Н 5 (СИ) - Ратманов Денис - Страница 3

Неужели они собираются меня осудить по такому ничтожному поводу?! Как-то мелковато для КГБ.

Вомбат повернулся ко мне спиной и обратился к Щелкунчику:

— Ты гля, говорливый какой! Давай на сканер его. — Он повернулся ко мне и успокоил: — Не дрейфь, это не больно и неопасно. Нам нужно понять, кто ты есть, от этого будем и плясать.

— Вы хоть скажите, что произошло и почему я здесь? Вот представьте, что я вообще не в курсе, а вы невинного человека прессуете.

Вомбат посмотрел, как на экзотическое насекомое, потом кивнул майору, и тот скомандовал ментам:

— Давайте-ка его в лабораторию.

Представилось стерильно-белое помещение, ящик с пыточными инструментами, электроды… Я мотнул головой, изгоняя из головы иллюзии. Нет. Скорее всего, они будут проверять, не одаренный ли я, а дальше со мной будет работать либо БР, либо КГБ. Витаутович говорил, дар можно вычислить с помощью энцефалограммы, и он проявляется у меня, когда я сам этого захочу. Сейчас — не хочу. Но вдруг организм сочтет ситуацию опасной для жизни и начнет спасаться с помощью дара?

Лучше с КГБ иметь дело, они хотя бы обычные люди, а от бээровцев хрен знает, чего ожидать. Но сам факт, что мной заинтересовалось КГБ, не обещает ничего хорошего. Что же они раскопали? Изучили мое прошлое и поняли, что меня раньше не существовало?

Пока Вомбат не залез в мои мысли, я осмыслил опасности: если у меня нет истории в этом мире, то сто процентов в шпионы запишут. По сути это главная, угрожающая жизни опасность, и нужно выяснить, нашли ли людей, которые меня знали, и побеседовали ли с ними.

Если все обойдется (веры в это мало, но вдруг?), скрою дар, а когда Вомбат от меня отстанет, включу «Лучшего в мире оратора». Может, и получится повлиять на майора Щелкунчика, если мое дело, конечно, будет вести он.

Кэгэбэшник отпер дверь слева. За ней оказался кабинет, напичканный мониторами, датчиками, приборами непонятного назначения. В его центре располагалось кресло типа стоматологического, над ним крепилась штуковина, похожая на фарфоровый шлем великана.

Щелкунчик занял кресло напротив компов, включил один. Как только экран ожил и бросил на его лицо голубоватые отсветы, на «шлеме» вспыхнул светящийся ободок.

— Не нервничай, — сказал Вомбат примирительно. — Садись… то есть присаживайся в кресло. — Он повернулся к ментам. — Азаров, ты здесь, остальные — за дверь.

Два сотрудника вышли, остался мент-мейнкун по фамилии Азаров. Чего майор КГБ ментами командует? Это ж другое ведомство. В прошлой жизни я читал про противостояние КГБ и МВД, их то объединяли, то они враждовали. В этой реальности как-то не до них было, и я вопрос не изучал, но судя по тому, что я увидел: общие обезьянники, менты в услужении — после точки бифуркации конкуренция между ведомствами перетекла в сотрудничество, потому что появилась организация более закрытая и таинственная, чем КГБ — Безопасность Родины.

Я сел в кресло. Удобно устроиться не получалось: мешали сведенные за спиной руки. Колыхнувшись, «шлем» загудел и начал опускаться. Я думал, он полностью накроет голову, но нет — остановился в полуметре. Вомбат ощупал его, вытащил шнур. Потом шагнул к сейфу, набрал код и достал черную резиновую шапку, дырявую, как дуршлаг, с торчащими в разные стороны электродами и фиксатором для подбородка, соединил со шнуром. Я поморщился. Эта шапка, то есть электродная система, напомнила то ли атрибут из «Бешеного Макса», то ли девайс для БДСМ игрищ, только там на фиксаторе был кляп.

— Голову наклони, — скомандовал Щелкунчик. — И не нервничай, это просто энцефалограмма. Ты ничего не почувствуешь.

Я послушался, и он нацепил на меня электродную систему, хорошенько ее приладил, проверил контакт с телом и спросил:

— Алкоголь употреблял?

Я хмыкнул.

— Не дали, сволочи, даже глотка сделать. Кстати, шампанское было хорошее, дорогое.

— Это хорошо, что не пил. — Он сунул мне под нос бутылку с поилкой. — Это глюкоза. Ты не должен быть голодным.

Я сделал несколько глотков, уверенный, что как только они убедятся, что я не одаренный, все вопросы отпадут, и меня отпустят, ведь то, что происходит — не более чем недоразумение… А если нет? Что если я прокачался, когда лечил перелом ключицы, и они зафиксируют пробуждение дара?

Все равно должны отпустить, я ведь ни в чем не виноват, зря, что ли, у них дознаватели своей хлеб едят? Или если есть действие, то имеется и противодействие? На каждого дознавателя найдется свой пройдоха. Что если расколоть одаренного — та еще задача?

А если обнаружат у меня дар иного рода, какой ни у кого до меня не встречался? Что если распознают чужака и разоблачат? Сердце зачастило.

— Теперь попытайся не нервничать, — посоветовал Вомбат, враз сделавшись внимательным и заботливым.

— Думаю, это вряд ли получится, — честно признался я.

Чтобы я не отвлекался на Щелкунчика, с потолка опустился белый экран, отгородивший меня от раздражителей. Я никогда не проходил энцефалограмму, но и без слов моих пленителей знал, что ничего не почувствую. Чтобы успокоиться, подумал о том, как отсюда выйду, получив извинения. Потом и Лизу отпустят. Если, конечно, Вомбат не соврал, что ее тоже повязали.

Несколько минут я сидел, погруженный в свои мысли. Еле слышно шелестел кулер, что-то поскрипывало, шумно дышал Вомбат. Потом отгораживающий меня экран свернулся в рулон под потолком, я перевел вопросительный взгляд на Вомбата, который забыл обо мне и встал за левым плечом Щелкунчика, расшифровывающего показатели. Лица у них были непроницаемые, желания майора не считывались, он полностью сосредоточился на деле.

Минут пять они пялились в экран, и это время для меня растянулось в вечность. Наконец Вомбат разочарованно вздохнул и сказал Щелкунчику:

— Ты прав. Он ваш.

Я мысленно выдохнул. Верзила победно улыбнулся, больше всего на свете он хотел получить пять тысяч. Похоже, они поспорили на то, одаренный я или нет, и Щелкунчик выиграл.

— Ну и в чем вы там убедились? — закосил под дурачка я. — Что я ни в чем не виноват?

Мой вопрос остался без ответа. Вомбат пожал руку Щелкунчику и удалился, на меня даже не посмотрев. Щелкунчик затарахтел клавишами. Они что же, не собираются меня отпускать?

— Эй, вы обо мне не забыли? — напомнил о себе я. — Я, между прочим, ни в чем не виноват!

— Это еще надо проверить, — откликнулся Щелкунчик.

— Что вы на меня пытаетесь повесить?

Я занервничал, вспоминая методы сотрудников правоохранительных органов нашей реальности: главное раскрыть дело, а виновный ответит или невиновный — не так уж важно. Неужели они упустили из виду, кто директор моей футбольной команды, и что сам Шуйский опекает «Титан»?

— Дайте мне позвонить. Я имею на это право.

Щелкун наконец глянул на меня и осклабился:

— Вот побеседуем с тобой с глазу на глаз, полиграф пройдешь, тогда и решим, давать тебе звонить или нет.

Полиграф? Вот тут я и провалюсь, потому что в моей биографии нет ни слова правды. Я не терял память. Мало того, я изначально не Саша Нерушимый. Мне не восемнадцать лет, я не родился в селе Кунашак, у меня есть родители, я не детдомовский.

Черт!

Ожили знания, которые я почерпнул из многочисленных статей о детекторе лжи: обмануть его можно, только если тренироваться много месяцев. Я не то что не тренировался, а вообще смутно представляю, как обманывать полиграф. А вот агентов спецслужб натаскивали, потому они резистентны к таким проверкам.

А еще я читал, что есть от природы резистентная категория — патологические лжецы, которые говорят и верят, и в каждое слово вкладывают по огромному куску души. Если я включу «Лучшего в мире» и стану самым искусным лжецом, то есть шанс выпутаться. Но прежде, чем применить оружие последнего шанса, нужно попробовать договориться и попросить Щелкунчика связаться с Тирликасом или Шуйским, который, я надеюсь, заинтересован в том, чтобы я был на свободе и играл в футбол.