Ты меня поймал (СИ) - Вольная Риша - Страница 19

И вот почему этим подружкам дома не сиделось?! Или вон пили бы в зале шампанское и лопали бы закуски с икрой. Нет! Надо же было потащиться на подвиги и расстроить мне весь чётко распланированный вечер, включая превращение моей жалкой душонки в фарш для котлет.

— Поехали, Золушка. Будешь отрабатывать прегрешения свои и своей подруги, — аккуратно подталкиваю её в спину, так как Лара пока ни с места не сдвинулась.

С моей помощью мы преодолели порог кабинета, а дальше дело пошло быстрее.

Мотылёк, которую я придерживал за плечо больше ради подстраховки от падения, чем от побега, склонив голову, шагала рядом со мной, а Яровой как чёрный ангел мщения следовал за нами.

Каскад её волос закрывал лицо, так что об мыслях девушки можно было только догадываться по мелкой дрожи в теле то ли от холода, то ли от страха перед грядущим будущем.

На улице бешеный порыв ветра едва не сбивает с ног Лару, поднимая и путая её пепельные пряди, что даже мне достаётся. Приходится справляться с этой проблемой самому, так как руки девушки в наручниках.

Яровой уже открывает перед нами дверцу машины, пока я сражаюсь с волосами, собирая их в кулак на её затылке, а потом, быстро замотав в пучок, засовываю за шиворот моего пиджака.

Мы снова стоим так близко, что сквозь тонкую ткань своей рубашки я чувствую не только адский холод российской осени, но и тепло женского тела. Лара же ёжилась от моих нечаянных прикосновений к её шее и лицу, пока я убирал волосы, а теперь упорно отводит глаза в сторону.

И это почему-то начинает меня бесить. Была такая смелая, что подалась с подругой в опасное приключение, отважная, что приняла решение «отработать» провинность передо мной, а теперь прячет глазки, словно я то самое чудовище из сказки, которое сейчас надругается над её невинным телом.

— Можешь уходить, — зло бросаю ей и даже не знаю, кого в момент своей шизофрении ненавижу больше- себя, её или обстоятельства, связывающие нас.

Лазурные, с расширенными зрачками глаза впиваются в меня. В них плещется страх и отчаянье, поэтому я практически не сомневаюсь, что художница сейчас даст задний ход.

— Узнаю, что болтаешь лишнее или вообще вспоминаешь обо мне вслух, приду как призрак мщения. И не думай, что не узнаю. Ещё как! И тогда все тайны и грязные секретики твоей семьи вслывут наружу. Думаю, Лара не захочет, чтобы имя её любимого отца посмертно полоскали в грязи.

Едва её нежных ушек касается угроза о родственнике, Илларионова оживает. Прекрасной лазури больше не остаётся, теперь только обжигающий голубой с прожилками стали, что особенно эффективно смотрится на фоне зарозовевших щёк.

— Не стоит, граф де Бомарше, марать свои благородные пальцы о грязное белье моей семьи, — практически выплёвывает девушка в ответ, и кажется, от пощёчины меня спасают только наручники, что всё ещё держат женские руки скованными. — Можете не волноваться на мой счёт. Я смогу хранить вашу «грязь» на дне своего разума столько же надёжно, как и свою собственную.

Со мной так не разговаривают. Не принято, а ещё наказуемо. Но не этого ли я хотел от девчонки пару мгновений назад?

— Очень на то надеюсь, Клара. А то я могу и проверить, — снова давлю и бессовестно угрожаю, всё ещё выискивая пороги её храбрости.

— Когда вам будет удобно, Лев Николаевич, но лучше бы никогда, — с лёгкостью парирует мне в ответ и ещё сильнее запрокидывает голову, чтобы казаться выше, а не дюймовочкой на фоне моего роста.

Мы оба стоим, не обращая внимания на холод, ветер и противный дождь сверху, и ни один не желает первым отвести взгляд, словно это будет поражение, стоящее нам жизни.

И я снова теряюсь на дне её беспокойных глаз, горящих синем пламенем, цепляюсь за напряжённые губы с остатками алой помады и чувствую острое желание снова их попробовать. Уверен, в этот раз вкус и ощущения будут совсем иными…

— Только посмейте, — угрожает Лара и тем самым решает свою судьбу.

Я же посмею.

Лара

Внутри меня не осталось ни одного живого места. Всё скрутилось и покрылось коркой льда.

Мою семью трогать нельзя. И неважно, что родители мертвы, а всему остальному миру наплевать на меня и их прошлое тоже. Я-то жива. Я последняя из рода Илларионовых, поэтому, пока моё тело не предали земле, я буду защищать их покой. После меня, пожалуйста, так как наш род прервётся на мне.

И пусть от графа Дракулы подгибаются колени и сердце замирает к чертям, а от гнева торговца «живым» товаром стынет кровь, я не могу смолчать.

Пусть буду дура, а это будет мой последний в жизни бенефис, но так надо. Я так хочу.

И, когда в холоде изумрудов я узнаю знакомый по чужим мужским взглядам похотливый интерес, злюсь.

У него есть Наташа и ещё весь мир в женской ипостаси для удовлетворения своих желаний. С меня же достаточно…

— Только посмейте, — ни грамма не шучу, так как сейчас готова как никогда впервые в жизни ударить человека.

Ухмылку на всю довольную физиономию Третьякова не смог бы смыть даже проливной дождь, а не то что эти мелкие капли, струящиеся по нашим лицам и одежде.

— И снова попалась, — шепчут порочные губы напротив моих, опаляя теплом и лишая меня возможности ответить.

Жёсткие пальцы удерживают меня за подбородок, буквально заставляя открыть рот.

В голове всплывает из далёкого прошлого «Тебе понравится, детка!», но я вовремя врубаю заслоны. Не сейчас и не так.

Начинаю мотать головой, пытаясь сбросить с губ прикосновение языков пламени, но тогда граф собственнически кладёт вторую руку мне на затылок, тем самым лишая возможности любого сопротивления.

Злюсь настолько, что впадаю в уровень примитивного животного и просто кусаюсь, требуя быть услышанной.

— Чёрт! — шипит мой противник, облизывая языком небольшую кровоточащую ранку на нижней губе.

В моей же душе одновременно звучат фанфары победы и похоронный марш.

— Зря ты так со мной, Ларочка! — и снова угрозы, к которым, кажется, у меня вдруг выработался иммунитет.

Жаль, что, скорее всего, не пожизненный.

— Я предупредила. У вас же и без меня есть, с кем … сбросить напряжение, — запинаюсь только на секунду, но Третьяков и вовсе не замечает моего смущения.

— Намекаешь на свою любимую подругу? — Не отвечаю, так как, по-моему, это и не вопрос. — Значит, Наташа делилась подробностями своей интимной жизни. И как тебе?

И, как бы я ни пыталась сохранить внешний покой, память- злодейка тут же подкинула мне парочку жарких подробностей из болтовни Наты и, что ещё хуже, мою собственную реакцию на них. А сейчас, когда объект этих сексуальных фантазий находится в нескольких сантиметрах от меня, ситуация в стократ сложнее.

— Я даже не сомневался в твоём молчании, Мотылёк, — снисходительно отвечает Третьяков сам себе, пока я сглатываю острый приступ ненужного возбуждения. — Поэтому один поцелуй, и ты свободна. Заметь, за нарушение неприкосновенности частной собственности это ничтожно мало.

Мой мозг с ним согласен, а вот душа требует наказания за угрозы моей семье. Но граф не ждёт моего благословения и просто целует. Жарко, страстно, буквально впечатывая свой рот в мой.

В первую секунду я задыхаюсь от неожиданности бесцеремонного вторжения, а потом меня накрывает приятное чувство томления, которое как снежный ком с горы из маленького снежка превращается в грандиозный обвал, под которым рушится моя агрессия и рождается страсть.

Теперь меня можно не держать, я и так не сопротивляюсь и даже неумело пытаюсь копировать движения мужчины. И где-то в затылке бродит мысль, что потом за этот поцелуй буду себя презирать, но сейчас прикрылась мыслью о единственном способе спасения.

Граф сам разрывает наш поцелуй. Распахиваю веки, что, оказывается, успела прикрыть, и тут же упираюсь в изумрудный взгляд. И, как ни стараюсь, не могу понять, о чём мужчина сейчас думает.

— Теперь ты свободна, — хрипло и снова отчужденно выносит решение хозяин этого проклятого места, буквально отталкивая моё тело в сторону.