньку, на которой можно балансировать, не рискуя упасть и расшибиться.

Мы поднимаемся. Бодя страдальчески морщится.

– Больно? – тут же включаю я заботливую мамашу и моментально получаю поцелуй в районе уха.

– Простите, дорогая, почти незнакомая Илона, но откуда вам знать, что со мной? Наверное, именно этот вопрос вы должны были задать прежде всего.

Судя по всему, он меня общёлкает по всем статьям. Но сдаваться я не собиралась. Ещё чего. Раз уж вписались в этот квест, значит пойдём дальше. И уверена: настанет момент, Бодя тоже проколется! А как только это случится во второй раз, я с чистой совестью пошлю его куда подальше!

Глава 18

Богдан

Куда юному безусому солдату против убелённого сединами опытного генерала? Да это просто подарок богов – её квест!

Вначале мне эта идея не понравилась от слова «совсем». Только потому, что всё же много чего нас связывало, и я как бы не желал забывать. С другой стороны, это ж сколько перспектив и возможностей открывалось при переходе в режим «всё заново»!

К тому же, негласно я выборол право ловить Бояркину на осечках и целовать. Она будет осекаться. Не сможет держать нейтралитет. Женщины эмоциональнее и склонны к сентиментальностям куда больше, чем мужчины. А поэтому она будет вспоминать.

К тому же, Илонка – раненая девочка, обиженная мной незаслуженно. А раз так – прошлое будет без конца стоять между нами, хочет она этого или нет.

Я вёл себя безукоризненно правильно. Довёз её на такси домой, распрощался под подъездом, на чашку чая не намекал, хоть и был готов на гораздо большее, чем чинно на кухне чаи гонять. Потерплю. Сейчас главное – не давить на неё, пылинки сдувать.

Задачей номер два в моём списке стояли «конкуренты». Пока я не знал, как отвадить от Бояркиной Ястребовского и «брата» Вересова. То, что они будут вокруг неё виться, я не сомневался.

Ястребовский временно из гонки выбыл – отчалил в заграничную командировку. Не будет какое-то время глаза мозолить – и то хлеб. Но он всё равно вернётся, и – уверен – снова начнёт к Илонке клеиться.

Ломая себя и мучаясь, я искал альтернативу. По всем раскладам выходило, что нам с Ястребовским выгодно было бы идти в одной упряжке. Собственник во мне противился и рычал, потому что, к бабке-гадалке не ходи: на фоне сердечных дел вряд ли удастся вступить в эру плодотворного сотрудничества. А поэтому мой мозг подбрасывал совершенно возмутительные методы устранения «кандидата» в мужья девушке, которую я по праву считал своей.

– Как наши дела? – спросила сваха Дубцова, как только я переступил порог своей квартиры. У неё, видимо, радар установлен. Ну, или неплохо работает какая-то там шпионская служба.

И не поленилась же поздно вечером позвонить! Какая забота! Какая преданность делу!

– Всё замечательно, – отрапортовал я. – Объект пошёл на контакт, осталось дело за малым. Есть только одна убедительная просьба: не подбрасывайте ей больше никаких женишков, ладно? А то я голову сломал уже, как от них избавиться.

– Надеюсь, вариант «концы в воду» вам не подходит? – заботливо поинтересовалась она.

Я представил, как убиваю конкурентов и сбрасываю трупы в реку. Меня передёрнуло. Ну нет, до такого я ещё не дошёл. Есть много других, менее радикальных способов отделаться от нежелательных воздыхателей.

– Я не настолько кровожаден, – поспешил заверить любезную Инну Андреевну. – Но не хотелось бы распыляться на совсем ненужные телодвижения и тратить энергию на людей, которые мне не интересны, отвлекаться от основной цели. Я искренне и со всей душой хочу жениться на госпоже Бояркиной, которая, очень на это надеюсь, в ближайшем будущем станет Островской.

– А вдруг с её стороны всё остыло? Почему вы не рассматриваете вариант, что девушке за столько лет вы не перенравились?

Ну да. Так остыло, что как только малейшая возможность – и мы падаем в горизонтальную плоскость. Как бы я согласен, что физиология – ещё не всё, но не так уж и мало, если учитывать, какой промежуток времени нас разделил.