Гений (СИ) - Марс Остин - Страница 37

«Как я теперь к ней приду? Как посмотрю ей в глаза, как посмею взять чашку из её рук, как посмею к ней прикоснуться? Она же ждёт. Она давно ждёт, и выглядит так, как будто для неё совсем не трудно ждать, но это ложь, ей трудно, и это весь мир понимает. А она лжёт во спасение моей бессовестной души, каждый день, день за днём, с такой улыбкой, как будто в жизни нет более приятного занятия, чем спасать мою душу.»

Браслет в руке ощущался как улика, что-то смертельное, что станет ключевым, когда всё наконец-то станет полностью ясно, тайное станет явным, и виновный будет наказан, а пострадавший — отомщён.

«Гравировку сделал, святая наивность, хуже Барта.»

Он провернул браслет в ладони, по гладко отполированной изнанке пробежало отражение серых облаков и чёрной фигуры на фоне неба, и иероглифы, этой самой рукой написанные: «Кан Вэй Ра Ни Ка», священный источник бесконечной нежности. По поводу «нежности» он сомневался, но против первоисточника решил не идти — не он давал ей это имя, может быть, для своей семьи она действительно была нежной.

«Зачем я вообще это перевёл, у неё другой язык, и имя значит другое. Зря. Всё зря.»

Следующий шаг он сделал как-то неловко, под ногами раскрошилась ступенька, он потерял равновесие и от неожиданности сжал пальцы, чуть не уронив браслет, но всё же сумел удержать. Остановился, опять посмотрел на него, закрыл глаза, слушая бешено прыгающее сердце и мысленный звон, с которым браслет катится по ступенькам вниз, подпрыгивая и сбивая грани драгоценных камней о камень ступенек.

«Нет, не всё зря. Кое-что всё-таки не зря.»

Он аккуратно положил браслет во внутренний карман на груди, пошёл дальше вверх. Ступеньки вывели на верхнюю галерею, дальше были ворота во дворец главы дома, и они были, конечно же, закрыты, но воина-тень такая ерунда остановить не могла. Он подпрыгнул, раскрывая «когти», сложил их крюками, зацепился за верх забора и взобрался на него, прошёл до удобного места, спрыгнул внутрь и пошёл дальше.

«Дом, которого я не достоин.»

Это был дворец во дворце, с собственной площадью и казармами по бокам, с драконами, но на этот раз местными, заказанными в Оденсе, и даже не каменными — их отлили из бетона, по той же форме, по которой отливали всем беглым аристократам из Империи — они все обеднели, даже те, кто привёз несметные богатства.

«Любой сундук опустеет, если из него всё время только брать.»

Строить начинали с женского дворца, дворец главы дома доделывали последним, к этому моменту деньги заканчивались даже у тех, кто год назад считал ниже своего достоинства заказывать скульптуры не из натурального камня и не у именитых мастеров. Нищета опустила с небес на землю всех.

«Как отец мудро придумал. Не отобрал у них деньги, не заставил платить за землю в Оденсе, просто подарил место под строительство. А дальше они похоронили своё финансовое благополучие сами, используя в качестве лопаты свою непомерную гордыню. Поражение в войне их не сломило, вынужденное бегство и переезды тоже, но нищета — то, что сбивает спесь с кого угодно, очень эффективно.»

Отец говорил: «Хочешь поставить кого-то ниже себя — одолжи ему денег, хочешь втоптать его в грязь — разреши не возвращать». С мужчинами это работало превосходно, но с женщинами система ломалась — они поглощали деньги, услуги и подарки как бездонная бездна, ни на миг себя этим не обременяя и даже мысли не допуская о том, что нужно что-то предложить взамен.

«Не все женщины, одна женщина. Прекрасная Кан Ро Танг.»

Всех остальных женщин в своей жизни он сразу ставил на правильное место, объясняя им чётко и ясно, за что они получают свои деньги. Большинство соглашалось и подчинялось, некоторые, вроде Эйнис, иногда любили покачать права, но стоило намекнуть им, что дверь работает в обе стороны, как они вспоминали о послушании. Только от матери он никогда ничего не требовал, готовый по первому зову вывернуться наизнанку, чтобы её порадовать, и был необоснованно и несомненно уверен, что она сделает для него то же самое, если он попросит. После первого отказа он решил, что просто как-то неправильно объяснил ей ситуацию, и после второго, и сегодня.

«Она меня просто не поняла. Она думает, это блажь, которая пройдёт.»

Раньше ему удавалось себя в этом убедить, но сегодня это даже мысленно звучало фальшиво, как будто это говорил кто-то другой, и он врал.

Пройдя маленькую площадь, он опять раскрыл «когти», мягкими прыжками взбежал на светильник, потом на голову бетонного дракона, зацепился за декоративный элемент колонны и взобрался на крышу. Пошёл вперёд, по коньку, дошёл до шпиля, обозначающего центр дворца, и остановился.

Справа виднелась крыша дворца наследника, который он занимал полжизни, там торчала неуместная кирпичная труба от его личного камина, построенного по требованию отца — изначальный проект отопления не предусматривал, цыньянцы не предполагали, что в горах Оденса бывает настолько холодно настолько долго. Всё население дворца грелось тлеющими деревяшками на подставке и дрожало под тонкими одеялами, а маленький оборзевший Кан Шеннон топил свои хоромы превосходным карнским углём, и спал на северских перинах.

«Потому что могу. Не можете — сидите завидуйте.»

Его все ненавидели, он к этому привык. К чему он не был готов, так это к равнодушию и пренебрежению, оно оказалось обиднее оскорблений.

За дворцом наследника стоял дворец принцессы, он всегда пустовал, там появлялись пару раз молодые невесты в окружении слуг и охранников, но они не задерживались надолго и покидали дом со скандалом, а дядя по этому поводу опять пил.

За садом принцессы был сад камней, обычно ему нравилось там гулять, но сегодня не хотелось — камни были мёртвыми кусками истории, осколками былого величия, как драконы у входа, только ещё хуже.

«Достаточно на сегодня осколков прошлого. Надо смотреть вперёд.»

Впереди возвышался над серостью фонтан Золотой Госпожи, стоящий в центре женского сада, совершенно не похожий ни на что вокруг, но такой же пустой и сухой, как весь остальной дворец, как будто уже успел заразиться. Захотелось его включить, но это было глупо и слишком сложно, к тому же, совершенно бессмысленно — во всём дворце никто не жил, а собаки всё равно не оценят.

Слева зазвонили колокольчики под крышей храма, он посмотрел туда, намеренно не задерживая взгляд на женском дворце — вотчина старшей женщины дома Кан, свихнувшейся на сверхзадаче убить Кан Шеннона любой ценой.

«Обломись, безумная старуха. Я буду жить. И дом этот будет жить. Может быть, не долго, но ярко.»

Женский дворец был местом, где он провёл детство. Прекрасное глупое время, наполненное незамутнённым счастьем, которое он практически не помнил, но кое-что всё же сохранилось в памяти — игрушки, корабли, юная и прекрасная Кан Ро Танг, совсем юная, как ребёнок, и неизменно прекрасная всегда, до сих пор, как будто старость её боялась и держалась на расстоянии. Её все боялись. И он боялся. С некоторых пор.

«С тех пор, как она вышла замуж и уехала, вроде бы оставшись по соседству, но внезапно став совершенно чужой.»

Входить в её покои в доме Хань всегда было как в первый бой, как на экзамен, к которому не готов, и если и удастся получить трояк, то исключительно путём выпрашивания, если учитель сжалится. Он всю жизнь считал выпрашивание ниже своего достоинства, и если был не готов сдать на отлично, то вообще не приходил. Сейчас жалел об этом — стоило пробовать тогда, сейчас был бы опыт.

«Поздно жалеть. Надо искать пути в существующей реальности.»

Под крышей храма опять зазвонили колокольчики, хотя ветра не было, он решил, что этот путь ничем не хуже других, и свернул в сторону Аллеи Духов.

Прошёл по крышам, перепрыгивая с дома на дом, спрыгнул со стены прямо напротив арки над дорогой к храму, поклонился, но не особенно низко — он не верил в духов.

«А вот кое-кто другой, похоже, верит.»