Мальчики из Фоллз - Дуглас Пенелопа - Страница 54

– Эмпанада[12]. – Глаза опускаются к животу Трента, мелькнувшему под футболкой, когда он потягивается и зевает. – У тебя не было говядины, поэтому я сделала с яблоком.

Заставив себя отвернуться, продолжаю наносить лак. Хоук идет на кухню, опять зевая, берет пирожок и откусывает.

– Черт, – восклицает Трент, и я слышу, как он жует. – Они очень вкусные.

Чертовски верно. Такие не увидишь в пекарне его кузины.

Или она ему тетя? Кажется, я слышала, что Куинн Карутерс технически приходится остальным детям тетей, хотя она почти одного возраста со старшими…

Он разворачивает свой ноутбук, стоящий передо мной, монитором к себе.

– Аттестат об общем образовании?

Глянув вверх, замечаю, как Хоук смотрит на меня, и возвращаюсь к своей задаче.

– Просто проверяю, чего ждать, на случай, если захочу его получить.

Я умолкаю в надежде, что он оставит эту тему. Не хотела, чтобы это попалось ему на глаза. А то подумает еще, будто мотивирует меня или типа того. Слава небесам, Хоук не застал мою утреннюю тренировку. Он бы сиял от гордости.

Школу я бросила примерно через месяц после начала последнего года обучения. Пусть мы с Трентом и ровесники, но я отстаю от него. Просто продолжать было бессмысленно. Я не могла ходить на уроки и переживать о Французской революции или Вирджинии Вульф, когда Бьянка в слезах звонила мне в приемную семью, потому что мама слишком устала, чтобы отвести Мэтти в детский сад, а ей самой нужно сделать задание по математике до начала занятий.

Которое она не успела выполнить накануне из-за вечеринки, устроенной отчимом. Она не могла уйти в тихое место, ведь за Мэтти больше некому было присматривать. Они нуждались в помощи. Я была вынуждена найти работу.

– Лучше сдать экзамены на аттестат о полном среднем образовании, – говорит Хоук. – Не каждый колледж примет общий, а еще с ним ты не получишь права на определенные стипендии.

Я окунаю кисточку в лак.

Не собираюсь возвращаться в школу. Мне до сих пор плевать на Французскую революцию.

Однако Трент не настаивает, доедает свою эмпанаду и берет другую, наливает кофе, который я приготовила. Смотрю на его голые руки и шею, и меня сразу же охватывает жар. Как бы Хоук выглядел, если бы вырос в моем городе?

Спина наверняка была бы забита татуировками. Неплохой образ, на самом деле. Связки и мышцы смотрелись бы феноменально, покрытые чернилами.

Медленно выдохнув, наношу очередной слой на ноготь, благодарная за наличие повода отвлечься. Сегодня Хоук еще не прикасался ко мне. Я знаю, что мы друзья, но некое подтверждение того, что ему понравилось прошлой ночью, не помешало бы, ведь я начинаю чувствовать себя виноватой.

То есть, его голова была у меня между ног восемь часов назад.

Со вздохом скольжу кисточкой по ногтю, окрашивая его в черный цвет. Черт.

Я тянусь за салфеткой, но Хоук вдруг придвигает табурет к островку, садится передо мной, поднимает мою ногу и забирает пузырек с лаком.

Поначалу сопротивляюсь, а потом позволяю ему продолжить. Опершись на руки, наблюдаю за тем, как парень зажимает мой палец и подчищает устроенный мной беспорядок. Окунает кисточку, проводит ею по краю горлышка, избавляясь от излишков лака, жует свою еду и красит. После этого пристально смотрю на его рот, по-прежнему желая проверить, сохранился ли мой вкус на его губах.

– Я хочу сделать это с тобой, – говорю тихо.

– Накрасить мне ногти?

Сохраняю молчание. Он знает, что я имею в виду.

Я хочу попробовать его на вкус.

Не получив ответа, Хоук поднимает глаза, и я вижу в них осознание. Его губы дергаются в попытке сдержать улыбку.

– Ты оттолкнешь меня, если я рискну? – подначиваю.

Он слегка пожимает плечами, переключаясь на следующий палец.

– Не знаю. Обычно я не понимаю, что мне не нравится, пока не становится слишком поздно.

Вот в чем дилемма. Я рада, что ему комфортно со мной, но если перестараться, можно все испортить. И я понятия не имею, где проходит эта грань.

Отведя взгляд в сторону, боюсь спросить, только мне необходимо выяснить:

– Тебе понравилось? То, чем мы занимались вчера?

Хоук наконец-то поднимает глаза, а через две секунды отбрасывает кисточку и усаживает меня к себе на колени, прижимая мои бедра к своему телу.

– Если бы ты осталась в постели до моего пробуждения, – произносит он напротив моего рта, – то узнала бы, как сильно мне понравилось.

Не сдержавшись, улыбаюсь.

Парень невесомо проводит своими губами по моим.

– Как мне понравились твои губы.

– Labios, – шепчу я по-испански, обвив его шею руками. На душе становится легче.

Опустив голову ниже, Хоук касается моего горла.

– Твоя шея.

– Cuello.

Он хватает меня за задницу и приподнимает, покусывая грудь через одежду.

– Твои груди.

Я откидываю голову назад, ощущая трепет во всем теле.

– Chichis, – перевожу дразнящим тоном.

– И твоя киска, – бормочет Хоук, глядя на меня, и просовывает руку мне между ног. Мой клитор молит о большем.

Поцеловав Трента в лоб, подсказываю:

– Concha.

Мы целуемся, и я устраиваюсь на нем поудобнее. Голова идет кругом. Он просто развлекается? Нельзя допустить, чтобы это переросло во что-то серьезное. Я не могу влюбиться в него. А что, если Хоук не влюбится в меня? Не хочу в итоге остаться с разбитым сердцем.

– Ты способен сказать «киска», но не «сиськи»? – спрашиваю я.

Он улыбается, подтолкнув меня обратно к стойке.

– Одна из моих многочисленных загадок.

Названия и на английском, и на испанском звучат довольно вульгарно, однако ему бы я позволила говорить их в мой адрес. Только ему.

Хоук возвращается к работе над оставшимися пальцами, дует на черный лак. Хорошо, что я в легинсах и толстовке, иначе он заметил бы, как по моей коже бегают мурашки. Никогда раньше не видела, чтобы мужчина делал педикюр женщине. Мне внезапно хочется, чтобы он помыл мои волосы.

– Когда ты сделала татуировку Грин Стрит? – интересуется Трент.

Подавшись назад, опираюсь на локти.

– В пятнадцать лет. Хьюго, Николас и Аксель жили в одном приемном доме. Хьюго приближался к совершеннолетию, но уже работал. На какой-то мимолетный срок у меня возникло ощущение, будто мы…

– Семья.

Киваю, с грустью думая об этом.

– Я была наивной.

Тогда казалось, что я не имею своего места нигде и ни с кем, а они дали мне цель. Все ищут свою идентичность, особенно молодые люди. Мне не потребовалось много времени, чтобы понять, насколько в действительности тесен мир.

Я откусываю кусочек от его второй эмпанады.

– Почему ты спросил?

– Из любопытства.

Выпрямившись, провожу пальцами по его футболке над словами, вытатуированными под ключицей.

– Когда ты сделал свою?

Хоук улыбается.

– Как только мне исполнилось восемнадцать. У папы есть тату с этой же цитатой. Он набил ее, когда начал влюбляться в мою маму.

Таких страстей конец бывает страшен.

– Не очень обнадеживающие слова, – поддразниваю я.

Больше похоже на татуировку, какую я бы сделала после расставания.

Но Хоук дергает подбородком в сторону стены позади меня.

– Vivamus, moriendum est, – читает он вслух. – По-моему, эти две фразы в некотором смысле означают одно и то же. Одна предупреждает о том, что слишком пылкая страсть может стать разрушительной. Другая напоминает, что, независимо от наших действий… – Взгляд Трента возвращается ко мне. – В любом случае все рано или поздно подходит к концу.

Поэтому к черту. Жизнь нам дается одна, и она так быстротечна. Люби как можно больше.

Хоук заканчивает с последним ногтем.

– Отца пугала сила его любви к моей матери, только отказаться от нее он тоже не мог.

– Почему он боялся своих чувств к ней?

– Потому что мы можем потерять себя, растворившись в других людях.

Он закручивает колпачок лака, и я смотрю на него, вспоминая прошлую ночь. Каким потерянным выглядел Хоук. Словно он был не в своем уме. Утратил контроль над собой.