Личная слабость полковника Лунина (СИ) - Волкова Виктория Борисовна - Страница 29

— А твои друзья?

— Я, наверное, сам виноват. Вытащил тебя на плече из полиции, засунул в тачку. Но и ты особо не сопротивлялась. Да еще платье это красное. Декольте до пупка и каблуки как табуретки. Естественно, я ошибся! Мы все ошиблись…

Ожесточенно тру лицо, пытаясь вспомнить тот теплый сентябрьский денек в богом забытом Шанске. Если бы не знакомый полкан, я бы там до сих пор куковал. А пацанам не пришло бы в голову поискать в местном изоляторе.

— Кстати, а что ты там делала? — смотрю строго. Но в голосе так и проскальзывают мягкие нотки. Не могу я сердиться на жену. Сам дурак. Перепутал все что можно и нельзя. Теперь хоть головой об стенку бейся.

— Я тебе сразу сказала, — цедит она, отодвигаясь. — Когда ты еще с капельницей лежал.

— Да? — смотрю обалдело. — А я не помню, Надь. Честное слово. Одно знаю точно, ты меня спасла. Но, честно говоря, я до сих пор не разобрался в ситуации. Кто меня на заправке ударил? Как я вообще в КПЗ оказался? И что там делала ты? И мужик этот странный. На сутенера еще похож. Он меня и сбил с толку…

— Сутенер? — охает Надежда и повторяет обалдело: — Какой сутенер? Там полицейские были и Торганов. А больше никого.

— Вот. Тор этот. Что вообще за перец?

— Торганов Виктор Петрович, — изумленно смотрит на меня Надежда. — Главный врач Шанского роддома и мой бывший…

Бывший? Холодеет в душе, и многое становится понятным. Видимо, Надежда влипла в какую-то историю, а это чистенький холеный слизняк…Тор, твою мать… прискакал выручать подружку.

«Вот, значит, какие мужики нравятся Надюхе. Наглаженные. В брендовых шмотках», — разгоняюсь от невыносимой ревности.

«Но она-то с тобой, придурок, — останавливает меня здравый смысл голосом Кирсанова. — Выдыхай, баклан. Это женщина твоя».

— Так что там у вас случилось? — интересуюсь небрежно.

Надя сбивчиво пересказывает, а я, шалея от любви к жене и ненависти к Торганову, снова сгребаю ее в охапку.

— Девочка моя, прости, — шепчу, целуя в глаза, щеки, лоб. Веду ладонью по затылку, затем по податливой шее. И когда жена утыкается щекой мне в грудь, признаюсь хрипло: — Я за тебя любого порву. Слышишь?

— Я сама виновата, Слава, — всхлипывает Надежда. — Не надо было мне бежать в этот ювелирный. Знаешь, уже никаких чувств не было. Просто в глаза хотелось посмотреть…

— Ты все правильно сделала, — выдыхаю я порывисто. Снова целую. В висок, в щеку, в губы. Утираю подушечкой большого пальца слезы. Вглядываюсь в печальное личико жены и улыбаюсь довольно. — Где бы я тогда тебя искал, Надь? Ты об этом подумала, голова садовая?

Если вдуматься, мы со Славой встретились только из-за людской подлости. Не вопреки, а благодаря! Лунина в полицию определил Дрозд, а меня — чудесный Витенька.

Что бы мы без них делали?

Подхватившись, в порыве чувств бросаюсь к мужу. Цепляюсь руками за крепкую шею и тут же оказываюсь прижатой сначала к матрасу.

— Наденька… Надюха моя, — шепчет Слава, вдавливая меня в постель. — Девочка моя хорошая. Ты простила меня?

— А что мне остается? — фыркаю, пытаясь выровнять дыхание. Веду ладошкой по ежику коротко стриженых волос. — Но еще нужно разобраться с твоим двойником. Дудков четко сказал имя и фамилию. Еще орден хотел получить…

— Орден? — рычит Лунин, проводя большим пальцем по моим губам. — Получит. Я ему сам выпишу.

Поспешно развязывает пояс моего халата, отводит в стороны полы.

— Девочка моя красивая, — шепчет хрипло.

Пожирает голодным взглядом. Жадно ведет рукой по бедрам, поднимается выше к груди. А коленом раздвигает ноги.

— Слава, люди вокруг, — шепчу я, косясь на тонкую перегородку, отделяющую нас от соседей.

— Там сортир, — морщится Лунин. — И пустое купе, кажется.

В хриплом голосе сквозит нетерпение. А в карих глазах плещется желание.

— Если только тихо, — вздыхаю я, разрешая вздыбленному члену попасть внутрь.

И задыхаюсь, стоит только ему задвигаться. Обхватываю ногами крепкий торс мужа и тут же оказываюсь в его медвежьих лапищах.

— Наденька моя, Надюшечка, — бормочет мой полковник, теряя рассудок. Приподнимая бедра, выстанываю имя мужа. Двигаюсь с ним в такт. И сама улетаю к звездам.

— Подожди. Давай вместе, — останавливает Слава, обрушиваясь на меня глубокими толчками. Ускоряет движение, доводя нас обоих до пика.

На столе дребезжат тарелки, и мне кажется, весь поезд ходит ходуном. Под натиском мужа ползет со стола скатерть, которую Лунин задел плечом. С последним толчком мощного тела на пол падают со звоном бокалы. Разбиваются на мелкие осколки. Но мы со Славой не замечаем ничего. Просто двигаемся в такт, став одним целым.

Счастливые и потные.

— Просто капец, — обалдело шепчет Лунин, переводя дух. И приказывает мне непререкаемым тоном: — Пока не вставай. Порежешься. Я сейчас попрошу кого-нибудь убрать. Или, если срочно надо, отнесу тебя на руках…

— Прямо в душ? — спрашиваю устало.

Нужно пойти помыться. Славкина сперма, словно метка, размазана между ног. Особенно досталось внутренним сторонам бедер. Кажется, если сейчас не смыть, ноги слипнутся между собой.

— Только помыться? — уточняет мой заботливый муж и, когда я киваю, замечает ворчливо: — Тогда лежи. А то такое впечатление, что я в тебя ядовитых спор напустил.

— Проветрить не мешало бы, — роняю, улыбаясь. Кажется, все купе пропиталось нашими запахами. И каждый, кто войдет, сразу поймет, чем мы тут занимались. От стыда алеют щеки. Но в груди и между ног разливается теплое блаженство. Новое, незнакомое чувство. Я такого никогда не испытывала с Торгановым. Натянув одеяло под подбородок, закрываю глаза.

Хоть я и стараюсь меньше сравнивать мужа с бывшим любовником, но не получается. Сравнения сами лезут в голову. Витя бы ни за что не взял купе Люкс, а уж о том, чтобы трахаться, когда стоит на столе грязная посуда, не могло быть и речи. Да и кто в общественном месте занимается любовью? Это не гигиенично.

Благодаря услужливой памяти, перед глазами тут же появляется недовольно-брезгливая физиономия Торганова.

«Свободен, Витя. Ты же давно этого хотел!» — отмахиваюсь мысленно. И распахиваю глаза, заслышав недовольный голос мужа.

— А посуду почему не убрали? Или я должен за официантами бегать?

Укутываюсь с головой и улыбаюсь во весь рот. Вот умеет Лунин навести шороху. Настоящий полковник.

— Ты спишь? — заглянув в купе, шепчет заговорщицки.

— Пытаюсь, — вздыхаю я, понимая, что пока не уберут осколки, Слава спать не ляжет.

В приоткрытую дверь любуюсь фигурой мужа, стоящего в коридоре около освещенного окна. Скольжу взглядом по силуэту. Один разворот плеч чего стоит. И поджарые крепкие ноги. И упругая задница, которую так и хочется укусить.

Мимо проходят какие-то парни, и Слава, стрельнув у них сигаретку, затягивается неспешно. Старается под сизым дымом спрятать запахи любви. И заслышав какое-то движение в тамбуре, делает шаг в купе. Торопливо водит сигаретой из стороны в сторону и, притушив о металлическую фрамугу, быстро выкидывает в окно. Плотно закрывает задвижки. А затем открывает окно.

— Безобразие, — поворачивается к маленькой сухонькой женщине с пылесосом в руках. — Мало того, что тормоза дурацкие, так еще и вентиляция ни к черту. Куревом из другого вагона тянет. Спать невозможно.

Ворча, муж садится в кресло. А я, уткнувшись носом в подушку, закрываю глаза.

Витя бы точно среди ночи никого бы звать не стал. Мучился бы до утра, ругался и терпел бы. Или заставил бы меня собирать осколки.

Незаметно проваливаюсь в сон. Слышу встревоженный голос уборщицы.

— Ой, что вы, совершенно не надо. Это моя работа.

Видимо, Слава дает ей деньги за труды. А потом, закрыв дверь, укладывается рядом. Сама того не замечаю, как оказываюсь сверху. И распластавшись на большом теле любимого мужчины, засыпаю сном младенца. Под стук колес и мерное дыхание Лунина мне снится какой-то дом посреди леса. Огромный. Красивый. И будто это наш со Славой дом.