Алые Евангелия (ЛП) - Баркер Клайв - Страница 27

Когда они находились в трех ступенях от вершины лестницы, дверь отворилась внутрь, хотя никого не было видно кто бы мог открыть ее. Феликссон отметил легчайшую дрожь в руке Жреца Ада. Сенобит поднял свои лишенные света глаза на каменный монолит, возвышавшийся над ними, а затем сказал: — Я здесь, чтобы предстать перед судом. Если решение будет не в мою пользу, ты должен уничтожить все мои начинания. Ты меня понял?

— Фсё? — сказал Феликссон.

— Не поддавайся сантиментам. У меня здесь есть все, что нужно. — Он постучал по виску неправильно сросшимся после перелома указательным пальцем правой руки. — Ничто не пропадет.

— Да, Хозяин. Могу делать.

Сенобит отвесил легкий одобрительный кивок, и они вместе вошли внутрь.

Внутри дворец Непоглощаемого был таким же безликим, как и снаружи. Фойе было заполнено инфернальными бюрократами в серых костюмах, скроенных скрывать любые физические дефекты, поражающие проклятых. У одного, с кольцом опухолей размером с футбольный мяч, бугрящих его спину, костюм аккуратно охватывал каждую из пульсирующих выпуклостей. Некоторые носили тканевые капюшоны, низводящие их выражение лиц к двум маленьким прорезям для глаз и горизонтальному прямоугольнику вместо рта. В ткань были вшиты сигилы, чьи значения находились вне области знаний Феликссона.

Тусклые коридоры освещались большими голыми лампочками, свет, излучаемый ими, постоянно мерцал — нет, трепетал — как будто внутри были живые источники света. Пройдя по коридорам и в шесть раз повернув за угол — каждый из них врезался в память Феликссона, — они вышли в место поразительного великолепия. Феликссон предполагал, что все здание являлось ульем безликих коридоров, но он ошибался. Помещение представляло собой открытое пространство, омываемое светом, и расположенное внутри единственной, светоотражающей металлической трубы, шириной около десяти футов, которая возносилась от пола до потолка, находящегося так далеко над головой, что тот оставался невидимым.

Сенобит указал в темноту над ними и произнес одно слово:

— Туда.

Они осуществили восхождение по широкой винтовой лестнице, угнездившейся внутри отражающей трубы. Каждая металлическая ступенька была приварена к каркасу. Но даже здесь, в этой элегантной конструкции, ощущалось инфернальное прикосновение. Каждая из ступеней была установлена не под девяносто градусов к вертикали, а под девяносто семь, сто, или сто пять, каждая из их отличалась от предыдущей, но все они слали одно и то же послание: здесь все нестабильно; кругом опасность. Перила для предотвращения падения на случай, если кто-то оступится, были непредусмотрены — только ступень за ступенью, спроектированные так, чтобы сделать восхождение как можно более головокружительным.

Однако, Сенобит был бесстрашен. Вместо того, чтобы подниматься по лестнице со стороны колонны, где он хотя бы мог насладиться иллюзией безопасности, он постоянно поднимался по открытому усеченному краю ступеней, как будто испытывая судьбу. Иногда предыдущая ступень крепилась под более крутым углом, заставляя совершать широкие шаги на следующую ступень, но, каким-то образом, Жрец Ада умудрялся подниматься с непринужденным достоинством, оставляя Феликссона плестись позади, отчаянно цепляясь за несущую колонну. На полпути их путешествия он начал считать ступени. Феликссон добрался до трехсот восьмидесяти девяти, прежде чем Жрец Ада исчез из его поля зрения.

Изнемогая, Феликссон продолжил подъем, а на вершине лестницы обнаружил арку, как минимум вдвое выше своего роста. Сенобит уже прошел под ней и с удивлением обнаружил полное отсутствие како-либо охраны — по крайней мере, видимой. Феликссон последовал за своим хозяином, так сильно склонив голову, что не видел ничего из находившего в палате, в которую привел его хозяин. Феликссон понял, что они находятся под большим куполом, вздумавшимся не менее чем на двести футов, хотя с наклонной головой было трудно оценить более точно. Казалось, вся палата была вырезана в белом мраморе, включая пол, пронизывающий его подошвы ледяной стужей, и хотя он изо всех сил старался не издавать и звука, купол улавливал каждый наилегчайший отголосок и отражал его эхом в своей вышине, прежде чем добавить к сомну бормотаний, шагов и тихих всхлипываний, который растекался канавой вдоль дальнего края пола.

— Ближе не надо, — произнес кто-то, и его команда распалась на тысячу затухающих эхо.

Всепоглощающий жар излился на Феликссона и жреца из центра купола. Единственным объектом в круглой комнате был трон, настолько выходящий за рамки обычного предмета мебели, что он заслуживал лучшего, пока еще не придуманного слова. Он был изготовлен из цельных металлических блоков толщиной девять-десять дюймов: одна плита — высокая спинки, по одной — на каждый подлокотник, одна — сиденье и пятая, уложенная параллельно подлокотникам под сиденьем.

Горючие газы пламенеют из шести длинных, широких раструбов: по одному с каждой стороны трона и два прямо под ним. Сапфировое пламя, переходящее в болезненно белое, в самой своей сердцевине искрилось красными всполохами. Газы поднимались высоко позади спинки, которая сама по себе была не менее десяти футов высотой, сближались и переплетались, образуя единый пылающий столб. Жар под куполом был бы смертоносным, если бы купол не был пронизан отверстиями, расходившимися концентрическими кругами, в которых угнездились мощные вентиляторы, отводящие избыточное тепло. Непосредственно над троном, безупречный белый мрамор палаты был обожжен до черноты.

Что касается самого трона, он был раскален практически добела, и на нем в официальной позе восседало существо, за свое безразличие к пламени оно получило подходящее прозвище — Непоглощаемый. Говорили о нем только шепотом. Какого бы цвета ни была изначально его кожа, теперь его тело почернело от жара. Его одеяния и обувь (если он когда-либо носил их) и посох власти (если он когда-либо был у него) сгорели. Тоже касалось и его волос на голове, лице и теле. Но почему-то все остальное — его кожа, плоть и кости — не было затронуто вулканическим жаром, в котором он сидел.

Жрец Ада замер. Феликссон поступил также, и хотя ему не отдавали приказа, он опустился на колени.

— Сенобит. Знаешь ли ты, почему тебя вызвали?

— Нет.

— Подойди ближе. Дай мне лучше рассмотреть твое лицо.

Сенобит подошел ближе, остановившись приблизительно в шести шагах от трона, не заботясь о невероятном жаре, исходившим от него. Если он и ощущал его, то не выказал никаких признаков.

— Расскажи мне о магии, Сенобит, — произнес Непоглощаемый. Его голос звучал как пламя — ровное и чистое, если не считать мерцающих алых проблесков.

— Изобретение людей, мой Повелитель. Одно из многих, призванное постичь божественность.

— Тогда почему оно тебя беспокоит?

Сказал это некто четвертый, находящийся в палате. Настоятель Ордена Сенобитов провозгласил о своем присутствии, выходя из тени за троном Непоглощаемого, и размеренно, с церемониальной скоростью, направился через зал. Он нес посох Верховного Союза, изготовленный по образу пастушьего, и, приближаясь, выкрикивал порицания. За глаза Настоятеля обычно называли Ящерицей, прозвище, которое он получил благодаря бесчисленному количеству чешуек полированного серебра, каждая украшена драгоценным камнем, приколоченных на каждый видимый дюйм его плоти, и предполагалось, что они покрывали все тело.

— Мы нашли твои книги, жрец. Непотребные тома безнадежных человеческих кропаний. Это ересь. Ты — часть ордена, — продолжал Настоятель. — Отвечающий только перед своими законами. Почему ты хранил секреты?

— Я знаю…

— Ты ничего не знаешь! — прокричал Настоятель, ударяя посохом по холодному мрамору и, тем самым, награждая уши Сенобита нестихающим звоном. — Любой Сенобит должен работать в рамках системы. Кажется тебе неплохо работается и вне нашей системы. С этого момента ты изгнан из Ордена.

— Отлично.