Авиатор: назад в СССР 4 (СИ) - Дорин Михаил - Страница 16

— Как? Ножками… и комэска отпустил. Мол… дело у меня важное, — сказал я, поднимаясь со стола.

— А что за дело то у тебя? — улыбнулась Женя. Вроде мы не планировали ничего.

Но, а я спланировал! Да только приход Баля мне помешал соорудить всю романтику. А после такого страстного… протирания стола, не до сантиментов уже.

Пока Женя поднималась на ноги, я занял перед ней нужную позицию, склонившись на правое колено. Даже в такой помявшейся одежде она была чудесной, воздушной и такой любимой. Похоже, что я действительно готов сделать этот важный шаг.

— Ты чего? Тебе плохо? — спросила Женя, поправляя юбку.

— Евгения, ты постой и послушай, — сказал я, но меня тут же раскусили. — И… ну не плачь… я же ещё ничего не сказал.

— А я…, — всхлипнула Женя. — Держусь, держусь.

— Евгения, думаю, ты понимаешь, что советский, без пяти минут офицер, встаёт на колено только перед Родиной, флагом и любимой женщиной. Поэтому, у меня есть к тебе предложение. Уверен, такого тебе еще никто не делал, — сказал я, доставая из кармана маленькую бордовую коробочку и открывая её перед Женей. — Выходи за меня замуж!

В ту же секунду она разрыдалась и бросилась ко мне, целуя и крепко обнимая.

— Конечно, дорогой. Согласна! — прокричала она, сваливая меня на пол. — И ты купил мне золотые «Поцелуйчики»? Это так мило.

Остаток вечера мы провели, перемещаясь из кухни в ванную, в спальню и обратно на кухню. Само собой, не только занимаясь ходьбой, но и другой кардионагрузкой.

И, похоже, не найдя любовь в прошлой жизни, я смог найти её в этой. Судьба? Пускай будет судьба!

На волне такого духоподъёмного события, полёты на следующий день ждал с нетерпением. Тем более, что это будет выполнение наведения на воздушную цель.

— Гранит, 880й в первой зоне 5000 занял, к наведению готов, — доложил я, подходя к центру пилотажной зоны.

На этом же канале был и мой напарник Костя, который занимал сейчас зону номер 3.

— Гранит, 883й в третей на 4000, к наведению готов, — молодцевато заявил Бардин.

— 883й, вам курс 140, 4500, — дал ему команду офицер боевого управления. — 880й, курс 320, 5000.

Ручку управления переложил влево, занимая нужный курс. Сейчас мы выполняем наведение в переднюю полусферу. Первым атакует Костя, затем он же, но только в заднюю полусферу.

— Что за ерунда? Опять на солнце вывел, — негодовал в задней кабине Швабрин.

Опустив светофильтр на шлеме, мне стало более комфортно. Пускай шлем и не новый, но смотреть через фильтр на приборы было вполне комфортно.

— Наводит перехватчик со стороны солнца. Всё как полагается, — сказал я Фёдоровичу.

— Можно было бы и как-то сбоку его оставить, — продолжил ворчать он.

В эфире продолжалось наведение. Костян уже и скорость увеличил, и высоту нужную занял. Вот-вот его можно будет визуально наблюдать.

— 883й, цель по курсу, дальность 30, выше 500, — информировал ОБУшник.

— 883й, цель вижу, разрешите работу?

— 883й, работу разрешаю, после работы выход, вправо.

Перехватчик приближался к нам всё быстрее.

— 883й, до цели 10.

— Гранит, 883й, пуск первой, — доложил Костян. — Пуск два, выход вправо, оружие выключил.

Его самолёт находился под нами, и выходил сейчас нам в заднюю полусферу, чтобы продолжать наведение.

— 880й, скорость 700, 5000 сохраняйте, — дал мне команду ОБУшник.

— Гранит, 814й разрешите с курсом 360, — не выдержал влияния солнечного света Швабрин.

— 814й, курс 320 сохраняйте.

— Жлоб! — воскликнул по внутренней связи Фёдорович.

А Костян тем временем продолжал догонять нас. Только в зеркале я видел, что он явно находится с нами практически на одной высоте. Не к добру это.

— 883й, цель вижу, разрешите работу.

— 883й, до цели 5, выход вправо.

— Понял. 883й, пуск первой.

Проходит несколько секунд, а доклада о втором пуске, я не услышал. Костян продолжает носиться за мной, пытаясь полезть под самый хвост, но я постоянно увеличиваю скорость.

— Ты чего обороты добавляешь? — спросил Швабрин.

— Костя чего-то жмётся ко мне.

— Сдурел со всем, — сказал Фёдорович. — 883й, работу закончил?

Но в ответ тишина. И Костиного самолёта теперь не видно сзади.

Швабрин продолжал запрашивать Бардина, пока я резко выполнил разворот с набором высоты, бросая взгляд вниз.

Самолёт Бардина потихоньку снижался, нервно покачивая крылом. Однако, скорость особо не терял. Чего он молчит? Если какой отказ, так сказал бы.

— Гранит, 883й, выключение двигателя в полёте. Запуск не проходит.

Начались подсказки в эфир, но время идёт, высота падает. Швабрин всё это слушает и слушает, но молчит.

— Может им сказать, что пока скорость не будет 800 км/ч, двигатель не запустится? — спросил я.

— Вот и я про тоже.

Прошло ещё несколько секунд, прежде чем Костян всё же доложил в эфир.

— 883й, двигатель запущен. Обороты норма. Готов продолжить…

— Гранит, 814й, заканчиваем задание. Курс на точку, — вышел в эфир Швабрин, но голос его был недовольный.

Я не торопился что-то спрашивать у Фёдоровича. Ему бы нужно остыть немного. Как мне кажется, после посадки у него будет серьёзный разговор с Костяном.

— И ничего не спросишь, Серый? — запросил меня Швабрин, когда мы снижались в направлении аэродрома.

— Что так разочаровало вас? В вашем голосе я услышал недовольство.

— Слишком кто-то в свои силы уверовал. Рано ещё таким заниматься. Надеюсь, он меня услышит, когда я с ним буду разговаривать.

Кажется, Фёдорович считает, что Костян сознательно мог выключить двигатель. Знаю, что у испытателей есть такие полётные задания на выключение и запуск двигателя в полёте. Но то опытные лётчики. Нам пока такими вещами рано заниматься.

После посадки и заруливания, Федорович сказал мне, чтобы я шёл в наш кабинет и позвал с собой Костю.

Пока я снимал с себя противоперегрузочный костюм и остальные элементы обмундирования, ко мне со всех ног бежал Костя. Его ЗШ-3 перемещался из стороны в сторону, а хлястики взмывали в вверх, словно уши у спаниеля. Да и улыбка такая же, будто он за мячиком бежит.

— Родя, ты видел, как я вывел? Нормально ведь вышло? — спросил он, подбегая ко мне.

— Конечно, видел. Что случилось? Двигатель встал?

— Ну как встал, — поёжился Бардин. — Короче, я попробовал выключение, и запуск двигателя в полёте. Испытатели такое постоянно…

Договорить я ему не дал. Схватил за лямку подвесной системы и притянул к себе. Такого не ожидал услышать от своего друга.

— С ума сошёл? Чего творишь, Костян? — зарычал я на него.

— Родя, пусти, — попытался отбиться этот ас от меня. — Чего началось?

— Мы думали, что у тебя реальный отказ. Оказывается, ты себя героем почувствовал? Зачем эти выкрутасы?

— Пусти, сказал! — крикнул Костя. — Тебя забыл спросить, что мне делать! Сам-то выкобениваешься покруче некоторых. То с одним начальником, то с другим полетаешь. В поле посадил, орден получил, а другие, думаешь, не хотят…

Я оттолкнул его от себя как можно сильнее. За отказы мне ещё никто не предъявлял претензий. Будто бы я хотел подвергать себя опасности специально.

— Тебе острых ощущений не хватает? Задница мало потеет в комбезе во время полёта? — подошёл я к нему ближе. — На твоём месте, я бы здесь не кричал. Народу много.

— Что, правда, глаза колит? Не дали тебе отдельно полетать, так ты теперь меня сдать решил? — ехидно улыбнулся Костя. — А ещё друг…

— Тебя никто не сдаёт. Сам же кричишь на всю Ивановскую. В кабинет пошли — Швабрин ждёт.

Закинув вещи в здание высотного снаряжения, мы заспешили в наш класс. Сейчас у Фёдоровича должен состояться серьёзный разговор с Костей. Главное, чтобы он понял свою ошибку.

— Иван Фёдорович, разрешите получить… — вошёл в класс Костя, но тут же был схвачен за ворот комбинезона, словно котёнок. — Вы чего?

— Иди сюда! Я тебе покажу, — подвёл он его к окну.