Между нами люболь (СИ) - Вейден Лана - Страница 1

«Теперь я выхожу из дома только после захода солнца. Набрасываю темный платок, чтобы слиться с сумерками, но даже тысяча платков меня уже не спасет.

Не успела я в тот день добраться до своего дома, как весь поселок знал, что Айлин Юсупова, дочь уважаемого Ибрагима Юсупова, — шлюха. Они видели меня раздетую, простоволосую, босую. Я бежала по колкой траве, камням и лужам, слезы застилали глаза, а жители высыпали на улицы и таращились на меня.

Они не забудут и не простят. Никого не волнует, что и прощать не за что, ведь я ни в чем не виновата. Никто не захотел узнать, что же на самом деле произошло в том доме. Правда никому не нужна. Даже Ахмеду. Даже Самире.

Чтобы купить немного еды в магазине, мне приходится снова и снова идти по дороге позора. Женщины плюют вслед и отворачиваются, мужчины постарше прекращают разговоры и укоризненно качают головой, как китайские болванчики. Парни свистят и кричат непристойности. Я стараюсь идти быстро, опускаю глаза, но их это еще больше раззадоривает.

Если бы у меня были братья, они бы не оставили меня в живых — убийство чести здесь дело привычное. Но у меня нет братьев, поэтому люди убивают презрением.

Когда над Аминой из соседнего поселка, девчушкой с глазами испуганного олененка, надругался сосед, ее же во всем и обвинили. Амина пыталась сбежать, но вряд ли ей это удалось. Как говорила бабушка, человек может убежать на край света, но не может убежать от своего прошлого.

— Я не сдамся. Не сдамся. Не сдамся, — повторяю я себе каждое утро.

Каждый рассвет последних четырех недель я встречаю с надеждой, что смогу бороться. И каждый закат погружает меня в отчаяние. Мой закат стал теперь черным.

Но ведь ненависть как раз и нужно хранить в сухом прохладном месте души и оберегать от прямых солнечных лучей.

И вот сейчас я нанизываю слова одно на другое и плету из них предложения. Черные буквы — как узелки на кипу — календаре инков. Черный цвет в их письменности означал время — инки считали не дни, а ночи, и теперь я понимала, почему. В тяжелые времена сохранить рассудок в темное время суток сложнее всего.

Каждая моя запись здесь — чтобы пережить еще одну ночь. Чтобы выжить.

И я выживу, а пока буду хранить свою ненависть в темноте моих черных ночей, Карим Умаров.

Твой отец забрал моих родителей, а ты — мою честь. Я унижена и растоптана. У меня больше ничего не осталось, кроме ненависти.

Но когда-нибудь я сокрушу твою жизнь так же, как ты сокрушил мою».

«Когда-то люди в поселке были совсем другими, но теперь те времена осыпались и превратились в пыль, как листья пахистахиса.

И лишь Карим Умаров всегда был надменным и злым, я это с детства помню.

Как-то (тогда мне было шесть) Умаров-старший не поскупился и десятилетие Селима устроил праздник для всех жителей. Селим был сыном от первого брака его жены, но Умаров дал ему свою фамилию и воспитывал как родного.

На поляну перед особняком вынесли столы с белыми крахмальными скатертями, и чего там только не было! Мы с Джамилей и Самирой наелись до отвала, поиграли в беседке, а потом нам стало скучно, и Лейла Умарова, младшая дочь Умарова, пригласила нас в дом.

Сначала мы пробрались в библиотеку: Лейла пообещала показать неприличные книги. Мы нашли репродукции из какой-то немецкой галереи, и всем раздетым женщинам нарисовали платья. Потом зашли в комнату госпожи Умаровой. Там было огромное зеркало и столик с несметными сокровищами — блестящими коробочками пудры и теней, разноцветными футлярами помад, вкусно пахнущими духами и целым складом неведомых предметов. Я решила, что буду невестой, и вскоре часть богатств была нещадно распотрошена, чтобы украсить мое лицо.

Затем мы принялись сооружать наряд. Тюлевая занавеска была порезана и повязана на голову, а простыня немного укорочена и превращена в элегантное платье. В таком роскошном виде я и предстала перед гостями за праздничными столами. Когда все почему-то замолчали, я решила спеть и протяжно затянула: «Я невеста неплоха, выбираю жениха!» Этой русской песне меня научила мама.

Как только я это спела, все расхохотались. Ну, кроме госпожи Умаровой — она сразу почуяла неладное. И ее пасынка Карима, который стоял в излюбленной позе — надувшегося от собственной важности пингвина. Черный костюм и белая манишка лишь добавляли сходства — прямо хотелось стукнуть этого зазнайку по голове.

— А чья же ты невеста, Айлин? — спросил дедушка Магомед.

Я покрутила головой, выбирая «жертву». Лучше, чем Карим, было не найти, и я ткнула пальцем в его сторону:

— Карима Умарова.

Все захохотали еще больше.

Карим стал красным, как платье его мачехи, и бросал на меня злобные взгляды. Так ему и надо!

Правду сказать, этот ужасный человек еще в детстве раздражал меня неимоверно. Как-то мы столкнулись в пекарне, где Карим покупал чуду, а я пришла за хлебом. Умаровы тогда уже не жили в поселке постоянно, а лишь приезжали на каникулы детей.

Кариму было семнадцать, и туфли его блестели, как горшки тетушки Зухры. Кто носит лакированные туфли в семнадцать лет?

Пока я их рассматривала, он повернул голову и вдруг скорчил такую гримасу, будто увидел змею. Я фыркнула и отвернулась. Хотя по непонятной причине этот тип всегда смотрел на меня, как на полное ничтожество, в тот раз я так разозлилась, что пролезла в их сад и, да простит меня Аллах, вырвала редкие плюмерии. А ведь они были ни в чем не виноваты. До сих пор стыдно за этот поступок.

Потом я видела напыщенного пингвина не очень часто. А после случившегося с нашими родителями он и вовсе не посещал Сулдаг.

Но теперь вдруг вернулся.

У меня не было сомнений — прибытие Карима Умарова в поселок ничего хорошего не сулит. В лучшем случае он приехал, чтобы завершить начатое своим отцом. В худшем — превзойти его в деле разрушения чужих судеб.

И я как в воду глядела».

«Целых восемь лет огромный дом Умаровых по вечерам зиял черными глазницами, а теперь в них то и дело вспыхивал желтоватый свет. Я бы никогда в жизни больше не переступила порог этого проклятого дома, но моя будущая свекровь, мать Ахмеда, очень просила о помощи.

Она вместе с дочерьми Дилярой и Адиной вызвалась отмыть этот дом до блеска, но накануне Адине стало плохо. Не так давно у сестры Ахмеда был выкидыш, а теперь она снова была беременна, и ее сразу положили в больницу. Диляра осталась с сестрой.

Я согласилась помочь не из-за денег. То есть лишние деньги нам бы с Самирой не помешали, только я ни за что бы не взяла бы эти деньги. Я согласилась только ради будущей свекрови — негоже было портить с ней отношения. Правда, помолвки еще не было, прошло только соглашение, да и недолюбливала меня госпожа Саламат. Не знаю, что заставило ее обратиться за помощью. Разве что знала, да простит меня Аллах за такие слова, что я не возьму платы.

Два месяца назад я с замирающим сердцем во второй раз в жизни переступила порог дома Умаровых. На душе было тяжело, но я думала, что все из-за прошлого. Тогда я и не подозревала о позоре, который переживу здесь совсем скоро.

— Ты убираешь четыре комнаты на втором этаже, — распорядилась госпожа Саламат, — две гостевые, комнату Селима и комнату Карима. Я тебе сейчас все покажу.

Я кивнула и пошла вслед на ней.

Потом она куда-то ушла, а я стала убирать первые три комнаты, стараясь не думать о последней. Но, как не тянула время, все равно пришлось туда войти.

В полумраке виднелись силуэты огромной дубовой кровати с балдахином, массивного прикроватного столика и камина. Я включила свет и увидела над камином портрет.

Говорят, что дом, где висят портреты, не посещают ангелы. И я нисколько в этом не сомневалась. Какие ангелы вынесут место, в котором жил шайтан?