Улица Вокзальная, 120 - Мале Лео - Страница 22

— Ха-ха-ха! Неужели и там у вас была антропометрическая служба?

— Как-нибудь я расскажу вам обо всем, что у нас там было. Вы не поверите. А пока: что скажете об этом барельефе?

Он возвратил фотографию.

— Ничего.

— Никогда не приходилось встречаться?

— Нет.

Я не стал настаивать и показал ему другой документ.

— Здесь отпечатки десяти пальцев одного типа. Было бы хорошо, если бы вы узнали, нет ли в вашей картотеке таких же.

— Это его отпечатки?

— Кого его?

— Того субъекта. На фотографии с биркой.

— Нет, — ответил я по неизлечимой привычке ко лжи. — Другого. Постарайтесь сделать это как можно скорее. Это очень важно.

— Черт возьми, — выдохнул он, складывая листок с отпечатками пальцев и пряча его в бумажник, — вечно вы торопитесь. Сделаю все возможное, хоть мы и завалены работой как никогда...

— Никто и не просит вас лично проводить идентификацию. Меня вполне устроит, если вы просто не скажете сотруднику картотеки, откуда у вас эти отпечатки. И еще...

Я выдвинул ящик стола и достал из пего миниатюрный парабеллум.

— Мне понадобится разрешение на ношение этого оружия. Здесь ему одиноко, а в моем кармане он будет чувствовать себя в полной безопасности.

— Хорошо.

— Я хотел бы получить также разрешение выходить из дому в ночное время. Не исключено, что оно мне понадобится.

— Это все?

— Да. Можете быть свободны.

— Я как раз собирался просить вас об этом, — сказал он, наливая себе вина. — Уже поздно.

Он залпом осушил стакан и вытер усы. Помедлил, прежде чем подняться.

— Хочу спросить у вас, Бюрма... Комиссар Бернье, о котором вы мне говорили, это случайно не комиссар Арман Бернье?

— Очень может быть. Как-то не интересовался его именем. Впрочем, Арман ему вполне подходит.

Фару обрушил на меня подробный перечень примет, делавший честь его профессиональной наблюдательности.

— Все совпадает, — подтвердил я. — Кроме того, он краснолиц, элегантен — когда снимет плащ — и хамоват.

Фару рассмеялся.

— Точно, Арман Бернье. Я познакомился с ним в один из его приездов в Париж... — И еще добрых четверть часа рассказывал мне о комиссаре в надежде выудить какую-нибудь дополнительную информацию.

Настенные часы пробили девять. Я подождал еще минут десять, взял телефон и набрал номер Агентства печати Лекту.

На вопрос: «Мадемуазель Шатлен у себя?» — получил ответ:

— Нет, месье. Мадемуазель Шатлен взяла отгул. На несколько дней. Грипп.

Я надел пальто, шляпу, вышел в холодное утро и спустился в метро. Поднялся я из него лишь после того, как, по моему предположению, наверху окончательно рассвело.

Прежде чем позвонить в дверь квартиры своей бывшей секретарши, я приник ухом к замочной скважине. Этот неблаговидный поступок, который тщетно было бы искать в «Правилах хорошего тона» Поля Робо, не раз оказывал мне неоценимую услугу. Вынужден заметить, что талант большинства моих коллег ограничивается такого рода интересом к грязному белью. Но на сей раз прием мне не помог. Не услышав ничего интригующего, я нажал кнопку звонка.

— Кто там? — раздался простуженный голос в промежутке между двумя хлюпаньями носа.

— Это я. Нестор Бюрма.

Последовало глухое восклицание.

— Бюрма? Вы, патрон? Минутку.

Дверь отворилась.

Кутаясь в домашний халат, надетый поверх пижамы, в разрозненных тапочках без задника па босу ногу, со спутанными волосами, без грима, поминутно поднося к покрасневшему носу скомканный в шарик миниатюрный платок, Элен Шатлен выглядела куда менее привлекательной, чем когда раскрывала свои прелести навстречу солнечным лучам Канна.

Однако от ее тела по-прежнему исходил волнующий аромат туалетной воды и пудры, лицо, несмотря на отсутствие косметики, отнюдь не утратило привлекательности, а в глазах под тонкими черными бровями я читал льстящую моему самолюбию радость встречи.

— Входите, — пригласила она. — Только вы способны на такие сюрпризы. Я не обнимаю вас, но сердцем с вами.

— Боитесь заразить гриппом?

— О, Господи, неужели так заметно? — встревожилась она. — Нет, просто это выглядело бы непристойно. Ведь я принимаю вас в спальне...

— Очень любезно с вашей стороны.

— ...Поскольку это единственная отапливаемая комната во всей квартире. Так что не заблуждайтесь на этот счет, патрон.

Она со смехом придвинула ко мне стул, оправила кровать и улеглась под одеялом. На низком табурете на расстоянии протянутой руки рядом с медикаментами стояла электроплитка с чайником. Нет, болезнь не была предлогом, удерживающим Элен в спальне. Голос, остававшийся простуженным на протяжении всей нашей беседы, служил тому лишним доказательством.

— Не хотите ли чаю? — предложила она. — Настоящего. Кроме того, у меня есть немного рома. Только если вы сами себя обслужите.

Я принял предложение. Она деликатно высморкалась, затем:

— Уж не рассчитываете ли вы на мою помощь в задержании какого-нибудь семидесятилетнего прохвоста?

Она была в хорошем настроении и вполне владела собой, ни тени взволнованности. Я рассмеялся.

— Вы себя недооцениваете. Почему бы мне не прийти к вам ради собственного удовольствия? С тех пор как я освободился из лагеря, я общался только с мужчинами.

Вот у меня и возникло вполне естественное желание полюбоваться на красивую мордашку старой знакомой. Марк Кове, Монбризон и прочая компания — люди очень милые, однако...

— Марк? Вы его видели?

— Да, в Лионе. Он теперь там со своей газетой.

— Я слышала, что «Крепю» эвакуировалась, но не знала куда. Как поживает Кове?

— Неплохо. Слегка спал с лица, как, впрочем, и все мы. Одному лишь Монбризону удается сохранять вальяжность.

— Монбризону?

— Жюльену Монбризону. Адвокату. Он как-то заходил в наше агентство. Неужели не помните? Такой солидный, в перстнях.

— Нет.

— Приятель Боба... Друг, если хотите.

— A-а... А что Боб, как он? Мне о нем ничего не известно.

— Боб? Упокоился. Я видел его всего лишь несколько секунд. Его убили на моих глазах на Перраш ском вокзале, — рубанул я наотмашь без всякой подготовки.

Она мгновенно приняла сидячее положение. Ее бледное лицо посерело, круги под глазами обозначились отчетливее.

— Убили! — воскликнула она. — Что за шутки, патрон?

— Я не шучу. Коломера убили так, как я вам рассказываю.

Она смотрела на меня с напряженным вниманием. Со своей стороны я делал то же самое. Света пасмурного дня вполне хватало, чтобы я мог следить за выражением ее лица. Она была потрясена, ибо все мы в агентстве любили Коломера, но не обнаруживала каких-либо подозрительных эмоций.

Я удовлетворил ее любопытство, ограничившись теми объяснениями, какие счел нужным представить, выдавая умозаключения лионского комиссара за свои собственные. В моем рассказе скрывалось множество ловушек, ни в одну из которых она не угодила.

Воспользовавшись ее кажущимся смятением, я нанес ей, как мне думалось, сокрушительный удар, неожиданно показав фотографию «регистрационного номера 60202». Она отнеслась к ней безо всякого интереса, и мне пришлось признать in petto ⁴, что проявленное ею безразличие было искренним.

— Кто это? — равнодушно спросила она.

— Товарищ по концлагерю. Я думал, вы его знаете.

— Нет. С чего вы взяли?

— Так, — брюзгливо ответил я. — Просто вы уже шестидесятая, кому я ее показываю.

Она лукаво взглянула на меня сквозь тень длинных ресниц.

— Когда мне подавать заявление об уходе из Агентства Лекту?

— О! Не подумайте, что я занят очередным расследованием. Агентство Фиат Люкс еще не оправилось. Война нанесла ему непоправимый ущерб. Леблан погиб, Заваттер попал в плен, Ребуль искалечен, а теперь вот Боб...

— Боб... да...

Она сокрушенно покачала головой. Затем вдруг резко выпрямилась, с особым блеском в глазах: