Игрушка для генерала (СИ) - Соболева Ульяна "ramzena" - Страница 24

— Лучше харкать кровью и сдохнуть, — прохрипела я, глядя ему в глаза, — чем быть никем, чем быть вашей НИКЕМ! Их… тоже звали Мила 8, Мила10, Мила12? Я хотела этого! Хотела, чтобы меня казнили… Чтобы не принадлежать вам! Чтобы не быть вашим НИКЕМ!

В горле запершило… Только не заплакать. Не хочу, чтоб он видел мои слезы.

Ударить наотмашь. Чтобы голова дёрнулась в сторону. Услышать её вскрик. И увидеть тонкую полоску крови на подбородке из разбитой губы. Через пелену ярости. И злость за то, что она эту ярость видит. Ещё одна пощёчина, чтобы смаковать её боль снова и снова. Ничтожество, которое слишком много о себе возомнило…

Рывком поднять её за шею вверх по стене. Чтобы захрипела. Чтобы не смогла сделать даже вздоха. Невесомая. Бесправная. Никто. Никто, которая посмела дерзить мне. Нет, хуже. Покусилась на мою собственность. И эти слова… Не мне. Чёрта с два! Моя! Моя вещь!

Зарычать, когда затрепетали ноздри от запаха её крови, от страха. Да, мать вашу! Наконец-то от страха! И я вдыхаю его полной грудью. Вкусно. С ней мне вкусно всё. И мало. Гораздо позже я пойму, что с ней мне всегда мучительно мало. Всего.

— Послушай меня, сучка, — слёзы на глазах, её испуг, её боль — мой чистый триумф, — то, что ты нужна мне… — глаза в глаза, и я слишком поздно понимаю, что бездна напротив засасывает без права на спасение. Судорожно сглотнуть, собираясь с мыслями, — пока нужна мне, не значит, что я не переломаю твою красивую шею прямо сейчас. — Перевёл взгляд на её губы, и полетел в ту самую долбанную пропасть. Полетел, чтобы разбиться, набрасываясь на ее рот, сминая пухлые губы с привкусом соли своими. Не выпуская горла. Прижался к её телу и зарычал, почувствовав, какое оно упругое, горячее. От запаха, который кружит голову. Её запах. Её возбуждения. Для меня.

От пощечин зашумело в голове, и на глазах выступили слезы, во рту появился вкус собственной крови. Всхлипнула, глядя ему в глаза… они вспыхнули. Секундная молния, яркая, ослепительная и обжигающая ярость. Уже его ярость. Она ощутима на физическом уровне, как живая… страшная, рвется на волю из черных зрачков. Поднял выше за горло…Не могу вздохнуть, чувствуя, как по подбородку стекает кровь, а через секунду легкие разрывает от его дыхания. Оно врезается мне в грудную клетку и взрывает бешеным восторгом. За доли мгновений из боли в огонь острого безумия. Его губы на моих губах. Они такие мягкие, они горячие, они жестокие, они безжалостные и такие желанные, до боли в груди. С пересохшего, сжатого его пальцами, горла громким стоном наслаждение, переплетаясь с шумным дыханием Владимира. Голод взорвал мозг, заглушая иные эмоции, затмевая всё. Его язык у меня во рту, вкус моей крови на его губах. Ударяясь зубами о его зубы, отвечать инстинктивно, дико и чувствовать, как контрастом по телу: то слабость, то сумасшедшее напряжение… Неверие… непонимание…Но больше ничего нет. Время остановилось. Жизнь замерла вокруг, чтобы забиться внутри меня. Только его рот. И уже не чувствую пальцы на горле, и разбитые губы… я дышу голодом. Я впервые почувствовала его и поняла, что он нарастал годами, и сейчас он сильнее меня самой. Сильнее всего, что я когда-либо чувствовала. Голод по нему. Это мой собственный зверь, который жил внутри меня и обгладывал мои кости, пожирал меня каждый день, каждую секунду. Он получил первую порцию… первый кусок выдранного с болью мяса свежего, ароматного, вкусного, и жадно проглотил…

Отвечает. Отвечает так дико, так страстно, так умело. Умело, б***ь! И второй волной злости схватить её за волосы, оттягивая назад голову, наказывая, впиваясь в шею поцелуем-укусом. Потому что хочу чувствовать её кровь на языке. Так же, как ощущаю упругую грудь в ладони, безжалостно сминая её, оттянув вниз декольте платья и играя с твёрдым камушком соска. Оторваться на секунду, чтобы впитать в себя её затуманенный взгляд и опухшие, искусанные губы, позволяя цепляться за мои плечи. Дьявол, разрываясь от удовольствия, когда она царапает их ногтями, когда впивается пальцами в ткань рубашки.

Склониться к вершинке груди, прикусывая, чувствуя, как мгновенно окаменел член в брюках, отзываясь на её громкий стон. Как словно прострелило по позвоночнику волной дикой похоти. Потребности ворваться в неё прямо здесь, заставить кричать моё имя, признавая, что принадлежит мне.

И запах её возбуждения… чёрт возьми… Я перетрахал десятки… сотни женщин, но ни от одной не срывало планки так, как с ней. Извивается, словно красивая бабочка на оконном стекле, а я сатанею от каждого движения, от каждого её полу-стона, полу-вздоха. И бешеное, нездоровое желание оторвать ей крылья и смотреть, как крошатся они под пальцами.

Закинуть на своё бедро стройную ногу и провести пальцами по мокрой ткани её белья.

Такое поймёт только мужчина. Настоящая мужская победа на ощупь обязательно мокрая. Когда твоя женщина хочет тебя… И словно обухом по голове. Не женщина. Не моя женщина. Мой агент. Моя собственность. Проект.

Проект, в который вложено слишком много, с которым связаны все мои надежды… И молнией в сознание, что она стоит того. Будь я проклят, одна ночь с ней стоит долгих лет испытаний. Хотя бы потому, что нельзя, мать её! Потому что запрет — самое большое искушение. Слишком сладкое, чтобы противостоять.

Но молния исчезает с первыми проблесками в сознании, и я, стиснув зубы до скрежета, резко отпускаю её, глядя, как она сползает вниз по стене. К моим ногам. Туда, где ей и место.

Я хотела его слишком долго, слишком безумно и безнадежно. Хотела всего, что он мог бы отобрать у меня. Отдавать ему безгранично много. Я хотела невозможного, хотела вырвать, выгрызть с яростью возбужденного, голодного животного, доведенного до отчаяния в ненормальной жажде, когда измученное оно само бросается в лапы охотнику. Всё, что угодно от него, всё, что он мне позволит получить. Никаких иллюзий, я представляла его именно таким в страсти… Вот так властно, дико, жестоко, и боль в волосах, смятых безжалостными пальцами, и укус в шею нетерпеливый, алчный с рычанием. Так хищник набрасывается на добычу и, раздирая ее на куски, рычит от удовольствия, и его удовольствие впивается раскаленными иглами в сознание. Хочу глубже, хочу насквозь, стежками похоти. Резонансом по всему телу, лихорадкой, ознобом. Даже зубы стучат от нетерпения, от сумасшествия. Там, где он прикасается, обгорает кожа, дымится, плавится, стекает каплями испарины по груди, по животу, между бедер. Владимир терзает сосок пальцами, губами, прикусывая, а я вскрикиваю от остроты наслаждения, цепляясь за его плечи, чувствуя под ладонями металл его напряжения, срываясь на жалобный, безумный стон изнеможения, извиваясь, закатывая глаза, оплетая его бедро ногой, чувствуя скольжение требовательных пальцев по шелку трусиков, липнущих к пульсирующей плоти. Невольно тереться об его руку в первобытной жажде проникновения. Нет стыда, мне хочется раскрыться для него насколько это возможно, бессовестно подставляя зудящие соски под горячие, влажные губы. Мне нужно большего… намного большего. Хочу боли от его объятий, хочу знать, что это такое: быть под ним и смотреть на его лицо, когда он возьмет меня, хочу синяков, отметин, ссадин и следов от клыков, чтобы завтра быть уверенной, что это не сон и не фантазии.

И вдруг все прекратилось, от слабости подогнулись колени, сползла на пол к носкам его сапог. Дрожащая, пьяная, готовая зарыдать от разочарования. Подняла голову и увидела, как яростно сжаты его челюсти, как сверкают глаза и трепещут ноздри, как он дышит со свистом, сквозь стиснутые зубы, как быстро вздымается и опадает грудная клетка и дергается кадык. И я физически ощущаю его возбуждение. Оно дрожит в воздухе, раскалив его до предела, сжигая кислород.

Ударом в солнечное сплетение осознание — брезгует. Хочет… но не возьмет, потому что я ничтожество, и замарать об меня руки недостойно генерала. Слезы застряли в горле и сорвались хриплым криком.