Память льда - Эриксон Стивен - Страница 21

— Я тоже об этом забываю, именно поэтому мне и нужны рядом люди вроде тебя. Так сказать, для освежения памяти… И тебя, кстати, это тоже касается, — обратился он к Молотку. — Ясно?

— Так точно, ясно.

Скворец опять взглянул на Парана и иронически хмыкнул:

— Я уж молчу про приказ, который ты только что отдал, капитан. Всем известно, что поспешные сборы и долгое ожидание на плацу положительно действуют на солдат. Им нравится такая неопределенность.

Прихрамывая, Скворец зашагал к караульному помещению.

— Скажи, целитель, мне нужно знать что-то из того, о чем вы тут говорили с командором? — осведомился Паран.

Молоток сонно хлопал ресницами:

— Никак нет, капитан.

— Тогда ты свободен.

— Слушаюсь, капитан.

Паран остался один.

«Тридцать восемь опытных, закаленных жизнью солдат. Разочарованных и озлобленных, ибо их дважды предали. Первый раз во время осады Крепи. Меня тогда здесь еще не было. Во второй раз, когда Ласин объявила сжигателей мостов вне закона, я пережил это вместе с ними. Никто не имеет права в чем-либо меня обвинить, однако они все равно это делают».

Он протер глаза. Хотелось спать, но Паран знал, чем обернется его сон. Ночь за ночью, с того самого дня, как они покинули Даруджистан… сплошная боль и кошмары…

«До чего же вы жестоки, боги…»

Он проводил долгие бессонные часы, слушая, как в висках стучит кровь, и чувствуя жжение, разъедающее нутро. Если усталость брала свое и сон все же приходил, сновидения его были полны картинами бесконечного бегства. Он мчался сначала на ногах, потом становился на четвереньки. А затем начинал тонуть.

«Кровь Гончей Тени. Это она отравляет все во мне. Другой причины быть не должно».

Опять, в который уже раз, Паран старательно убеждал себя, что кровь Пса Тени — единственный источник его безумного состояния. Однако все попытки оказались тщетными, и дело закончилось грустной усмешкой.

«Это неправда. Я боюсь не чего-то вообще. Мой страх более чем реален. Хуже всего, что меня преследует стойкое ощущение потери и… недоверия к кому бы то ни было. Ну и чего же, спрашивается, мне ждать при таком раскладе? Какая жизнь ожидает меня? Одиночество, убогое, беспросветное одиночество… И опять эти голоса, нашептывающие про побег. Побег».

Паран встряхнул головой и выплюнул сгусток слизи.

«Думай о чем-нибудь другом, Ганос. Разве у тебя нет приятных и светлых мыслей? Ты стенаешь об одиночестве и недоверии к людям. Вспомни голос, который ты слышал. То была Рваная Снасть, теперь-то ты в этом не сомневаешься. Она жива. Пусть ты не знаешь, где она сейчас, но колдунья жива…

О боги! Опять эта боль! Ребенок, кричащий в темноте. Гончая Тени, воющая от безысходности. Душа, пригвожденная к израненному сердцу… А я-то, глупец, вообразил себя одиноким! Да уж лучше бы я и впрямь был один!»

Скворец вошел в караульное помещение, закрыл за собой дверь и направился к столу, за которым обычно размещался писарь. Он сел, привалившись к стене и вытянув больную ногу. Командор был один, а потому не боялся громко вздыхать и слегка постанывать. С каждым вздохом боль чуть-чуть уменьшалась. Когда нога совсем успокоилась, он вдруг заметил, что дрожит.

Дверь открылась. Скворец резко выпрямился и хмуро покосился на Молотка:

— Я думал, капитан позвал тебя на совещание, целитель.

— Паран что-то совсем плох, командор.

— Мы с тобой это уже обсуждали. Кажется, я поручил тебе следить за ним, не привлекая внимания. Или у тебя на уме что-то еще?

— Ты не понял меня, Скворец. Я пытался выяснить, что же такое с ним творится. Открыл свой Дэнул. Знаешь, меня моментально отбросило назад — просто вышибло из магического Пути.

Скворец лишь сейчас заметил, что всегда румяное лицо Молотка сильно побледнело.

— Неужели вышибло? — переспросил он.

— Да. Такого раньше никогда не случалось. Капитан серьезно болен.

— Что с ним? Язва? Опухоль? Ты можешь выражаться яснее?

— К счастью, пока ничего подобного. Но вполне может до этого дойти. Он буквально разъедает себя изнутри. Ни с кем не делится своими бедами, все держит в себе. Без помощи Быстрого Бена тут не обойтись. Парана зацепила чужая магия. Она пустила в нем корни и не дает покоя.

— Опонны?

— Нет, братец с сестрицей давно оставили его в покое. Скорее всего, что-то приключилось с Параном по пути в Даруджистан. Правильнее сказать, не что-то, а много чего. Он пытается сопротивляться этой магии и растрачивает силы. Конечно, я не настаиваю на своей правоте. Здесь нужен Быстрый Бен.

— Это я уже слышал. Разыщи мага, когда мы вернемся в Крепь. Но смотри действуй осторожно. Не хватало только, чтобы мы еще добавили капитану страданий.

Лицо Молотка сделалось совсем мрачным.

— Скворец, только честно… Паран сейчас в состоянии командовать сжигателями мостов?

— Ты меня спрашиваешь? Если хочешь выложить Дуджеку свои опасения, давай действуй. У тебя есть на то полное право… Ты и впрямь считаешь, что Паран не может командовать полком?

Молоток ответил не сразу. Он наморщил лоб, несколько раз вздохнул и только потом сказал:

— Пока еще может. Он упрямый… вроде тебя. Вы с ним, случайно, не родственники?

— Еще чего придумал! — огрызнулся Скворец. — Да у любого бродячего пса и то более благородная родословная, чем у меня… Ладно, хватит уже попусту языками трепать. Поговори с Быстрым Беном и Штырем. Попробуйте вместе разобраться, что это за магия такая. Если боги снова дергают Парана за ниточки, мне надо знать, кто именно. Тогда докопаемся и до причин.

Молоток, сощурившись, глядел на командора:

— Скажи, во что мы опять ввязываемся?

— Я и сам пока толком не знаю, целитель, — нехотя признался Скворец.

Поморщившись, он стал растирать больную ногу.

— С благоволения Опоннов, мне, возможно, не придется обнажать меч. Командиры ведь не лезут в пекло, правда?

— Если бы ты позволил мне заняться твоей ногой…

— Потом, Молоток. Сейчас не время, мне нужно обмозговать предстоящие переговоры. Каладан Бруд и его армия уже в окрестностях Крепи.

— Ясно.

— А капитан твой наверняка уже не раз помянул Худа, пытаясь выяснить, куда ты подевался. В общем, иди, хватит уже прохлаждаться. Встретимся на переговорах.

— Слушаюсь, командор!

К северу от Крепи, в лиге от города, холмы опоясывали остатки невысоких изгородей. Шрамы, оставшиеся от тех времен, когда городские власти попытались было посягнуть на земли, граничащие с равниной Рхиви. За это посягательство крестьяне с хуторов близ Крепи расплатились собственной кровью.

Но раны, нанесенные земле, затягивались очень медленно. Уцелевшие менгиры, круги из камней и плоские каменные гробницы можно было пересчитать по пальцам. Валуны были беспорядочно разбросаны или же венчали чьи-то безымянные могилы на полях, где некогда выращивали маис. Память о здешних святынях — вот и все, что осталось у рхиви.

«Во что мы верим, тем мы и становимся на самом деле».

Мхиби поплотнее завернулась в накидку из шкуры антилопы. Ее плечи совсем исхудали, сплошные кости. Утром все тело ей так и прожгло болью — безошибочный знак того, что узы, связывавшие мать с дочерью, за ночь стали еще слабее.

«Так и должно быть, — твердила себе старуха. — Мне не следует гневаться или предаваться унынию».