Сказка о Шуте и ведьме. Госпожа Янига (СИ) - Зикевская Елена - Страница 33

— Т-ты…

— Прости, — он крепко меня обнял, прижав к себе. — Прости. Я не должен был так говорить.

Я тихо всхлипывала, уткнувшись носом ему в шею и чувствуя щекой мягкую бороду, а Джастер легко гладил меня по спине и волосам.

— Прости. Я… я был не прав.

В ответ в душе встрепенулась надежда, и сердце отчаянно забилось, как у птицы. Но я тут же прикусила губу, чтобы прийти в себя.

Нет. Это всё не так. Он просто меня успокаивает. Как обычно.

— Не извиняйся, — я попыталась отстраниться от него. — Я всё равно для тебя…

— Дурой не будь, — тихо перебил он, не выпуская меня из рук. — Не начинай снова.

— Сам дурак… — так же тихо буркнула я в ответ, ещё сердясь, но уже веря ему. Потому что…

Потому что вдруг поняла, что его привычной стены между нами больше не было. Точнее, она осталась где-то там, далеко, для… для чужих.

Он по-настоящему был рядом со мной.

От этой проникновенности в глаза опять защипало, но я собрала волю в кулак, чтобы не разреветься снова.

— Я тебе не другие ведьмы. И перестань меня с ними сравнивать.

— Не буду, — он мягко и еле заметно улыбнулся, проведя ладонью по моей щеке и вытирая пальцем следы от слёз. — Пойдём мыться, Янига. А то баня остынет, пока мы отношения выясняем.

Конечно, баня не остыла, поэтому мы успели и помыться, и попарится. Точнее, парился Шут, пока я отмывала волосы. Квас, хотя и согрелся, после купания оказался очень кстати. Жаль только, что одеваться пришлось в старое, но выбора не было. Чистую одежду у Вольты я не попросила, да и неловко было бы просить: своё надо иметь.

Джастера же ничего не смущало. Шутил он тогда у озера про «постирал» или нет, но его рубаха выглядела чистой, как и штаны.

Когда мы вышли из бани, Томил сидел на крыльце и о чём-то негромко разговаривал с Вольтой. Завидев нас, женщина заулыбалась и скрылась в доме.

— Хороша банька у тебя! — довольно сказал Джастер, подходя к крыльцу. — Хорошо помылись — как заново родились!

— Банька справная, я в том толк знаю, скока их поставил ужо… А ты, я гляжу, никак ишшо и масть сменил, трубадур? — словно невзначай поинтересовался Томил, с прищуром разглядывая нас обоих. — Да и деваха твоя потемней, кажись, была.

Масть сменил? Ну конечно! Краска же смывается!

Хотя прежний цвет не вернулся, но у меня и в самом деле пробивалась рыжина, да и шевелюра Шута не была такой тёмной, как раньше.

— А как же, — Джастер и не думал отпираться. — С дороги-то грязи сколько отмыли, вот и масть посветлела. В городе-то вашем гостей не жалуют, за спасибо и воды не подадут, а о бане там и не слыхали поди.

Вышедшая на крыльцо Вольта фыркнула в ладошку, держа в другой руке какой-то свёрток, и я тоже не сдержала улыбку.

— Готово всё, проходите, — позвала в дом хозяйка. — А ты, Янига, подь-ко сюды.

Мы завернули за угол дома, и Вольта встряхнула свёрток, разворачивая чистую рубаху и верхнее платье из красной ткани. Не домотканое, а покупное. Свою жену Томил любил и баловал.

— Давай-ко, перемени. Негоже после баньки да за стол в дорожном-то.

Я смутилась, но Вольта и слушать не захотела.

— И-и, девонька, ты мне дитятко долгожданное спасла, неужто я для тя одёжу пожалею?! Сымай давай, состирну, потом заберёшь!

Спорить я не стала и пока переодевалась, Вольта сгребла мою одежду и унесла в баню.

— Пойдём, девонька, — она подхватила меня под локоть. — А то мужики наши ужо трапезничают, а мы с тобой всё гуляем.

Такого изобилия я не видела очень давно. Вольта расстаралась, и стол буквально ломился от мисок, плошек и блюд. Тут были и пироги разных видов, и хлеб, и сливки, и сметана, и каша, и колбаса, и сыр… Посреди стола дымил горшок с наваристой мясной похлёбкой, от одного запаха которой у меня заурчало в животе. Я смутилась, но Вольта с ласковой улыбкой подтолкнула меня к столу, где уже сидели Шут и хозяин дома. Перед ними в глубоких мисках парила похлёбка и стояли пузатые кружки, наполненные пивом.

Покосившись в мою сторону, Джастер одним коротким взглядом оценил новый наряд и одобрительно кивнул, а Томил крякнул и приосанился под насмешливым взглядом жены.

— Садись, Янига, угощайся, — Вольта указала мне на лавку.

Дважды я себя уговаривать не заставила. Хотя у меня живот к спине и не прилип, но сытно в последний раз мы ели у домэров, и было это два дня назад…

Джастер ел быстро, но удивительно аккуратно и со вкусом, умудряясь не оставлять крошек на короткой бороде и усах. В рот то и дело отправлялись то ложка наваристой мясной похлёбки, то кусок пирога, то ломоть хлеба, сдобренный сметаной, то кусок колбасы. Запивал Джастер и квасом, и пивом, не забывая нахваливать и хозяев, и угощение.

Томил же наоборот, не спешил и ел умеренно, подолгу жуя и каждый раз разглаживая усы и бороду.

— Да ты видать, и впрямь оголодал с дороги-то, трубадур! — посмеивался он, чинно и с достоинством зачерпывая из миски суп. — Ишь, как сметаешь всё! Неужто все силы на песни ушли? Али на другое что?

— Угу, — кивнул Джастер, прожёвывая очередной пирог. — На песни и на другое. Вот впрок и наедаюсь. Когда ещё такой вкуснотой накормят-то? У вас тут народ не шибко гостей любит, как я погляжу. Пой — не пой, а и сухарём не угостят!

— Есть тако дело, твоя правда, — крестьянин согласно закивал. — Страда самая, не до песен нонче.

— В городе-то откель страда? — удивился Шут, выбирая, какой пирог взять: с морковью или грибами. — Я думал, там песни попеть да поесть по-людски, а там последнее отберут и за твои же кровные овсом недоваренным накормят… Так с голодухи не песни петь, а волком выть.

— Да пущай он ест, Томил, — улыбалась Вольта, покачивая колыбель. — Глянь, и впрямь какой тощий-то. И ты кушай, Янига!

Я только кивала, потому что готовила Вольта вкусно, а ели мы домашнее в последний раз в Кронтуше. Сожалела я лишь о том, что в меня столько еды, как в Джастера, просто не влезет, а впрок наесться не получится.

Остаток вечера и в самом деле прошёл в байках, которые сытый Шут рассказывал одну за другой. Истории были незамысловатые и забавные, и Томил с женой смеялись от души. Да и я тихо радовалась такому неожиданному спокойному вечеру.

Джастер играл на лютне, напевая простые песенки, мы с ним по-настоящему помирились, после бани и сытной еды хотелось лечь и уснуть на мягком и чистом.

Если бы не то, как вёл себя хозяин дома при встрече, я бы и вовсе расслабилась и забыла про все неприятности.

Но теперь, когда за спиной были домэры с неожиданным появлением кхвана, Костиноград с его демоном-обманкой, я уже ждала подвох даже в самой мирной обстановке.

Успокаивали меня только слова Шута о том, что он не чувствует опасности, да холодный коготь оберега под платьем, который я украдкой иногда прижимала ладонью к груди.

После вкусного ужина, скрашенного байками и песнями Джастера, тетешканием с Фелисией и рассказами счастливых родителей о дочке, Вольта собралась стелить нам постели в горнице.

Джастер на это только улыбнулся.

— Я видал, там покос свежий, — он кивнул в сторону окна. — Дозволите на сене поспать?

— Эх, душа у тя бродячая, трубадур, — покачал головой Томил. — Неужто не спится те под крышей?

— Летом под небом слаще. — Улыбка Джастера была настолько мечтательна, что не устоял бы и камень.

— А тебе, Янига? — обратилась ко мне Вольта. — Постелить в горнице?

Я чуть было не ответила согласием, когда заметила, как откровенно и выразительно смотрит на меня Джастер. Под этим взглядом я не выдержала и покраснела, а сердце в груди забилось как у птицы.

«Тянет его к тебе, сильно тянет…»

«Дурой не будь, ведьма…»

Он что… серьёзно? Он… Он правда этого хочет?!

— Эх, жона, что ж ты недогадлива така стала, — крестьянин тоже всё понял. — Что ж он, зря девку из дому сманил? Дай им постелю-то, пущай отдыхают с дороги.

— Вот спасибо, — Джастер с улыбкой поднялся из-за стола. — А постель я и сам отнесу, чай руки не отвалятся. Янига, держи лютню, не урони только!