Боги, пиво и дурак. Том 5 (СИ) - Гернар Ник - Страница 9

— Я был ее верным слугой всю свою жизнь, — отозвался лодочник. — И остаюсь таковым до сих пор. И пускай испарения мертвой воды разъели мне плоть и теперь медленно пожирают мне кости, я не уйду со своего поста.

Я изумленно посмотрел на Харона.

Никогда в жизни я не задумывался, что удерживает его на этой мрачной службе без отдыха и выходных.

— А… Есть хоть какая-то надежда вернуть ее прежний облик? — спросил я.

— Едва ли.

— Но тогда… какой в этой верности смысл? Думаешь, она бы хотела, чтобы ты живьем истлел в этой лодке?..

— Смысл есть вот здесь, — Харон постучал костлявым пальцем по голове, укрытой капюшоном. — Кем или чем бы она не была, я не оставлю ее — по крайней мере, до тех пор, пока жив. И не позволю никакому чужаку вонзать в ее воды весла абы как, безо всякой жалости и должного почтения.

— Ясно, — проговорил я, усилием воли заставляя себя не смотреть на магнетизирующую гладь черной воды. — Слушай, ты это… Извини, если что. За ту попойку. Не знаю, кто тебя на нее притащил, но почему-то чувствую и свою вину за случившееся. Тебе от Аида сильно потом прилетело?..

— Прилетело? — удивленно переспросил Харон. — Вообще-то это он меня туда и отправил. Так сказать, на разведку. Мол, что за пойло там боги живых так распробовали, что Дионис в его честь стихи написал?

Я рассмеялся.

— Стихи в честь пойла?

Харон принял позу декламатора и зловещим голосом с истинно готическими интонациями принялся читать:

— Прекрасная жидкость цвета соплей!..

Я сморщился.

— Чего?..

Харон вздохнул.

— Ты перебивать, или слушать будешь?

— Прости, я больше не буду! — испугался я, что теперь из-за неосторожного слова так и останусь в неведении касательно содержания гимна Дионису моему искусству.

— Если чего не нравится — претензии к автору, — обиженно добавил Харон. — А я что? Я только читаю.

— Я понял. Извини, давай дальше.

Лодочник кашлянул, принял торжественную позу — и начал с начала:

— Прекрасная жидкость цвета соплей!

Скорее мне в чашу, дружище, налей!

Надежней кинжала и слаще вина

Для пьянства богов появилась она!..

Я тихо заржал. Вот это поэзия…

А Харон между тем продолжал:

— …Я пьян до блевотства и ссанья в штаны,

Вино и пивас больше мне не нужны!

Теперь мне все бабы прекрасней богини!

И рожа отныне без разницы!

Зажму кого хочешь в лесу и в пустыне —

И в задницу, в задницу, в задницу!..

Я закрыл лицо руками, чтобы не захохотать в голос. Вот это Дионис зажег!

— Теперь собутыльник мне брат и противник,

Он выжрет — а мне не достанется!

Пойду-ка я завтра бухать на могильник —

Покойник к бухлу не потянется!

Создателя я разберу на запчасти

Лишь бы узнать из чего это счастье!

Харон умолк. Длинным веслом ласково погладил речную волну, прибавляя лодке скорости.

— Да-ааа, — протянул я, вытирая выступившие слезы. — Вот это гимн.

— Персефона заявила, что это идеальный образец антипоэзии. Аид кивнул, и тут же отправил меня наверх. Сказал, покойники обратно не оживут, если подождут немного. Отдохни от черных вод. Погляди на зеленую. Вот я и поглядел.

— И как? — полюбопытствовал я.

— Плохо помню, — хмыкнул Харон. — Не только, как жидкость выглядела, а вообще. Сутки не думал. Не помнил. Потом сутки болел. Отдохнул, в общем.

— Это сейчас ирония была?

— Почему ирония? Чистая правда. Гляди — во-оон дворец Аида виднеется.

Я повернулся в ту сторону, куда указывал костяными пальцами Харон, и увидел приближающийся черный силуэт большого и приземистого здания с впечатляющей колоннадой и огромным куполом.

Я вздохнул.

Надо было собраться и сосредоточиться. От этой дипломатической миссии зависело очень многое. В том числе, не придется ли мне возвращаться на морской берег к Посейдону.

От недавних воспоминаний у меня мурашки пошли по коже.

Вскоре лодка мягко ткнулась боком в песок пологого берега.

— Дальше — сам, — сказал мне Харон. — Тропу видишь? Она приведет тебя к главному входу во дворец. Если встретишь Цербера, не вздумай ему целиковую лепешку наземь бросать, как некоторые с перепугу делают. Разломи надвое и накорми животное с рук, обе головы одновременно. Тогда он больше не будет на тебя скалиться. Понял?

— Спасибо, я запомню.

Кивнув на прощанье лодочнику, я выбрался на берег и отправился по тропинке к жилищу Аида.

И на подступах замку я заметил трех человек, укутанных сумерками. Они сидели на пригорке, и в руках у одного из них было что-то напоминающее…

Тут зазвенели струны, и я встал, как вкопанный.

Это действительно была гитара! Самая настоящая, обыкновенная гитара в руках отличного исполнителя!

Я на автомате потянулся в карман за папиросами — и обнаружил, что они по-прежнему там. Все-таки не зря наши далекие предки складывали в могилы покойников кучу всякой всячины.

Я закурил.

Видимо, огонек моей спички привлек внимание троицы, и музыка прекратилась. Зато один из силуэтов энергично замахал мне рукой.

— Эй, ты видишь нас? — крикнул он мне.

— Вижу! — отозвался я, тоже приветственно поднимая руку.

И, свернув с тропы, подошел к музыкантам.

И чем ближе я к ним походил, тем шире раскрывались мои глаза.

Потому что из троих мужчин только один был в греческой тунике. И только его лицо мне ничем не показалось знакомым.

Вторым был полноватый парень с ослепительной улыбкой в рок-н-рольной куртке и клешах.

А третьим был Фредди Меркьюри.

Вокруг троицы высились странные конструкции из кувшинов и здоровенных винных бутылей — прямо инсталляции в музее современного искусства.

— Ты из какой страны? — спросил меня парень в клешах, убийственно похожий на Элвиса, прихлебывая из бутылки остатки вина.

— Лучше спроси, из какого он мира, — хмыкнул Фредди.

— И из какого тысячелетия, — вздохнул грек в тунике.

И тут меня осенило!

— Мужики, а вы… Вы — Элвис, Фредди и… Орфей?..

— Точно, — отозвался Фредди, забирая у Элвиса гитару. — А ты — тоже музыкант?

— Нет, я скорее слушатель, — широко улыбнулся я, безмерно счастливый.

— Тоже неплохо, — улыбнулся Элвис.

— Да, с аудиторией здесь негусто, — протянул Фредди. — Плюс один — это тоже радостно.

— Слушайте, а как вы здесь-то, у Аида? — спросил я.

— А он выкупил наши души у Дьявола, — охотно ответил Элвис.

— Угу, — проговорил Фредди. — Обещал, что будет весело. Много музыки, хорошая компания…

— И как? Правда весело оказалось? —спросил я.

— Весело, — отозвался Фредди, отбирая гитару у Элвиса. — Но загробненько.

Они рассмеялись, причем Орфей смеялся грустнее всех.

— Да ладно, можно подумать, у Люцифера вам было бы не так загробно, — заметил он, поправляя лавровый венок на голове.

— В аду у нас были бы аншлаги, ты не сомневайся, — заметил Фредди. — Коэффициент попадания в аудиторию раз в сто повыше!

— И никто бы не говорил — ой, как хорошо звучит, надо только сюда добавить арфу! — с улыбкой заметил Элвис.

— Чем вам моя арфа поперек горла встала? — обиделся Орфей.

— Тем, что твоя любимая госпожа Персефона желает ее воткнуть везде, где только можно и где нельзя, — сказал Элвис. — Просто какое-то арфическое изнасилование!

— Арфическое-е-е-е насилие-еее! — своим звучным голосом напел Фредди. — Так ты откуда? — снова спросил он.

— Из России, — ответил я.

— Из России?.. — удивленно переспросил тот. — Это та Россия, из которой Шаляпин?

— Да. А он тоже здесь?

— На гастроли приезжал, — сообщил Орфей. — У мертвых нет жестких границ между мирами, все переплетено. А ты откуда про Шаляпина знаешь? — спросил он у меня.

— Так он сам из моего мира, ты не слышал? — перебил его Фред.

— Так точно, — улыбнулся я. — И, к слову, вас там помнят, мужики. Вы — реально великие.

Элвис заносчиво фыркнул.

— Ну так еще бы!

Орфей с ехидной ухмылкой отступил на шаг, снял с себя венок и незаметно поднес его, как нимб, к голове Элвиса. А тот между тем продолжал: