Черные Шипы (ЛП) - Кент Рина - Страница 49

— О, детка, я никогда не ненавидел тебя. Я ненавидел то, что ты сделала. Я ненавидел то, что ты порвала со мной в смс и телефонном звонке. Я ненавидел того человека, которым стал без тебя — ворчливым, холодным и пустым. Я ненавидел многое, включая твоего гребаного мужа, которого я тысячу раз мечтал убить, но мне никогда не удавалось возненавидеть тебя. Ни на секунду. Ни на один гребаный вдох.

О боже.

Это как будто я выхожу из собственного тела и, наконец, живу в той альтернативной реальности, о которой так долго мечтала.

— Себастьян… — я смотрю на него снизу вверх, его имя разрывается между трепетом и болью.

— В чем дело?

— Я больше не могу этого делать. Я не могу притворяться, что мое сердце и душа не с тобой.

— Тебе и не придется, детка. Я обещаю.

* * *

Я не знаю, как долго я плачу.

Но это достаточно долго, чтобы мои глаза опухли, а дыхание стало прерывистым.

Это продолжается, кажется, часами, но Себастьян не отпускает меня ни на секунду.

Когда я устаю, он выгоняет нас из леса, но что-то подсказывает мне, что это не последний наш приезд сюда.

Это место было нашим началом, и с ним связаны одни из моих лучших воспоминаний, и ничто не сможет стереть их из памяти.

Я говорю ему идти ко мне домой.

Вернее, к маме.

Мы заходим внутрь, и я отключаю сигнализацию. Место все такое же, каким было семь лет назад. Ничего не изменилось, даже код сигнализации. Я нанимала горничную убирать его ежемесячно, но это первый раз, когда я переступила порог этого дома с тех пор, как уехала из Блэквуда.

Я стою посреди гостиной и обнимаю себя руками, когда воспоминания о маме нахлынули на меня из ниоткуда.

Я могу представить, как она стоит перед манекеном и ведет себя как перфекционистка.

Запах ее сигареты доносится до кончика моего носа, хотя в помещении безупречно чисто.

Образы того, как мы вдвоем едим и смотрим телевизор вместе, нападают на меня, и новые слезы наворачиваются на глаза.

Я сегодня в таком эмоциональном беспорядке.

Сильные руки обхватывают меня сзади, и я прерывисто выдыхаю.

— Я не знал, что ты сохранила его, — шепчет он.

— Я думала о том, чтобы продать его, но просто не смогла. Это последнее, что осталось у меня от мамы. Модный дом не в счет, это просто работа. А это место такое…полное воспоминаний о ней и… нас.

— И твоих сериалах о настоящих преступлениях, — поддразнивает он.

Я смеюсь, несмотря на слезы. — И это тоже. Хотя я не смотрела ни одного из них уже семь лет.

Он разворачивает меня лицом к себе. — Почему нет?

— Они бы вернули воспоминания и превратили меня в эмоциональное месиво.

— Пойдем, ты примешь душ, а потом посмотрим.

— Посмотрим?

— Я вырос на этих чертовых вещах.

— Я же говорила тебе, что так и будет.

— Они мне нравятся только потому, что напоминают мне о тебе.

Мои щеки горят, и я отвожу взгляд. — Все женщины клюют на это?

— Большинство из них так и делают, Цундэре.

Я прикусываю губу, чтобы справиться с пылающей ямой ревности, опустошающей низ моего живота. Я знаю, что не должна чувствовать себя так, когда я замужем, и я не думала, что он будет соблюдать целибат в течение семи лет, когда я разбила ему сердце.

Но я ничего не могу с этим поделать.

— Эта… Аспен одна из них?

— Может быть.

— Она хорошенькая.

— Так и есть.

— Рейна назвала ее рыжей ведьмой.

— Рейна все еще иногда ведет себя как стерва. Аспен — красивая женщина.

— Тогда возвращайся к своей прекрасной Аспен.

— Я увижусь с ней в фирме, как только закончится мой больничный.

— Что ж, желаю удачи.

— Спасибо.

— Ты не должен соглашаться с этим.

— Но ты же сама говорила, что она красивая, и пожелала мне удачи.

— Это просто фигура речи, мудак.

— Ты — воплощение Цундэре.

— Заткнись, — я отстраняюсь от него и кладу руку на бедро. — Ты должен что-то с ней сделать. Я не хочу делить тебя ни с кем.

— Ты собираешься что-то делать со своим мужем?

Я прикусываю нижнюю губу.

— Ты не можешь просить меня быть исключительным с тобой, пока ты под руку с другим мужчиной, Наоми. Это так не работает.

— Я… знаю.

— Что ты знаешь? Ты знаешь о том, как я прихожу в ярость, когда вижу тебя с ним? Ты улыбалась ублюдку на всех фотографиях в Интернете.

— Это был спектакль.

— Тот, который ты так хорошо провернула.

— Ты хочешь, чтобы я тогда плакала?

— Я хочу, чтобы ты оставила его раз и навсегда. Это не подлежит чертовым переговорам.

— Я тоже хочу уйти от него, и я что-то замышляю. Акира должен быть тем, кто разведется со мной, все еще оставаясь союзником отца. Если я инициирую это, мой отец придет за тобой.

— Мне на это насрать.

— Нет, Себастьян. Нет! Я не пожертвую семью проклятыми годами только для того, чтобы разбиться и сгореть сейчас.

Он хватает меня за руку и притягивает к себе, его глаза темнеют, как смертоносный шторм. — Я больше не увижу тебя на его гребаной руке, Наоми. Ты меня слышишь? Мне все равно, гей он или нет. Он все еще прикасается к тебе своими гребаными руками. Он все еще прикасается к тебе. Я похищу тебя и убью нас обоих вместо того, чтобы снова увидеть эту сцену. Ты, блядь, моя, и это значит, что твое место со мной, а не с каким-то другим мудаком.

— Тогда избавься и от Аспен тоже. В следующий раз, когда я увижу ее рядом с тобой, я врежу тебе по яйцам.

— Ты сделаешь это, да?

— Да! И знаешь, что еще я сделаю? Я не позволю тебе преследовать меня.

— Вот это уже настоящая пытка.

— Пытка — это видеть тебя с другой женщиной и не иметь возможности ничего с этим поделать.

— Нет никакой другой женщины, детка.

— А?

— У нас с Аспен строго профессиональные отношения.

— Тогда… почему она всегда у тебя под рукой?

— Потому что я хотел причинить тебе боль так же сильно, как ты причинила мне.

— Это просто… жестоко.

— Ты тоже была жестока.

Я непроизвольно выдыхаю, что бывает после слишком долгого плача. — Разве мы такие токсичные?

— Мы такие?

— Да, мы продолжаем причинять друг другу боль.

— Больше нет.

— Но это больно, Себастьян. Думать о тебе с Аспен и другими женщинами больно.

— Не было никаких других женщин.

— Ч-что?

— У меня никогда не было отношений после тебя.

— О.

— Даже для секса. Я хотел этого в тот первый год, просто чтобы стереть тебя из памяти, но я не мог сделать это ни с кем. За исключением воспоминаний о тебе, пока я был в душе. Спасибо за испорченную малину.

— Подожди… У тебя никогда не было секса с кем-нибудь еще?

— Ни разу после вечеринки у Оуэна. Кстати, мой член винит тебя в своих натянутых отношениях с моей рукой.

Я улыбаюсь, и на сердце у меня становится легче, чем когда-либо за последние годы.

— Чему ты улыбаешься, Цундэре? Проблема моего члена — настоящая. Вот почему я чуть не сломал тебя в тот первый раз, когда ты вернулась.

Я обвиваю руками его шею. — Я просто счастлива.

— Ух ты. Ты рада за страдания моего члена? Теперь он действительно возненавидит тебя.

Я смеюсь. — Нет, я счастлива, потому что ты никогда не забывал обо мне. Это делает все стоящим того.

— Кто компенсирует мое убитое сексуальное влечение?

Я облизываю губы. — Я извинюсь своими губами. Они дружат с твоим членом.

— Это было бы хорошим началом. Но ненавистный трах все еще в меню.

— Разве это не всегда есть в меню?

— На этот раз мы поднимемся на ступеньку выше.

Я запрыгиваю на его тело, и Себастьян отшатывается назад, когда мои ноги и руки обвиваются вокруг него.

Он крепко держит меня за руку и улыбается. — Это приглашение, детка?

— Для тебя? Я всегда прошу об этом.

Я визжу, спрыгивая с него, и он сокращает расстояние между нами за долю секунды. Я поворачиваюсь и поднимаюсь по лестнице, затем разражаюсь смехом, когда мы раздеваем друг друга и вваливаемся в душ.