Проклятие Саана (СИ) - Лисина Александра - Страница 15

— Задержи их, — пропыхтел я, отчаянно сражаясь с упрямой штуковиной.

Мор послушно раздулся, словно напившаяся крови пиявка. Брызнувшая от него тьма заставила мертвецов отступить. Однако на этот раз они не ушли. Напротив, с каждым мгновением их становилось все больше. В воздухе раздался потусторонний шепот, Мор распахнул вокруг меня почти осязаемые черные крылья, закрывая от чужаков… но тут я все-таки выдернул проклятый камень из ниши и сжал его в кулаке, не обратив внимания на брызнувшую во все стороны черную жижу.

В этот же самый момент стены зала содрогнулись, по полу прошла волна болезненной дрожи, а по моим ушам ударил крик — долгий, полный боли и отчаяния… неистовый и, как мне показалось, женский крик, от которого мгновенно заложило уши.

Казалось, кричал сам воздух… все, что меня окружало. И этот крик, эхом отразившись от стен, с такой силой ударил по мне, что я, даже не успев сообразить, что к чему, отключился, сумев в последний момент увидеть, как злорадно подмигнул зажатый в моей руке, до боли знакомый кроваво-красный уголек.

— …Не-е-е-ет! — с криком кинулась к нанизанному на шпиль телу молодая женщина в развевающихся белых одеждах. — Ален… нет! Нет!

Она дрожащими пальцами прикоснулась к его лицу, но мужчина, которого пригвоздил к земле рухнувший с башни золотой шпиль, уже не дышал. В его лице не было ни кровинки, зеленые глаза мертво смотрели в потемневшие небеса. В зрачках, словно в зеркале, отражались падающие вниз черные звезды. И только поднявшийся ветер трепал длинные ярко-рыжие волосы, создавая иллюзию жизни, которая больше никогда не вернется.

— Ален… — со слезами прошептала женщина, медленно опустив веки мужа. После чего резким движением вскинула голову, взглянула на клубящуюся над головой тьму, за которой больше не было видно солнца. Поджала губы. Смахнула со щеки горькие слезы и требовательно протянула руку. — Вильгельм, идем! Надо укрыться в храме!

Я, со стороны глядя на протянувшуюся к ней детскую руку, со смешанным чувством понял, что эта рука — моя. Тогда как мама с ненавистью покосилась на темное небо и снова прошептала:

— Вы за это заплатите! Я отомщу!

Больше не глядя по сторонам, она быстрым шагом направилась через некогда прекрасный сад, таща меня за собой, как балласт, а у меня в этот момент с глаз словно пелена спала. Я вдруг увидел стелющийся по траве черный дым. Валяющиеся тут и там каменные обломки. Стремительно умирающие деревья, которые брызнувшая из матери волна силы прямо на глазах обращала в камень. Под ее тяжелым взглядом стремительно каменели не только листья, но и цветы, стволы, трава под ногами…

Еще я увидел разбитый фонтан. Мой любимый фонтан, через обрушившийся бортик которого с недовольным плеском переливалась вода, образуя внизу небольшое море. А в нем, как и в глазах мертвого отца, отражались стремительно падающие вниз черные звезды…

Хотя нет. Не звезды. Весь мир вдруг сошел с ума, раз откуда-то сверху на нас пролился настоящий ливень из горящих обломков. Наш дом был разрушен. Где-то из-за спины слышались крики тех, кто оказался под завалами. Над садом витал запах гари. Тогда как мама… мама все так же решительно пересекла погибший сад и толкнула рукой узенькую деревянную дверцу, цветы на которой тут же почернели и осыпались вниз мелким пеплом.

А раньше, когда она прикасалась, они, наоборот, распускались…

Что с тобой произошло, мама?

И почему у тебя такое страшное лицо?

— Саан! — неистово воскликнула мать, буквально упав на колени возле пока еще чистого, не тронутого ни грязью, ни огнем алтаря. — Творец наш! Ты всегда был справедлив и честен! Твоею рукой была создана эта земля! Твое благословение когда-то одарило нас немыслимым счастьем! Твоя поддержка давала мне силы пережить все то, что нам уготовано! Но взгляни же на меня теперь! Прочти мою душу! Возьми мою жизнь, но сделай так, чтобы тех, кто нас уничтожил, настигло твое возмездие! Я проклинаю их! Проклинаю! ПРОКЛИНАЮ! И отдаю свою душу во имя мести… ради того, чтобы жил хотя бы мой сын!

С этими словами она выхватила из складок платья короткий нож и, с силой резанув по запястью, окропила белоснежный алтарь щедрой россыпью алых брызг.

И что-то произошло в этот миг. Что-то нехорошее. Мать вдруг застыла, запрокинув голову и вскинув руки с зажатым в них окровавленным клинком. В храме резко потемнело. На умиротворенные лица стоящих напротив нас статуй словно набежала черная тень. А потом мама вздрогнула всем телом и тихо выдохнула… в последний раз.

Ее глаза помутнели. Распахнутый в немом крике рот неестественно застыл. А потом невесть откуда взявшийся ветер с силой ударил ее в грудь и буквально сорвал… разъел… скинул с ее костей всю плоть, после чего снес следом и сами кости, и застывшие, будто в сильный мороз, одежды, оставив лишь пустоту… черноту… лишенную даже мимолетного лучика света тьму, в точности копирующую ее фигуру.

Именно оттуда, из самых ее глубин, на меня взглянули два чьих-то огромных глаза, а затем тьма рванулась вперед, заволокла все вокруг, и мир потонул в ужасающем, полном безумного холода мраке, который принесла на своих черных крыльях внезапно ожившая смерть …

— …Возьми, — с грустной улыбкой произнесла мама, протягивая изысканное золотое ожерелье, увенчанное на редкость крупным, поразительной чистоты аметистом. — И прости меня, если сможешь.

У стоящей рядом с ней женщины… такой же белокурой и неуловимо на нее похожей… дернулся уголок губ.

— Мне не за что тебя прощать, сестра. Ален сделал выбор по зову сердца. Даже не будь ты Верховной, он бы все равно тебя полюбил. Так что мне остается лишь отступить и смириться с поражением.

— Все равно возьми. Как память и в знак того, что наш спор наконец-то окончен.

Женщина неохотно забрала ожерелье.

— Да, борьба окончена, сетра…

— Аллана…

— Нечего больше обсуждать, — качнула головой та, сделав отрицающий жест. — Я ухожу и перед уходом должна пожелать вам счастья. Долгих лет тебе, твоему будущему мужу и вашим детям. Долгих лет твоей земле и всему, что ее составляет.

— Мы будем ждать тебя вечером на балу, — напомнила мама. — У Вильгельма открылся необычный дар, сегодня мы как раз об этом объявим, и я бы очень хотела, чтобы ты, как член совета, при этом присутствовала.

Леди Аллана кивнула.

— Конечно. Непременно буду, а сейчас извини, мне нужно побыть одной.

Мама посмотрела ей вслед с тоской и одновременно с надеждой. Словно хотела что-то сказать или спросить, но так и не решилась. Что-то тревожило ее. Возможно, даже пугало. Быть может, именно поэтому, когда она уходила, цветы на аллее были не чисто белыми, а имели по краям печальную серую кайму?

Я сорвал один из них, когда выбирался из своего убежища. А потом пошел следом за тетей, не понимая толком, что между ними произошло, но очень надеясь, что мамин цвет хоть чем-то ее порадует.

Найти ее покои труда не составило — за тетей Алланой остался в воздухе отчетливый след. Не запах… нет, нечто намного более глубокое и личное. Но я уже научился видеть чужие ауры и совершенно точно знал, что другой такой в нашем доме нет.

Когда я подобрался к ее окну, внутри отчего-то было шумно.

Так странно…

Тихонько заглянув внутрь, я с удивлением обнаружил, что степенная, рассудительная и строгая тетушка отчего-то мечется по покоям раненым зверем. Ругается, буквально выплевывая из себя злые слова. И даже рычит совсем по-звериному, хотя, насколько я помнил, второго обличья, как у оборотней, у нее не было. Да и не нужно оно ведьме — каждая ведьма и без этого сильна настолько, что ни одному оборотню не снилось.

— Лицемерка! — вдруг в голос взвыла тетушка и с силой швырнула в стену подаренное мамой ожерелье. — Лгунья! Обманщица! Тебе никогда не было дела до других! Только твои чувства, только твоя сила… Ну и что, что звание Верховной получила ты, а не я?!