Археолог: заветный ключ (СИ) - Рудин Алекс - Страница 27

— Спасибо, я знаю, где он останавливается, — сказала Женька.

Я подхватил сумку с чемоданом, и мы вышли из отделения милиции на свежий воздух.

Автобус подошёл только через десять минут, и ещё минут тридцать ехал до городской больницы. Мы с Женькой устроились на задней площадке, чтобы не мешать пассажирам. Входящие заинтересованно косились на чемодан.

— Где такой купили? — доброжелательно спросил нас бодрый дедушка с авоськой, из которой торчали батон и бутылка кефира. — В Москве, что ли?

На седых кудрях старика залихватски сидела светлая летняя шляпа.

— В Риге, — наобум ответил я.

Старичок восхищённо покачал головой.

В семидесятые Прибалтика была своеобразной витриной СССР. Через неё отсталому капиталистическому миру показывали достижения развитого социализма.

— А я в Праге бывал, — вдруг поделился с нами дедушка. — В сорок пятом, с маршалом Коневым!

Он произнёс это так, словно маршал Конев лично пригласил его в Прагу. Хотя, кто его знает, этого новгородского дедушку? Может быть, именно так всё и было.

— А потом в Любеке, — пустился в воспоминания дедушка. — Ох, и раздолбали его союзнички!

Название «Любек» всколыхнуло в моей памяти какие-то смутные воспоминания. Почему-то они были связаны с ключом и ещё с Ганзой. Ну, связь с Ганзой понятна — с Любека она и начиналась, в этом небольшом городе на протяжении всей истории Ганзы был её центр. Но при чём тут ключ?

Оборвав мои мысли, Женька в третий раз за день дёрнула меня за рукав.

— Приехали, — сказала она, показывая на большое здание из белого кирпича. От центрального входа в обе стороны тянулись длинные крылья корпусов.

К Валентину Ивановичу нас не пустили.

— Завтра приходите, — равнодушно сказала медсестра в регистратуре приёмного покоя. — С часу до четырёх.

— Да нам только вещи передать! — возмутился я, показывая медсестре чемодан.

— Завтра, — повторила она и опустила глаза к раскрытому на стойке журналу.

— Чёрт знает, что! — поднажал я, но медсестра даже не подняла взгляд. Она была совершенно уверена в собственной правоте.

Я бросил взгляд на дверь, которая вела в больничный корпус. Проскочить туда внаглую было нетрудно, но что делать потом? Скитаться по этажам в поисках палаты Валентина Ивановича?

Женька словно прочитала мои мысли. На этот раз, видимо, для разнообразия, она не стала дёргать меня за рукав, а просто пихнула локтем в бок.

— Идём! Отнесём вещи в общежитие, а завтра с утра приедем.

Тащиться с тяжёлым чемоданом через весь город мне не улыбалось, но вариантов не было. Да и перед Женькой было немного стыдно. Я хотя бы своего декана встречал по его просьбе, а она потеряла полдня просто со мной за компанию.

— Я на вас главному врачу пожалуюсь! — язвительно сказал я медсестре.

Медсестра задумчиво подняла глаза к белому больничному потолку, словно пытаясь определить — откуда идёт странный звук моего голоса.

— Саша! — прошипела Женька.

Я снова подхватил осточертевший чемодан, и мы вышли на улицу.

До общежития пришлось добираться тремя автобусами с пересадкой — слишком неудобно оказались расположены маршруты общественного транспорта. В принципе, это было логично — студенты редко ездят в больницу. Просто нам с Женькой так «повезло».

— Давай оставим чемодан в «камералке», — предложила Женька, когда мы поднялись по бетонным ступенькам в холл.

Но я отрицательно покачал головой. Фанерная дверь «камералки» запиралась на хлипкий замок, который запросто открывался, если дверь просто неосторожно толкали плечом. На экспонаты никто не покушался, но фирменный заграничный чемодан вполне мог привлечь чьё-то внимание. И что я потом скажу в милиции?

— Отнесу в комнату, — сказал я Женьке. — Запихну под кровать, а завтра отвезу в больницу.

Женька пожала плечами.

— Как хочешь, — равнодушно сказала она. — А я ещё поработаю.

После того, как я съездил к Свете, мы с Женькой незаметно перестали гулять по вечерам. А может, Николай Лаврентьевич, и вправду, взвалил на Женьку слишком много работы.

Я втащил чемодан по лестнице на второй этаж. Ручка к этому времени так сильно врезалась в ладонь, что на коже появилась глубокая синяя борозда. Ремень сумки сползал с плеча, мне всё время приходилось его поправлять.

В комнате никого не было — мои соседи ещё не вернулись с раскопа. Я бросил сумку на кровать. И тут онемевшие пальцы правой руки разжались. Чемодан грохнулся на пол и неожиданно раскрылся. На пол вывалились вещи, веером разлетелись по полу какие-то бумаги.

Одна из бумаг подлетела прямо к носкам моих ботинок. Это была чёрно-белая копия письма, которое пропало из архива в Балтийске.

Июль 1241-го года. Великий Новгород — Копорье

Прибыв в Новгород, Александр не терял времени. В короткий срок были собраны боярские дружины, которые перешли в безраздельное подчинение князя. Александр действовал решительно, новгородский посадник Степан Твердиславович во всём его поддерживал. И те бояре, которые опасались усиления князя, волей-неволей попритихли.

Всё-таки, немцы сейчас жгли и опустошали их земли. Да и неудача посольства к Тевтонскому ордену хорошо отрезвила бояр. Все понимали, что с орденом мирно договориться не получится. Немцы нацелились на Новгород, и остановить их можно было только силой.

Готовые к выступлению боярские дружины стягивались к Городищу, на котором, по обычаю, стоял терем князя. Городище находилось за городской чертой Великого Новгорода. Тем самым как бы подчёркивалось, что князь — сам по себе, а Новгород — сам по себе.

Но сейчас городская жизнь словно переместилась от Святой Софии на широкий двор княжеского терема. Сюда чуть ли не каждый час прибывали вооружённые отряды, обозы с припасами и сеном для лошадей.

Посоветовавшись со Степаном Твердиславовичем, Александр не стал собирать городское ополчение. Смысла в этом не было — мужики плохо вооружены и не привыкли драться. Да и коней на всех не хватало, а сёдел — и тем более. Такое большое войско стало бы слишком медленным и неповоротливым. Его легко было разбить на стоянке или переходе.

Кроме того, воевать пока приходилось на своей земле. А значит — вся тяжесть прокорма войска ложилась на разорённые орденскими отрядами новгородские деревни.

Да и уводить большое войско из Новгорода было опасно — тевтонские рыцари могли в любой момент ударить по самому городу.

Поэтому, собрав только хорошо вооружённые боярские дружины, Александр выступил против разрозненных немецких отрядов, которые опустошали новгородские земли.

К этому времени тевтонские рыцари разорили все земли по реке Луге и заняли городок Тёсов, всего в тридцати верстах от Новгорода. Главной опорой немецких отрядов была только что построенная деревянная крепость в городке Копорье, недалеко от побережья Балтики.

Выступив из Новгорода, дружина князя Александра первым делом ударила на Тёсов. Земляные укрепления городка не могли сдержать неожиданный натиск. Немецкий отряд был застигнут врасплох и весь перебит, а войско Александра быстрым маршем пошло вниз по течению Луги, отбивая прибрежные деревни.

Часть воинов погрузились на захваченные лодки, другие двигались по обоим берегам реки, ведя в поводу свободных лошадей. Войско продвигалось быстро, останавливаясь только на короткий ночной отдых.

Немецкие отряды торопливо отступали к деревеньке Нарве и Копорью, не зная — куда именно ударят русские войска.

В середине августа Александр неожиданным маршем увёл дружину с берегов Луги. Всего за сутки прошёл двадцать пять вёрст по лесным тропам и через день неожиданно появился под стенами Копорья.

— Хорошо построили, удобно.

Гаврила Олексич спрыгнул с седла. Отбиваясь ладонью от настойчиво жужжащих комаров, подошёл к костру. Встал в клубах дыма, прищурил глаза.

— Со стороны речки идти — завязнем. Стрелами со стен перебьют. Надо в обход и бить с северной стороны. Там ров и стена.