Жизнь и приключения Заморыша - Василенко Иван Дмитриевич - Страница 36
- Предыдущая
- 36/72
- Следующая
- Да у него же врожденное чувство ритма! - кричал пан Сигизмунд откуда-то с галерки. - Матка боска, он же родился барабанщиком! Ну и номерульку запустим мы на днях! Город с ума сойдет!
* Очень хорошо! (польск.)
Но тут я вдруг увидел Зойку. Да, самую настоящую, живую Зойку! Она стояла у входа и таращила на меня зеленые глаза.
- Зойка!.. - крикнул я и, не помня себя от радости, бросился к девочке.
- Заморышек... Так это и вправду ты? - растерянно проговорила она. - Ой, да каким же ветром тебя занесло сюда?..
С галерки на Зойку посыпались ругательства:
- Обезьяна рыжая!.. Ящерица зеленая!.. Опять ты влезла не в свое дело?.. Отойди сейчас же от турка!.. Матка боска, за что ты меня наказала этой шкодой-девчонкой!.. Турок, на манеж!
- Подождите, пан Сигизмунд, ругаться, - гордо сказала Зойка. - Я, может, самого родного человечечка встретила! Никуда ваша номерулька не денется. Пойдем, Митенька, на солнышко, расскажи, откуда ты взялся. - По щекам ее покатились слезы. - А бабка ж моя жива? Ой, господи, если померла, так ты лучше мне и не говори!..
Она взяла меня за руку и вывела из цирка. Мы протолкались через базар на бульварчик и там сели на запыленную садовую скамейку. Я рассказал обо всем, что со мной случилось. Узнав, что причиной моего бегства из дома была барыня Медведева, Зойка ударила себя кулаками по коленям и выругалась.
- А я еще ей гуся поймала! Да если б знала, что она с тобой сделает, я б ей такого гуся дала!..
Но, когда я рассказывал, как ночевал на ее топчане у бабки и как бабка плакала, у Зойки опять закапали слезы.
- И никто мне тут не выкручивает ручки-ножки, - всхлипывала она. - Я сама могу выкрутить кому хочешь. Чего она, бабка, выдумывает? Лишь бы ей расстраиваться.
Оказывается, это был тот самый цирк, в который водил меня и Витю отец. Зойка, как тогда и я, вообразила, будто в нем и нашли свою Каштанку столяр Лука Александрыч и Ванюшка. Она зайцем прошмыгнула в ложу и попалась на глаза пану Сигизмунду. Пан Сигизмунд сначала платил Зойке по пятиалтынному за то, что она опрокидывалась со скамьи, потом присмотрелся к ней и увез с собой.
Одно бабка угадала: Зойка стала акробаткой. Далась ей эта наука легко, и пан Сигизмунд души в рыжей не чает, хоть и ругает ее каждый день за проказы. Он даже обучил ее грамоте. Одного только Зойка не поняла: что это за знак такой точка с запятой.
Мы вернулись в цирк, и меня опять приставили к барабану.
- Экая досада, что тут никто по-турецки не знает, - пожалел пан Сигизмунд. - Хоть бы два слова.
Я вспомнил, как говорили на пароходе турки, и сказал:
- По-турецки я знаю.
- А ну, скажи!
Я выговорил все турецкие слова, которые остались у меня в памяти.
Пан Сигизмунд даже, ногой дрыгнул от радости.
- Молодец! Замечательно! Вали! Отбарабань, потом скажи эти твои турецкие слова и опять барабань!
Мою "номерульку" назначили на завтра, а в этот вечер был номер Петра. Как и предсказывал пан Сигизмунд, в цирке негде было яблоку упасть. Я сидел на ступеньке лестницы, что вела на галерку, и с нетерпением ждал, когда выступит Петр. Но сначала на манеже появилась Зойка. После многих номеров, которые я видел еще в своем городе, пан Сигизмунд объявил:
- Итальянские акробатки сестры Костеньоле! Непревзойденное сальто-мортале!
На манеж выбежали четыре девушки. На них были белые атласные костюмы в обтяжку. И я чуть не скатился со ступеньки, когда узнал в самой маленькой из "сестер Костеньоле" нашу Зойку. Но потом я подумал: если я стал турком, то почему Зойка не могла сделаться итальянкой? И успокоился. Девушки сплетались руками, становились одна на плечи другой, подпрыгивали и кувыркались в воздухе. Во всех фигурах, которые они делали, Зойка-итальянка поднималась выше всех, и ни одна девушка не могла столько раз подряд кувыркнуться в воздухе, сколько кувыркалась она. Поэтому ей и хлопали больше всех. Зато другие итальянки были красивые, а что Зойка рыжая, даже на галерке заметили и кричали: "Браво, рыжик!.. Даешь, рыжик!.."
Я тоже хлопал' изо всех сил, но "рыжик" не кричал.
Петр выступил в самом конце представления. Сначала вывели быка. Вели его целых четыре человека за привязанные к рогам веревки. Бык был огромный, черный и страшный. А тут еще будто гром раскатился - так забарабанили музыканты. Пан Сигизмунд вышел на манеж и насмешливо сказал:
- Вызываю смельчака! Кто желает поставить этого теленка на колени, прошу взяться за его милые рожки!
Никто не отозвался. Пан Сигизмунд подождал и крикнул:
- Кто поставит быка на колени - получит из кассы цирка рубль и контрамарку на все представления до конца сезона! Нету желающих? Три рубля! Нету желающих? Пять!
- Я желаю! - утробным басом отозвался кто-то с галерки.
По лесенке, перешагнув через меня, спустился здоровенный человечище, вроде нашего Пугайрыбки.
- Прошу! - поклонился пан Сигизмунд. - Рога к вашим услугам!
Здоровяк поплевал в свои огромные ручищи, ухватился за рога и начал гнуть быка к земле. Бык мотнул головой - и здоровяк отскочил в сторону.
- Чтоб он сдох, твой бугай! - сказал он сердито.
В цирке захохотали.
Потом пан Сигизмунд предложил победить быка двум человекам.
Но бык и двух отбросил.
Тогда пан Сигизмунд зычно крикнул:
- Таинственный инкогнито под че-о-орной маской!
И на манеж выскочил Петр. Он был в трико, и все увидели, какой он стройный и мускулистый. Весь цирк ему захлопал, хоть никто еще не знал, поставит он на колени быка или бык и его отбросит. Петр подошел к быку и взялся за рога. В цирке стало так тихо, что я услышал, как потрескивает фитиль в керосиновой лампе.
Мускулы на руках у Петра вздулись. Бык мотнул головой в одну сторону, в другую, но Петр не отступил, а все прижимал и прижимал его к земле. И вот передние ноги у быка подогнулись. Он грузно опустился перед Петром на колени. Тут все смешалось: барабанный гул, музыка, хлопки в ладони, рев сотен глоток. Петр, вскинул руку вверх и так, с поднятой рукой, побежал с манежа.
А быку, наверно, было стыдно: он как упал на колени, так и стоял, с опущенной к земле головой. Его даже пришлось покрутить за хвост, чтоб он поднялся и ушел.
- Предыдущая
- 36/72
- Следующая
