Личная слабость полковника Лунина (СИ) - Волкова Виктория Борисовна - Страница 30

«Какой там наш!» — просыпаюсь внезапно. Все равно придется вернуться в Москву и жить по соседству со змеями.

«Наши окна выходят на серпентарий», — вздыхаю тоскливо. И разлепив глаза, изумленно смотрю на купе, залитое солнечным светом, и на мужа, восседающего в кресле напротив. Слава сосредоточенно что-то пишет в телефоне.

— Ага! Проснулась! — радостно восклицает Лунин, поднимая на меня глаза. С таинственным видом выходит в санузел и возвращается обратно с букетом роз, покоящимся в шляпной коробке.

— Держи, — ставит цветы на кровать.

— Красота! — охаю, разглядывая идеальные белые розы, какие-то листья и сложные соцветия. Замечаю между ними проложенную нитку жемчуга.

— Это мне? — поднимаю глаза на мужа.

— Нет, левой телке, — добродушно ворчит он, доставая из букета жемчужное ожерелье. Медленно и тожественно надевает его мне на шею. И застегнув, целует крепко.

— Вот теперь ты, Надежда, настоящая жена полковника.

— Где ты это все умудрился купить? — изумленно гляжу на мужа. — Где-то на вокзале открылся ювелирный?

— Коны надо знать, — довольно роняет Слава, ныряет взглядом под простыню, сползающую с моей груди. И одним движением убирает ее прочь. — Вот это вид, — присвистывает довольно.

Кладет в ладони обе моих груди. Приподнимает, будто взвешивая. Ласково и нежно целует каждый сосок, доводя меня до безумия. А потом велит требовательно:

— Давай завтракать, жена. С самого утра тебя жду.

— Ты кого-то попросил из знакомых? — косясь на букет, инстинктивно дотрагиваюсь до жемчуга во время завтрака.

— Ага, — жуя яичницу, признается Лунин. — У меня в Кирове однополчанин живет. Вот и напряг немного.

И улыбается во все тридцать два.

— Слава, — смотрю на довольного мужа и начинаю хохотать.

— Ты чего, Надь? — недоуменно роняет он. — Тебе не нравится?

— Нравится все. Что ты? Цветы замечательные, ожерелье буду носить не снимая, — тушуюсь, боясь, что обидела человека. Подскочив с места, усаживаюсь на колени ничего не понимающему мужу. Провожу ладонью по слегка небритой щеке и поясняю, смущаясь: — Шикарный сюрприз. Правда! Обалденный! Но ты мог бы еще заказать мне щетку для волос… и колготки.

— Вот нет в тебе никакой романтики, — вздыхаю театрально. — Что-то я не подумал, — смущенно чешу затылок. — Но мы уже приедем скоро. А завтра все купим… Отдыхай. Поезд приходит ночью. А потом нам мои родственники до утра уснуть не дадут.

— А ты им сообщил? — поднимает на меня глаза жена.

— Ну конечно. Маманя вон телефон оборвала. Все хотела узнать, на ком я женился и почему сразу не сообщил…

— Ей подготовиться надо, — встревает Надежда.

Но я отмахиваюсь весело.

— Да к чему там готовиться. День у матери проведем, а потом ко мне поедем. У меня же за городом дом. Красиво там, Надь. Тебе понравится. Да и колготки там тебе нафиг не нужны.

— И как мне? Голой ходить? — смотрит недовольно жена. Кидает в чай ломтик лимона. Так усердно размешивает чай в стакане, что дребезжит подстаканник.

— Идея, конечно, хорошая, — вздыхаю я мечтательно. — Вот только в наших суровых условиях трудноразрешимая. Замерзнешь ты в одних колготках, девочка. И шуба эта Юлькина только для форсу. Холодно у нас. Тут или пуховики годятся, либо местные дубленки. Хотя шапку я тебе дорогой купил бы. Да и себе тоже. На следующей станции выйдем. Купим что-нибудь. А то пока до машины добежим…

— А нас встречают?

— Ага! — ухмыляюсь весело. — Колька. Мой одноклассник. Ну и зять по совместительству. Муж сестры.

— Здорово, — улыбаясь, тянет Надежда.

— Ничего хорошего, — морщусь я. — Я этого придурка дубиной гонял. Лупил несколько раз. А он все равно к Светке клеился. Как клещ прицепился на мою голову.

— Слава, — хихикает жена и смотрит с укоризной. — А если кто-то из моих родственников возьмет дубину?

— Это еще зачем? — удивляюсь я и, догадавшись, куда клонит жена, роняю порывисто: — Это другое. Ты не понимаешь.

— Отстань от людей, а?

— А к кому пристать? — приподнимаю вверх одну бровь и, словно намекая, жадным взглядом раздеваю жену.

— Ко мне, — фыркает она. — К кому же еще!

— Только пусть сначала посуду уберут, — кошусь на грязные тарелки, оставшиеся после завтрака. — Во второй раз уже не прокатит.

— Ага, — вздыхает томно Надежда и отворачивается к окну. Лениво смотрит на мелькающие за стеклом деревья и столбы. Да и я сам мажу взглядом по крышам, обсыпанным снегом, по лужам и голым веткам.

А когда торопливая официанточка берет заказ на обед и уходит, прихватив грязные тарелки, неспешно предлагаю жене:

— Давай поваляемся.

В узком коридорчике СВ слышны чьи-то голоса. Туда-сюда бегают дети, каким-то чудом собравшиеся из нескольких купе и сколотившие банду. Их окрикивают мамаши. Кто-то тянет багаж. И маленькие чемоданные колесики отбивают жалкую дробь.

Дрыг-дрыг-дрыг.

«Зуевка! Подъезжаем! Стоянка две минуты!» — зычно объявляет проводница.

Уже не потанцевать под одеялом. Танго отменяется.

— Просто полежим поболтаем, — поясняю, не обращая внимания на недоуменный взгляд жены.

— Тогда иди сюда, — хлопает она ладонью по постели.

Подрываюсь с места. Меня долго просить не надо. И улегшись посреди кровати, жду, пока Надя устроится у меня на груди. Все. Вот так хорошо.

— А у тебя на службе неприятностей не будет? — вздыхает жена, приподнимаясь на локте.

— Все уже утрясли, малыш, — роняю спокойно.

Хотя пока Надежда спала, мне пришлось потрепать нервы. Себе и пацанам. Сначала пришлось выслушать порцию упреков от Бека. Дескать, друзья так не поступают. Затем начались предъявы от Крепса. А потом и Александра с Юлей соизволили создать общий чат и там официально принесли извинения.

— Это с Надей будете обсуждать, — ответил всем сразу. Только забыл добавить, что сам думал примерно так же, как и мои друзья.

Коллективный мозг у нас, что ли?

А когда накал немного стих, написал в личку Кирсанову:

— Помоги мне уволиться, бать.

— А ты хорошо подумал, Асисяй?

— Практически, — отвечаю неопределенно.

Подумал-то я хорошо. Вот только Беку пока о моих выводах знать не полагается. Хотя я всю ночь не спал, пытался натянуть сову на глобус. Но так и не решил ничего. Вернуться с Надей в Москву? И опять жить рядом с Юлей? Невзлюбила Крепсиха мою жену. Или до сих пор помнит, как я ее гонял от Димки? Они-то помирились, а осадочек остался. Вот и выплеснулся.

— Ничего гарантировать не могу, — через минуту-другую приходит ответ от Бека. — Насчет отпуска похлопочу. Считай, шестьдесят суток у тебя есть. А потом будь добр явиться, — недовольно отчитывает меня Кирсанов, словно прогульщика. — И сам реши, как быть со службой. Понял?

Я еще и виноват, твою мать!

Но делать нечего. Отпуск — тоже хлеб. За два месяца определимся. Может, Надя захочет в Москве жить. Или дом продадим. Вариантов масса.

Но, честно говоря, больше всего мне хочется вернуться на родину. Уехать к себе на заимку и жить там спокойно. Ходить на охоту и рыбалку. Любить жену. Раз в неделю возвращаться в город. Гулять по киношкам и магазинам. Обедать у мамани. Есть обжигающие пельмени с холодной сметаной, запивать ледяной водочкой и по выходным париться в баньке.

А в Москве Юля все равно добрее не станет. И Александра холодная как айсберг. Отстраненная вся до невозможности. Противно очень. И обе, стервы, прикрываются заботой обо мне. Де не нужна мне ваша забота! Упаси бог от нее.

— Как утрясли, Слав? — робко интересуется жена. — Или это тайна?

— В отпуске я. На два месяца, — вздыхаю, заложив руку за голову. И чувствую, как на душе становится легко и спокойно. Надя рядом. И это главное. Вот лежит, закинув на меня ногу. Трется сиськами. Беспокоится.